Дальше Сому потащили в заросли. Разные братья-кроу то толкали, то несли, то тащили его за собой. Бежали они быстро, а если учесть, что им приходилось практически нести Сому, можно представить, с какой скоростью они бежали бы без него. Наконец отряд остановился. Сома упал на землю.

К нему подошел предводитель отряда. Он снял маску и отер лицо. От висков по скулам к курносому носу пролегли две глубокие красные линии. Если бы Сома встретил его в Аллее в обычной одежде (футболке и шортах), то дал бы ему лет сорок.

Несмотря на страшную усталость, он пожалел сейчас, что не может достать альбом и угольный карандаш (рюкзак все еще был при нем). Ему очень хотелось запечатлеть окружавших его дикарей.

Предводитель молча смотрел на Сому. Молчание прервал сам Сома. Он поднял связанные руки и провел по линиям, пересекающим лицо предводителя.

— Эти шрамы… обрядовые, они что-то значат? Звание? Ранг?

Кентуккийцы, стоявшие рядом и слышавшие вопрос, прыснули от смеха. Предводитель размашистыми жестами выразил свое презрение: сначала раскинул руки в стороны, словно призывал в свидетели всех святых, потом снял с головы маску с клювом, перевернул ее и показал Соме. Изнутри крест-накрест шли кожаные ремни, они поддерживали верхние украшения маски, а с другой стороны, защищали нос того, кто надевал маску. Сома снова перевел взгляд на предводителя и заметил, как тот массирует натертые места. Краснота понемногу проходила.

— Простите, — промолвил художник.

— Да ладно, — ответил кроу. — Никогда неженкам-горожанам не понять благородных дикарей.

Сома какое-то время изучал предводителя, потом сказал:

— Скорее всего, вы смотрите те же телепрограммы, что и я.

Предводитель огляделся, подсчитал своих бойцов, снова надел маску и поднял на ноги Сому.

— Возможно. А теперь снова в путь.

Звали предводителя Джафет Сапп. По крайней мере, так называли его остальные братья-кроу, бежавшие впереди и позади. Они то рассыпались по лесу, то забирались на ветви деревьев.

Сома погрузился в состояние полузабытья, иногда он пытался петь про себя и вслух, но в последнем случае его резко обрывал Джафет. В один из моментов просветления Сома понял, что паста, которой кентуккийцы обмазали его лицо, видимо, оказывала парализующее действие на волю жертвы. Он знал, что не в состоянии открыть голову и призвать кого-либо на помощь; ему даже не хотелось этого делать. Но Афина всегда твердила: «Я позабочусь о тебе». Он помнил об этом, а сейчас ему очень хотелось верить, что, несмотря ни на что, скоро его спасут полицейские. «Я позабочусь о тебе». Ведь это один из основных девизов Губернаторши, во время Выборной Кампании плакаты с ним заполняли все небо над Нашвиллом.

Мысли об этом успокаивали. Приятно думать о разумных людях и забыть о том, что тебя выкрали враги, индейцы, разбойники, нанятые конкурирующей семьей торговцев из Вероны.

Но тут военный вождь отряда толкнул Сому в овраг, потом громко свистнул и жестами приказал своим собратьям сделать то же самое, а для маскировки укрыться плащами.

— В чем дело? — спросил голубоглазый юноша, которого Сома заметил раньше.

Юноша сидел на корточках в грязи рядом с Сомой и больно упирался ему в бок локтем.

Джафет Сапп ничего не ответил, а один из братьев-кроу прошипел:

— Дорожный Патруль Теннесси поднял в воздух целого медведя!

«Интересно, — подумал Сома, — может ли медведь спасти меня?» Нельзя сказать, что все было так уж плохо; кое-что ему даже нравилось. Он ни капли не беспокоился о своем здоровье, даже когда Джафет сбил его с ног легким ударом под колени. Сделал он это потому, что Сома поднялся и, убрав плащи из перьев, уставился в небо.

Действительно, по небу летел бело-голубой медведь.

— Я хочу посмотреть на медведя, Джафет, — сказал молодой кроу.

Джафет покачал головой и ответил:

— Лоуэлл, когда вернемся домой, я отведу тебя в Уиллоу-Ридж, посмотришь на настоящих черных медведей, что живут в горах над Грин-Ривер. Тот медведь в небе — обыкновенный робот, он состоит из множества надувных камер, а еще он слуга дьявола, и не стоит на него даже смотреть, если, конечно, нет возможности подкрасться ближе и сломать.

Все воины уставились либо на небо, либо на своего предводителя, и Сома уже подумывал, не попытаться ли открыть голову. Но едва эта мысль пронеслась у него в мозгу, как Джафет Сапп повернулся в его сторону и буквально пронзил немигающим взглядом.

Потом, не сводя с него глаз, обратился к воинам:

— Обмажьте-ка его еще разок. Только осторожно. Нам надо переправить этого добровольца через реку Камберленд, хотя для этого еще придется дать взятку мусорным жукам.

Какое-то эндоморфное существо, покрытое совиными перьями, тут же принялось намазывать пасту на нижнюю часть его лица. Сома с трудом выдавил из себя:

— Мусорные жуки обслуживают город, они неподкупны. Если вы рассчитываете на помощь со стороны подданных Губернаторши, ваши планы обречены на провал.

Снова заухала сова, потом послышалось шиканье, а Джафет сказал:

— Если бы у мусорных жуков были родители, они и их продали бы за полфляги кентуккийского бурбона. [7]А у нас с собой достаточно этого добра.

Сома знал, что Джафет лжет, обычная тактика агитатора-неоанархиста. И он сказал это вслух.

— Замолчи, Сома-Художник. Ты — вот такой ты — мне даже нравишься, но все мы читали циркуляры Губернаторши. Мы слишком развиты для привычных вам моделей поведения. — Джафет подал знак, и воины поднялись на ноги. Разведчики побежали вперед, остальные принялись разминать затекшие ноги. — К тому же я не агитатор-неоанархист. Все что угодно, только не это.

— Певец! — выкрикнул пробегавший мимо юноша-кроу.

— Он хочет сказать, что иногда по выходным я даю концерты, но никаких контрактов на записи у меня нет. — И Джафет подтолкнул Сому вперед.

— Сварщик! — выкрикнул другой воин.

— Да, и лицензия от Союза имеется, — подтвердил Джафет. — Я работаю на границе.

Сома прекрасно понимал, что и это тоже ложь.

— Можно подумать, что Окружную стену построили кентуккийцы.

Воины опять крайне развеселились.

— Не одни кентуккийцы, доброволец, но и многие другие. Мы называем это политикой сдерживания.

— Агитатор, певец, сварщик, — повторил Художник.

На сей раз паста подействовала сильнее, он чувствовал, как немеет, даже думать он стал теперь намного медленнее.

— Убийца, — проухал Сова.

До этого момента Сома не слышал, чтобы он что-нибудь говорил.

Джафет лез на крутой берег впереди Сомы. Услышав сказанное Совой, он остановился, обернулся, нога при этом глубоко ушла в землю, покрытую ковром опавших листьев, и вокруг сразу запахло гнилью. Джафет взглянул на Сову, потом пристально на Сому — он читал его мысли.

— Теперь ты хорошо заторможен, Сома-Художник. Сам голову открыть не сможешь, за тебя это сделаем мы. И вот теперь слушай правду. Мы здесь не затем, чтобы воровать то, что принадлежит ей. Мы пришли, чтобы пробраться в ее владения. Мы пришли, чтобы убить Афину Парфенонскую, [8]королеву логики и Губернаторшу Штата Добровольцев Теннесси.

Дженни-Грязные-Ногти расстелила листья папоротника прямо на стоянке, но прежде чем устроить себе постель, она хорошо их высушила. Лошадь внимательно наблюдала за ней из-за закрывающейся лишь наполовину двери гаража. Большую его часть занимала машина Сомы, она тоже спала после небольшой дозы анестетика.

— Вполне уютная постель, лошадка, — заметила Дженни. — После такого тяжелого дня мы все крепко уснем.

И тут она заметила, как что-то подрагивает на одном из побегов папоротника — кусочек пера попал между листиками, причем перо было черно как вороново крыло, даже отдавало синевой. Сразу повеяло северным ветром. Дженни вздохнула, ведь она была не такой безупречной гражданкой, как Сома, и ее часто доставали полицейские.