Мы должны дождаться, пока двери упадут, а затем пристрелить то, что пока находится по другую сторону. Тогда его тело загородит проход, но не надолго.

Мама, когда я закрываю глаза, передо мной встает твое лицо.

Двойные двери рухнули. Морской лев, прыгнувший на них сверху, получил два заряда и закричал, как раненый зверь мог бы кричать на Земле, только в тридцать раз громче.

Обрушился вниз инженерный мост, увлекающий за собой полдюжины медвежьих боровов. Я подбежал и застрелил тварь, которая еще продолжала шевелиться.

Развернувшись назад, я увидел, что тело морского льва загородило проход. Туша напоминает корпус лодки, она обтекаемая и черная, если не считать многочисленных белых шрамов, оставшихся от былых сражений за самок, и двух небольших входных отверстий от попаданий из импульсного оружия.

Медвежьи боровы пытаются убрать тушу с прохода. Один из архов вскарабкался прямо по ней, бросил один взгляд на то, что его ждет, и скатился обратно. Но тело уже отодвигают, приходит время последней схватки за старый купол Белой.

И вот тогда раздался раскатистый рев и такой многоголосый вопль, что я не ожидала бы услышать подобное и в аду.

Джамаль вскочил на ноги, сгреб меня в охапку и отбросил в сторону, а потом и сам последовал за мной.

Я упала возле искривленной стены купола прямо в тот момент, когда в дверной проем ворвался длинный язык огня. Тело морского льва скрылось в огне, слои жира под его шкурой текли и плавились словно воск, пылали и шипели, разбрасывая вокруг горящие капли. Парень, не успевший убраться с пути пламени, почернел и развалился на куски, точно кукла, попавшая под паяльную лампу.

Не загораживай сородичи проход хотя бы частично, мы бы все испеклись. Одежда Джамаля вспыхнула. Я бросилась к нему и начала сбивать пламя, и чувствуя, и не чувствуя жар в одно и то же время.

Затем люди схватили меня за запястья и поволокли в госпиталь. Кто-то занялся Джамалем. Практически одновременно с этим смолк рев, и я поняла, что космический челнок с транспортного судна приземлился и наконец погасил дюзы.

У меня еще никогда не было так много дел, как во время посадки челнока.

Уцелевшие сородичи на какое-то время отступили, но, конечно же, они должны были вернуться. Времени оставалось в обрез, а мне пришлось заниматься тяжелыми ожогами. Роберт получил сложные переломы лучевой и локтевой костей левой руки. То ли его сбило ударной волной, то ли он сам неудачно упал, пытаясь увернуться от пламени.

К счастью, челнок среди многих прочих вещей доставил груз медикаментов, и мы разрывали коробки на куски, извлекая то, в чем так нуждались.

Джамаль заработал серьезные ожоги второй степени на туловище и несколько ран на руках. У Элоизы пострадали, но неопасно, руки, живот и правая грудь. Молодой человек, находившийся рядом с Джамалем, обгорел до неузнаваемости и скончался во время погрузки.

Лейтенант Мангейм, пилот челнока, подошел поговорить, пока я работала. Он все еще был потрясен тем, что увидел. Он рассказал, что слой облаков оказался необыкновенно плотным даже для Белой и что он спустился почти вплотную к космодрому, когда наконец разглядел, что тот подвергся нападению.

Поскольку челнок не снабжен оружием, пилот сделал единственную возможную вещь: стал приземляться, как обычно, используя дюзы в качестве оружия. Роберт похвалил его и сказал, что этот молодой офицер только что спас наши жизни, справившись с неожиданно возникшей перед ним невероятной ситуацией.

Мы взлетели, как только смогли. Я не чувствовала себя в безопасности вплоть до тех пор, когда челнок успешно поднялся над облаками к всепроникающему свету солнца, висящего на фоне космической тьмы.

Анна явно хочет отключить меня и изолировать от мира на ближайшие шесть месяцев. Но я попросил просто прописать мне обезболивающие и подвязать поломанное крылышко.

Еще наконец мне удалось получить долгожданный отдых. Анна помогла отмыться. Я наелся и под седативными препаратами проспал двадцать стандартных часов. А проснувшись, навестил Джамаля, который был облачен в какой-то облегающий костюм, защищающий его ожоги от проникновения инфекции и способствующий заживлению. Анна сказала, что Джамаля ждут множественные пересадки тканей, когда доберемся до дому.

Руки его также оказались не в том состоянии, чтобы мне врезать, но я сказал, что договор можно исполнить в любой момент, когда он поправится. На его лице блуждала блаженная глупая улыбка, и я подумал, что Джамаль, должно быть, все еще находится под воздействием морфина и либо не слышит меня, либо его ничто не волнует, а может, и то и другое одновременно. Он жив, любим и плавает в эндорфиновых волнах, а это так близко к тому раю, куда стремится всякий из нас.

Сидящая рядом с ним Элоиза была общительна и весела. Она обмотана бинтами, смоченными в обезболивающем местного действия.

— Мой правый сосок в ближайшее время будет выглядеть ужасно, — произнесла Элоиза в ответ на мой вопрос о том, как она себя чувствует. Затем девушка подняла свои туго перевязанные кисти и пропела: — И никогда, никогда мне больше не играть на арфе.

Веселая дамочка.

Оттуда я отправился переговорить с корабельным капитаном Четчевайо (произносится с щелчком вначале слова). Этот огромный парень в ответ на мои слова кивал лысой, отполированной головой, напоминающей бронзовый слиток. К счастью, он тоже носит униформу, и мне не пришлось излагать ему многих жизненных проблем, встающих передо мной.

Потеря целой колонии поднимет дома неимоверный гвалт. Думаю, что мне придется провести ближайшие несколько лет в качестве профессионального свидетеля, которого примутся поджаривать на раскаленной сковородке всевозможные породы чиновников. Мне хочется завершить все, что только возможно, еще до того, как мы покинем систему Белой.

Четчевайо согласился с моими мыслями, забрав у меня записную книжку и ряд других доказательств, запер их в сейфе. А потом выдал мне эту новую книжку. И приказал Мангейму начать сбор показаний среди выживших. Нас осталось десять человек.

Учитывая то, что бюрократы не верят ничему, пока это не изложено в письменном виде и не завершено подписями с правильно и четко указанными именами и должностями, мы сравним все полученные показания, и только после этого составим рапорт и все будет подписано и поставлена печать.

Конечно же, эту процедуру можно назвать «прикрой-свою-задницу». Но есть и еще кое-что. Необходимо проверить с воздуха окрестности рудников и Главной Базы, чтобы убедиться в отсутствии других выживших. Останься у нас солдаты, можно было бы просто ворваться внутрь и все прочесать, невзирая на опасность. Но поскольку для этого у нас нет ни людей, ни оружия, придется делать то, что можем, — иначе мы рискуем своей карьерой.

Звучит жестоко, но я уверен, что все, кроме нас, мертвы. Мы сделаем то, что должны сделать, но этим уже никого не спасем. Четчевайо согласился со мной и отдал необходимые распоряжения.

Я сел в челнок к Мангейму. Мы пристегнули ремни и отстыковались от подбрюшья корабля. Как говаривал один древний философ: все происходящее случалось с нами и прежде. Началось погружение в глубины бесконечных клубящихся туч. Нас, словно прибоем, окатывало дождем, а в тучах сверкали грандиозные кривые молнии. Как будет глупо, подумалось мне, если после всего пройденного я вдруг погибну от банального удара молнии, исполняя рутинную и, по существу, бесполезную работу.