Он улыбнулся мне, редкий знак благодарности на его красивом лице.

— Спасибо, Тирза. Я сыграю с Аджитом. Ты права, это поможет скоротать время в ожидании посланий с зонда. А чем больше я буду занят, тем мягче я буду с тобой.

— Ты и так просто прелесть. — Я снова потянула его за волосы и беспечно улыбнулась, я знала, что ему это нравится. — А если и нет, то мне все равно.

Кейн засмеялся. В подобные минуты я особенно стараюсь скрывать свои чувства. Перед обоими.

Мы автоматически проснулись после гиперпрыжка. Точно не знаю почему, но гиперпрыжок происходит не одномоментно; в принципе это и не прыжок вовсе, а пространственный тоннель Калаби-Яу. По корабельному времени прошло несколько дней, а зонд был теперь на расстоянии в пять световых лет от центра Галактики. Моторы отключились. Зонд вел себя идеально, защитные щиты превзошли все наши ожидания. И мы сами тоже. Я с удивлением следила за дисплеями.

На «Кеплере» уже ничего не видно, обзор закрыли пылевые облака. Здесь же видимость остается прекрасной. Мы пролетали мимо звезды, которая начала двигаться по смертельно опасной спирали к Стрельцу А. Приборы визуального наблюдения фиксировали смертоносное величие дыры — раскаленные до синевы созвездия IRS16. Длинный огненный хвост красной звезды-гиганта IRS7 увеличивался под воздействием звездного ветра. Звезды, прошедшие отметку, Из-за которой уже нет возврата назад, неслись под действием притяжения Стрельца А к неизбежному концу. На радио-, гамма- и инфракрасных экранах можно было прочесть еще больше — буквально все объекты этого не имеющего подобных смертельно опасного неясного ландшафта просто лучились радиацией.

А вот сияет еще одна тайна, ради которой прилетели сюда Кейн и Аджит, — массивные молодые звезды, на которые Стрелец А, казалось, не оказывает никакого воздействия. Но как могли они стать такими массивными и стабильными? Такие звезды не могут существовать вблизи от дыры. Одна звезда, по словам Кейна, находилась от дыры на расстоянии двойной орбиты Плутона от Сола. Как это случилось?

— Все так красиво, хотя красота дьявольская, — сказала я Аджиту и Кейну. — Я хочу подняться в обсерваторию и посмотреть оттуда.

— Обсерватория! — мрачно бросил Кейн. — Мне нужно работать!

И он сел к своему терминалу.

Все это, естественно, неправда. На зонде нет обсерватории, нет трапов, и я не могу никуда «подняться». Нет здесь и кают-компании с терминалом, стульями, столом, дисплеями и компьютером. Мы сами и есть компьютер, а точнее, мы часть его. Но программы, которыми он напичкан, делают все настолько реальным, словно все осталось, как прежде, словно мы — все те же старые «мы», что были на борту «Кеплера». Человеческим аналогам нужна такая реальность, реальность теней, и мы ее только приветствуем. А почему бы и нет? Для нашего ума это данность, принимаемая по умолчанию.

И потому Кейн «сел» за свой «терминал», чтобы просмотреть предварительные данные сенсоров. И Аджит тоже, а я «пошла наверх», в обсерваторию, и долго оттуда любовалась окрестностями.

Я, та другая «я», которая осталась на «Кеплере», выросла на орбитальной станции Оортовых облаков в системе Сола. Космос — мой дом. Я не понимаю, как эти земляные черви могут жить на планетах; как вообще можно хотеть там жить — на самом дне мрачного и грязного пространства. Я научилась имитировать понимание, научилась делать вид, что люблю планеты, ведь этого требует моя работа. И Кейн, и Аджит выросли на планетах: Аджит на Новом Бомбее, а Кейн на самой Терре. Оба они ученые, изучают космос, но их нельзя назвать настоящими жителями космоса.

Ни один житель планет никогда по-настоящему не видит звезды. Ни один человек на всем свете никогда не видел то, что вижу сейчас я, — бешеное сердце человеческой Вселенной.

В конце концов я спустилась вниз, еще раз проверила все показания, а потом села за стол в кают-компании и достала свое вышивание. Это древнее, несуразное ремесло очень успокаивает, почти так же, как возня в саду, хотя вышиваю я не из-за этого. Все первоклассные тьюторы осваивают какое-либо простое ремесло. Это дает возможность легко наблюдать за людьми, в то время как они думают, что ты занят делом, и не обращают на тебя никакого внимания.

Кейн, естественно, вообще не обращал на меня внимания. Я спокойно могла бы разглядывать его с помощью увеличительного стекла, а он и ухом не повел бы, особенно если был бы занят работой. Еще на борту «Кеплера» он попытался доступно объяснить мне — насколько это было возможно, — почему рядом с сердцем Галактики вообще не должно быть молодых звезд, и тут же привел три возможные причины их появления. Рассказал он мне это, как обычно, в постели. В минуты после физической близости.

— Судя по спектрам этих звезд, они молоды, Тирза. И они находятся совсем рядом со Стрельцом А, SO-два вообще всего в восьмидесяти а. е. д.! [12]Такого не может быть; ядро Галактики, мягко говоря, далеко не лучшее место для звездообразования. И еще — у этих звезд очень странные орбиты.

— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, — улыбнулась я.

— Естественно! — воскликнул он без капли иронии. — Этим молодым звездам здесь не место. Приливные силы дыры должны были разорвать на кусочки любое пылевое облако еще до того, как из него начала бы зарождаться звезда. А если они зародились вдали от этих мест, ну, скажем, на расстоянии в сто световых лет, то на подходе сюда непременно должны были погибнуть. Такие супермассивные звезды вообще больше нескольких миллионов лет не существуют.

— Но вот же они, перед нами.

— Да. Почему на тебе до сих пор эта кружевная рубашка? Какой-то ужас.

— Ты так торопился, что я даже не успела толком раздеться.

— Ну, тогда раздевайся сейчас.

Я так и сделала, и он крепко прижал меня к себе. Разговор о звездах продолжался.

— Существует три теории. По одной, если пылевое облако находится в шести световых годах от центра Галактики, то звезды образуются, как обычно, но потом под напором галактических ветров улетают на большие расстояния, затем снова притягиваются и так далее. По другой теории, должна быть вторая, меньшая по размеру, черная дыра, которая движется по орбите вокруг Стрельца А и оттягивает звезды на себя. Создается своего рода противовес. Но тогда почему нам не удается зарегистрировать никаких радиоволн? По третьей теории, звезды вовсе не молодые, они представляют собой останки старых звезд и лишь внешне похожи на молодые.

Я спросила:

— Какая теория нравится тебе?

— Ни одна из них. — И вдруг со свойственной ему непредсказуемостью полностью переключил свое внимание на меня: — С тобой все в порядке, Тирза? Я знаю, для тебя наша экспедиция должна быть очень скучной. На управление кораблем уходит совсем немного времени, даже на меня не так уж много.

Я громко рассмеялась, а Кейн, не понимая причины моего смеха, нахмурился. Как типично для него сказать такое! Неожиданно проявить заботу и тут же снова напрочь забыть о человеке. И ни слова об Аджите, словно для меня существует только он, Кейн. Полное игнорирование того факта, что я все время сглаживаю их столь натянутые отношения, провожу столько времени с каждым в отдельности, чтобы успокоить и умиротворить этих двоих мужчин, больше похожих на звезды бескрайнего космоса, чем на людей. Яркие, горячие, мощные и очень нестабильные. Но ни один из них этого, конечно, не признает.

— Со мной все в порядке, Кейн. Я наслаждаюсь жизнью.

— Ну и отлично, — ответил он, и я поняла, что он тут же позабыл обо мне и принялся снова размышлять о своих теориях.

Ни Кейн, ни Аджит не знают о том, что я люблю Кейна. Аджита я не люблю. Трудно сказать, как в наших сердцах зарождается любовь. С Кейном я счастлива, во мне просыпается желание и появляется полнота жизни, от которой все вокруг начинает светиться — и все только потому, что он, сложный, неугомонный, полный энергии и жизни Кейн, является частью этого мира. С Аджитом ничего подобного во мне не происходит, и он в этом не виноват.