Остановилась. Почему раньше не заметила?! Кожаный чехольчик на поясе исчез. Торопливо запустила руку в потайной карман, уже зная, что он пуст. Как и второй. Лора постояла секунду, сжав виски ладонями. И опрометью кинулась обратно.

Бродяга сидел, подобрав под себя ноги, и пересчитывал ее, Лоры, кровные гроши. Стипендию в Университете платят не за так. Грязная рука крепко сжала маленькое портмоне… и Лора налетела на бомжару, не дав ему опомниться. От толчка обеими руками он опрокинулся на спину, нелепо задрав ноги. Потом откатился в сторону. Ростом не выше Лоры, он все же показался (в миг их краткого контакта) довольно сильным. Если завяжется серьезная драка, Лора ее проиграет.

Лору всегда отличала быстрота решений. Выхватила из хлама под ногами деревянный обломок. Получай! По вору дубинка плачет. Бродяга бросил портмоне и, скрестив руки, старался прикрыть голову. И все пытался отползти подальше от разящей руки.

С внезапным смущением Лора поняла, что избивает женщину.

Драная матерчатая куртка, бахромчатые штаны и расползающиеся по швам сапожки – вот и весь наряд. Отчего ночью ее можно спутать с мужчиной; даром, что голос у нее низкий.

– Перестань! – выдавила она, уловив заминку Лоры. – Возьми деньги и уходи.

– Обчистишь еще кого-то? – бросила ей Лора. – Срань поганая.

Бродяжка замолчала, промокая рукавом курточки ссадину на запястье. Лора с удовольствием убедилась, как хорошо ей врезала.

– Уходи, – повторила бродяжка.

Лора подобрала портмоне, пристегнула к поясу. Подчинившись внезапному приступу жалости, вынула и протянула голодранке сотенную купюру.

Та помотала головой, отчего ее шевелюра пришла в окончательный беспорядок.

– Мне все нужно…

Ну, скотина! Лора плюнула и ушла.

Снова вышла на улицу… и тут же нырнула обратно под арку. По улице шли четверо… А со вчерашней ночи вид военной формы вызывал у Лоры исключительно негативные эмоции. По телу прошла острая волна озноба. Четверка носила на рукавах повязки, а один держал в руке ее саквояж!

Лора кинулась обратно во двор, надеясь, что оттуда есть другой выход.

– Нет, – сказала бродяжка, поймав ее взгляд. – Так не убежишь. Иди ко мне.

Вдвоем забились в закуток между кирпичной загородкой и мусорными баками. Послышались шаги патруля.

– Ей-богу, кто-то был! – раздался голос.

– Брешешь… – лениво отвечал второй.

– Проверь у мусорки! – приказал третий.

Шаги приближались. Лора втянула голову в плечи. Кончено. Она вспомнила, что в саквояже лежал ее блокнот с эскизами. Он подписан, значит ее имя известно властям. Можно рассказывать что угодно о своей непричастности к увечью (гибели?) двоих военнослужащих Эйкумены.

Грязная ладонь бродяжки легла на ее голову. И такие в этом прикосновении были нега и ласка, что Лора мгновенно успокоилась. Пусть будет, что будет. Была Лора и не станет ее. «Можно считать, что меня уже нет…»

В их убежище заглянула круглая, исцарапанная бритвой физиономия.

– Никого нет!

Исчезла. Затихающий хруст шагов, удаляющиеся возгласы и взрыв смеха.

– У-ушли… – просипела Лора.

– Пойдем и мы, – сказала бродяжка.

– Правда?! – с придыханьем спросил официант из новеньких.

– А то. Полиция месяц трусила нас, как грушу; без толку, – отвечал бармен.

– Говоришь, сидел здесь?..

– Точно здесь, ага. Обедал. На море любовался. Наслаждался жизнью. У нас – кафе знатное.

Летнее кафе «Ардан» – столики под тентами на открытом воздухе, славилось своей кухней. Аромат моря добавлял очарования трапезе. Кстати, слово «летний» никакого другого значения, кроме как «находящийся на открытом воздухе» не имело. Потому что в Мире не существовало зимы. Все дни были более или менее теплыми, погожими или пасмурными, с осадками или без.

В один из таких дней, когда ярко светило солнце, перевалившее за полдень и, в то же время, по мостовым, и крышам авто вовсю лупил дождь… Такое в Гане бывает. Ливень кончился через пару минут. Тогда-то заявился в «Ардан» ничем не примечательный, и никому не известный гражданин.

Сделал заказ и кушал себе неторопливо, один за столиком – в это время свободных мест было достаточно. А вот пара юнцов неподалеку вела себя шумно. Гы-гы да га-га, а я вот ее… да вот так… далее шел рассказ об очередной победе молодого темперамента…

– Потише, пожалуйста, – попросил неизвестный.

Молча выслушал от юношей комментарий к своей родословной и предположения о своих недостатках, как мужчины. Неторопливо закончил трапезу. Расплатился по счету. Встал. Проходя мимо стола, где сидели парни, вынул из кармана брюк пистолет и аккуратно застрелил обоих. Так же неспешно ушел.

– Пока нас столбняк отпустил… только его и видели, – закруглил рассказ бармен.

– Дела-а, – восхитился официант. – А скажи… Эй! Эй, побирушки, брысь!!

Последние слова относились к двум нищенкам, забредшим с утра в кафе. Первая, худенькая, прячущая взгляд, попятилась. Ее товарка, совершеннейшее пугало, не тронулась с места. Хрипло сказала:

– Дайте поесть… Заступницы ради…

– А ну, валите…

– Да ладно, – махнул рукой бармен. – Дай им вчерашний бифштекс из холодильника, – и к побирушкам: – Что б я вас больше не видел.

Официант принес бумажную тарелку с холодным мясом, ожидая, что теперь они уйдут. Вместо этого лохматое чучело взяло подаяние и уселось с ним за стол. Ее подруга, помявшись, присоединилась к ней. Ничего себе, наглость! Официант подошел и с ерническим полупоклоном спросил:

– Чего желаете-с?

Худенькая молча опустила глаза, а ее неряшливая подруга ответила кротко:

– Вилки и ножи, будьте добры.

Бармен, насмешливо наблюдавший за этой сценой, вдруг потерял к ней интерес и повернулся всем корпусом к вошедшему в кафе мужчине.

– Доброго утреца, дядя Жорес!

Жорес был бармену таким же дядей, как Главный советник Ганы или адмирал Гелла, но… квартального полицейского надо уважать. Перед Жоресом мгновенно возникла полная до краев пивная кружка. Пена стояла горкой, не оседая и не переваливаясь через край.

– Что-то вы рано на ногах, дядя…

Жорес вытер пену с усов.

– Не поверишь, вояки землю когтями роют, – он понизил голос.

– Ни черта себе, – глаза бармена восторженно округлились – вырисовывалась новая, захватывающая история, которой он будет потчевать коллег и постоянных клиентов.

Повел взглядом, защелкал пальцами:

– Эй, молодой, как тебя… – позвал новенького, чтобы привыкал к работе.

Тот подошел, взъерошенный. На левой щеке горел след пощечины. Бармен наконец, вспомнил его имя.

– Хо! Ты за красотками приударить решил? – и пояснил Жоресу: – Две побирушки спозаранку шлялись. А у нас пока день не открылся, где я объедков возьму? Хорошо, вспомнил: мы там вчера не дожрали, в морозилку сунули. Все одно, выбрасывать.

Хо пустился в объяснения:

– Просто поторопил… Чтоб посетителей не распугали. Сказал тощенькой: мол, муженек тебя заждался… Ну, колечко у нее, с которым молодые бля…

– Понятно, – сказал Жорес. – Испытательный брак.

– Да нет, ясное дело, с помойки взяла, – сказал Хо. – Бешеная, – он нервно погладил пострадавшую щеку.

Жорес грузно уселся, плетеный стул тягуче скрипнул. Рыбный пирог – всегдашний его завтрак, ждал на столе. Но Жорес, против обыкновения, не спешил отдать ему должное.

– Подойдите, ребята, – поманил обоих. – Эту особу не встречали?

– …Охренеть, – сказал бармен, уставившись на фото.

– «И вот тут она сказала: за мной мальчик не гонись…» – проблеял Хо. – Только что начистила мне морду.

Жорес стремительно повернулся, чуть не сломав стул. Бармен и Хо, как по команде уставились туда же.

– Пропали бесследно, – сказал бармен. – У нас это традицией стало. Только что сидел человек, кушал и… фью! Растворился.