Там сидела Девятилетка и читала книгу. Она была одета, как настоящий Ребенок — волосы завязаны в два хвоста, футболка с лошадкой, носочки с какими-то яркими подвесками. Вполне сочетается с Мамочкиным стилем, в котором одета Дама. Лично мне все эти переодевания-маскарады не нравятся, но о вкусах не спорят.

— Привет, — поздоровалась я.

Она подняла глаза.

— Ага, привет.

— Ты тут живешь?

Она наморщила нос.

— Моя мама не хочет, чтобы я рассказывала незнакомым людям, где я живу.

Я закатила глаза.

— Слушай, оставь эту ерунду, зачем разыгрывать спектакль? Я задала простой вопрос.

Она уставилась на меня, потом сказала:

— Нельзя все заранее знать о людях, — и закрыла лицо книгой.

На дорожке послышался стук каблуков Дамы. У меня мурашки побежали по коже. Что-то тут не совсем в порядке.

— Привет, — весело заговорила Дама, хотя видно было, что она в замешательстве. — Вижу, вы познакомились с моей дочерью.

— Это действительно ваша дочь, или вы вдвоем просто вошли в роль?

Дама сложила руки на груди и пристально посмотрела на меня своими зелеными глазами.

— Коринта подхватила коммуникативный синдром задержки развития, когда ей было два года. Семь лет тому назад ее начали лечить.

Я почувствовала, что у меня рот открылся сам по себе.

— Значит, ее часы были заведены, когда она была Двухлеткой? И она провела двадцать пять лет в неизменном возрасте двух лет?

Дама заглянула мимо меня в фургон:

— С тобой все в порядке, дорогая?

— Да, — не отрываясь от книги, ответила Коринта. — Если не считать, что ходят тут всякие бездари и задают глупые вопросы.

— Коринта, пожалуйста, будь вежливой, — упрекнула ее Дама.

— Извини, — ответила она.

Дама повернулась ко мне. Думаю, у меня глаза чуть не вылезли из орбит. Она рассмеялась.

— Я видела ваши документальные фильмы.

— Правда?

— Да. — Она оперлась спиной о фургон. — С технической точки зрения они безупречны, и мне кажутся убедительными и некоторые ваши мысли. Например, когда вы показываете пробелы в отснятом материале, которые появляются, если рядом оказываются Модифицированные дети. Я вдруг почувствовала, каково же живется этим несчастным, подключенным к Интернету.

Как странно она все излагает, но я не стала ничего говорить, лишь выдавила:

— Хм… спасибо.

— Но мне сдается, что вы несправедливы к тем из нас, кто решил не Модифицировать своих детей. Глядя на ваши работы, можно решить, что родители, не давшие согласия на Модификацию, поголовно страдают от Усталости Родителей и отсылают своих малышей на государственные фермы-ясли и навещают детей только на Рождество. Или что родители ведут варварский, жестокий, развратный образ жизни. — Она посмотрела на свою дочь. — Коринта доставляет мне только радость…

— Мама! — фыркнула из-за книги Коринта.

— …но мне никогда не хотелось мешать ей расти и развиваться. Просто мне казалось, что Модификация — это не решение вопроса. Не для нее.

— И вы считали, что имеете право принимать решение, — заметила я.

— Да. — Она быстро закивала. — Я считала, что обязана принять решение.

Все, кто знал меня, не сомневались бы, что я резко отвечу на такое. Но я молчала. Я смотрела на Коринту, которая потихоньку подглядывала за нами из-за книги.

Молчание затянулось. Коринта снова уткнулась в книгу.

— Мои друзья все еще в доме? — спросила я.

— Да, — ответила Дама. — Они хотят тут поселиться. Думаю, что для шестерых тут как раз хватит места и…

— Пятерых. — Я внезапно осипла. — Думаю, нас будет пятеро.

— А-а-а. — Вид у Дамы был озадаченный. — Мне… жаль.

Коринта отложила книгу в сторону.

— Почему?

Мы с Дамой посмотрели на нее.

— А, я задала грубый вопрос? — спросила Коринта.

— Немного, дорогая, — ответила Дама.

— А-а-а… — протянула я, потом взглянула на Коринту. — Одна из нас хочет… завести часы. То есть запустить обычный биологический механизм старения.

— И? — спросила Коринта.

— Дорогая, — вмешалась Дама. — Иногда, если люди меняются, им становится тяжело продолжать жить вместе.

— Но это же глупо, — ответила Коринта. — Вы даже не ссорились, ничего. Просто одна из вас хочет стать взрослой. Я бы никогда из-за этого не порвала с друзьями.

— Коринта!

— Дайте ей сказать! Я пытаюсь с уважением относиться к вашим архаичным взглядам относительно взаимоотношений родителей и детей, Дама, но с вами так сложно.

Дама откашлялась и сказала:

— Извините.

Я посмотрела на главную мачту, на пушки нашего галеона. Ровная лужайка. Здесь есть абсолютно все, что нужно. Батуты и бассейн, канаты и игры. Представляю, какие дни рождений мы сможем устраивать тут с пением и тортом, подарками и развлечениями, как будем обливать всех из водяных пушек, брызгаться пеной из огнетушителей и гоняться за невиданными зверями. Мы сможем нанимать клоунов и акробатов, сказочников и волшебников. По ночам будем спать в гамаках на палубе или на одеялах на лужайке прямо под звездами, а может, и все вместе в том большом спальном отсеке в носу корабля.

Но представить тут Эбби я не могла. По крайней мере, не взрослеющую Эбби, которая постепенно будет расти, обретать женские формы, будет совокупляться с огромными гориллоподобными мужчинами, женщинами или и с теми и с другими. Со временем она захочет уединяться, захочет приводить в гости таких же, как и она, друзей, которые запустили свои биологические часы, чтобы шептаться и смеяться с ними о менструациях и ухаживаниях. Я не могу представить Эбби с партнером или с детьми.

— У Римрок-роуд есть одно место, — медленно сказала Дама. — Старинный особняк, у него длинная история. Конечно, не такой роскошный… не такой тематический, как этот галеон. Но главное здание там было приспособлено для проживания Группы, любящей развлечения и игры. Кроме главного, есть два здания поменьше, удобно, когда хочешь уединиться, или когда люди живут разными интересами.

Я встала, отряхнула брюки и сунула руки в карманы.

— Давайте съездим посмотрим, — предложила я.

Когда Цицерон отодвинул плотную гардину, занавешивающую вход в бар, время уже шло к рассвету. В помещение ворвался ветер с дождем. Ветер был теплым, как кровь, дождь отдавал затхлой зеленью заросшего пруда. Перед деревянной стойкой стояло три высоких стула, занят был лишь средний. Цицерон тяжело опустился на тот, что слева.

— Где ты был? — спросил человек, сидящий посредине. Говорил он на языке, на котором во всем этом мире разговаривали не более пятидесяти человек.

Цицерон не обратил на вопрос никакого внимания. Бармен поставил перед ним деревянную кружку и налил в нее немного мутного зелья. Тут же рядом с кружкой появилась миска супа. Цицерон запустил руку под плащ, перепачканный водорослями, и бросил на стойку горсть цинковых монет. Второй мужчина вздохнул.

Цицерон протянул руку мимо мужчины, взял бутылку с острым соусом и обильно сдобрил им суп.

— Прием на факультете, — ответил наконец он. — Никак не мог уйти раньше. — Длинной ложкой он размешал суп. — А тебе обязательно надо было выбрать первую ночь сезона бурь, да? На улице просто жуть что творится. — Он шумно втянул в рот ложку супа и запил зельем из кружки.

— Черт побери, Цицерон…

— Шучу, — сказал Цицерон. Он подцепил длинной ложкой рыбный шарик, критически осмотрел его и запустил в рот. — За мной следили, — продолжал он с полным ртом. — Пришлось уходить, а это быстро не делается.