Чего, в самом деле, мы все не видали?

Что капля для моря? Песчинка в пустыне?

Снежинка в сугробе, невидима стынет?

Потерян один в череде поколений,

Секунды не станет в потоке мгновений –

Никто не заметит. Не вздрогнет пугливо.

В распадке не смолкнет ручей говорливый.

Продолжится шествие ночи и дня,

Когда в этом мире не станет меня.

Исчезнет лишь малость. Луч света в окне

Погаснет, растаяв в таинственной мгле.

И говор случайный на улицах поздних,

На лозах висящие пыльные гроздья,

Вина терпкий вкус и дразнящие ласки,

Сцена, оркестр, театральные маски…

Актеры и зрители – всех вас не будет,

Исчезнет весь мир: страны, горы и люди.

Секрет этот вечный отдам не тая:

Исчезнете все вы, останусь лишь я.

– Ваше высочество…

– Выйдите вон.

Иомен вернулся в приемную. Двое сегодняшних дежурных – парень и девушка – курсанты- эльберовцы, воззрились на него. Иомен ответил на невысказанный вопрос:

– Занята. Глаз не подняла. И… что на мониторе?

На мониторе была вечерняя площадь. На широте столицы Острова темнело быстро.

– По-моему, это – дикость. Пережиток прошлого, – сказала девушка, с вызовом глядя на Иомена.

– По-моему – тоже, – согласился Иомен. – Вы пойдете, скажете ей? Тогда там вас станет двое, – он показал на монитор.

– Иомен! – прозвучал голос из динамика на столе.

– Иду, ваше высочество! – заторопился Иомен.

В кабинете Хозяйки царил полумрак, рассеиваемый настольной лампой да светом монитора, такого же, как в приемной. Хозяйка уже не расхаживала из угла в угол, а сидела за столом. Иомену сесть не предложила. Вскинула голову, лицо ее по контрасту с желтым отсветом кимоно показалось Иомену призрачно бледным.

– Пора заканчивать, Иомен. Вы определились с методом? Ничего неприятно поражающего чувства людей. В этой ситуации не место жестокости.

Монитор стал ярче – на площади зажглись прожекторы, высветив притянутую ремнями к столбу обнаженную женскую фигуру.

– Юна, а вполне сформировалась, – заметила Хозяйка. – И мне нравится ее манера носить косы. Очаровательно.

– Э-э… Ваше высочество…

– Слушаю.

– Прошу принять мою отставку.

– Не принимаю.

– Ваше…

– Короче, Иомен.

– Наоми Вартан! Вы совершаете ошибку. Усугубляющую последствия уже случившегося.

– Милый мой Иомен, – отвечала Хозяйка. – Может быть, я не меньше вашего жажду простить глупую, самолюбивую девочку. После чего неприличные вирши про Хозяйку будет писать на заборах всякий, кому не лень. Мой «светлый образ», – она скривила губы, – постепенно размывается – вполне естественно, но происходит это в последнее время что-то уж слишком быстро.

Вы поймите, Иомен: революция случается не тогда, когда «жить нельзя», а когда жить-то можно, но хочется лучше. И активность масс растет не когда усиливаются репрессии, а наоборот – когда они ослабевают. Вывод – теорема от Хозяйки, дарю ее вам: плохие времена для дурного режима наступят, когда режим этот захочет исправиться.

Потому я продолжу следовать раз и навсегда заведенным правилам. Я сильна тем, что держу слово. Простите меня.

– Вы прочли ее дневник? – спросил Иомен.

– Да, накажи вас Мария-дева. На кой вы мне его подсунули?

– Она могла стать великим поэтом…

– Пока что она – графоманка. И я избавлю общество от ее нудных вирш.

Хозяйка подалась к монитору.

– Погодите-ка. Что вы с ней сделали?

– Ничего страшного, ваше высочество. Щипчики, удерживающие язык. Она намеревалась публично вас поносить.

– Вот кто душит свободу слова в моем государстве. Вы, Иомен. А заметили: народу-то прибавилось?

– Да. У кого есть видео – смотрят дома, кто живет близко – идут сюда.

На экране связанная фигура слабо пошевелилась.

– Ей там не холодно? – спросила Хозяйка и сама же ответила: – Ничего, ночь теплая.

– Разрешите идти? – тускло спросил Иомен.

– Не спешите, пойдем вместе, – она вышла в смежную комнату переодеться. И вскоре Иомен услышал ее голос:

– А вы знаете, Иомен, я вас люблю!

– За что, ваше высочество?

– За то, что вы – моя противоположность. Вплоть до пола и имени. Оттого и держите меня крепко, не даете упасть.

Она вышла, одетая, но все еще босиком. Брюки, кофта, серый плащ. Темные, слегка вьющиеся волосы взбиты движением ладони, губы накрашены, глаза подведены – обычный хозяюшкин прикид.

– Иомен, мои сапожки под столом, подайте.

Он помог ей обуться и все еще пребывал коленопреклонным, когда Хозяйка вынула из кармана квадратик картона с изображением розового младенца.

– С Днем святого Валентина, Иомен!

Иомен развернул злосчастную открытку, с которой все началось. Там было написано: «Иомен, запомните этот день. Наоми».

Сложил открытку, перевернул.

Исчадье ада злое –

Хозяйка – наш правитель,

И мира и покоя

Единственный губитель.

«Вестник Вагнока». 15 февраля 1357 года. Указом Верховного координатора исполнение наказания Седе Лин, виновной в поношении имени, отложено на один год.

«Две вещи всегда изумляют человека: звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас». На звезды смотреть было некогда, размышлять о нравственности тоже. Нос мой утыкался в покрытую потрескавшимся битумом плоскую крышу, на которой я распластался, как клякса на промокашке. Ни тебе звезд, ни огней ночного города с высоты шестнадцати этажей. Скука. Ненадолго.

Скоро станет трескуче-шумно. Светло. И в огнях фейерверка патрульный летун легко заметит человечка на крыше. Зловредную козявку, черти б ее забрали. Конвульсивно дергаясь, я перемещался к краю, пока моя ступня не пнула пустоту. Осторожно подобрал ногу, ощущая, что на кроссовке развязался шнурок.

Внизу, наверное, открыли дверь в лоджию, прорезался звук глубокий и сильный – в чьей-то квартире разгавкалось видео: «…мой народ. Любовь и вера ваши дают мне силы, и я – та кто я есть, лишь благодаря вам. С Новым годом, дорогие сограждане!»

На эфирных волнах летел над Миром надменный голос Хозяйки. 1 января – не только Новый год (по житейскому календарю), но и день рождения ее высочества. Тридцать два года она у власти и по сию пору не утратила к ней вкус. У «Светлого высочества» давно не осталось соперников, не говоря уж о хоть какой завалящей оппозиции. Влияние Острова простерлось на наш край Мира, вплоть до Эгваль. С подчинением этой огромной, но экономически хилой территории можно будет говорить о небывалом в истории господстве одного человека над миллиардом.

Это значит – быть беде.

Бум-Бум! Ба-бах! Бутоны салюта раскрылись в прозрачно-темном небе, расцвели огнями и стали медленно опадать. Навстречу им взлетали новые. Хорошо-то как. Светло. Радостно. Черт!

Уау! Шших! Несколько огненных стрел прочертили темноту и одновременно лопнули цветными клубками прямо в зените. Я вывернул шею и увидел в небе среди истлевающих фейерверков темный треугольник. Через минуту летающее крыло окажется надо мной и управляющий им коп доложит начальству. Обнаружен, мол, злодей предерзкий. Мечтая страстно и безнадежно, чтобы кто-то из файермахеров ошибся и вмазал шутихой прямо в полицейскую леталку, я сполз с края и повис на руках.

Запрокинул голову. Летун удалялся, меня не заметив. Я держался практически на кончиках пальцев, и подтянуться обратно, при всем желании, не сумел бы. Праздничный салют угас, небо вновь стало темным и звездным. «Есть две вещи, вечно изумляющие человека…» Как встретишь новый год, так его и проведешь. В применении ко мне – на диво интересная мысль.