– Этого никто не знает. Покойный док Гаяр, когда казнили Энтона, отравителя, попросил: «Коллега, как врач к врачу обращаюсь, сослужите науке последнюю службу – когда возьму в руки вашу отрубленную голову, то, если еще видите и чувствуете, мигните два раза».

– Получилось? – замирая спросила я, заинтригованная жутковатым рассказом.

– Нож гильотины упал, я вынул из корзинки голову и отдал доку. Гаяр уставился в открытые глаза Энтона. И он мигнул. Одинраз.

Я встала.

– Хорошо. На мне попробуете снова. Может, хоть теперь будете знать.

Он согласно кивнул.

– Подождем только. Она обязана лично подтвердить. Угощайтесь.

Я дожевывала бутерброд, когда вошла Хайд. Обратилась к толстяку:

– Погорячилась. Извините.

Потянула меня за рукав.

– Пошли.

Палач отрицательно качнул головой. Сказал с укоризной:

– Третий раз. Вы забыли.

Хайд хлопнула себя по лбу.

– Точно. Ну, я и дура.

Вот тут я стояла уже овца овцой, не понимая предмета обсуждения. Меня что, все-таки надо убить?

Хайд, меж тем, сняла кофту и лиф и легла ничком на лавку, где я только что сидела. Толстый вручил ей какую-то деревяшку, она зажала ее зубами и грызла все время, пока он давал ей плетей. Да! Он здорово ее выпорол, под конец она скулила и всерьез плакала.

Встала после экзекуции, как ни в чем не бывало, только морщилась и кусала губы. Я помогла ей одеться, потом она поклонилась палачу:

– Спасибо за науку.

– Не за что. Приходите еще, – отозвался он и мы ушли.

– Такой уговор: после третьей отмены я получаю взбучку, за самодурство, – объяснила Хайд, пока мы с ней возвращались к себе. К ней, то есть.

– Так тебе дешевле было утвердить мою ликвидацию.

Хайд (почти натурально) возмутилась:

– Ты так плохо обо мне думаешь?

Меня осенило.

– Так все же – розыгрыш?! Признайся! А я-то, дура, почти поверила. В каждом закоулке гильотины и электростулья чудились. Кто на деле тот тип? Дворник? Завхоз? Личный массажист?

Хайд только молча вздернула подбородок.

Мы пообедали вдвоем, потом Хайд вызвала Стаса и велела готовить мой отъезд.

– У тебя получилась «экскурсия выходного дня». Пошли в сад, развеемся.

Мы гуляли, мы болтали ни о чем, мы грустили. Я все-таки спросила:

– Совсем не боишься, что распущу язык?

Хайд посмотрела мне прямо в глаза.

– Сильно удивлюсь, если вякнешь что.

Мне показалось, что она говорит не совсем своими словами, а будто вспоминает кого-то. Надо будет проверить, в самом ли деле она запечатала мне рот. «Установочная фраза должна быть без отрицаний», – кажется, так Хайд сказала когда-то. Ну-ну.

Появился Стас. Билеты готовы, авто подано. Дорожная одежда и прочее – вот, в чемодане. Хайд протянула мне руку.

– Ты вся в отца, Анита. Может быть – до свиданья.

Честное слово, я не всегда такая зараза, что даже проститься не могу как должно. Сопровождаемая Стасом, я шла по аллее, борясь с желанием оглянуться – знала, этого хочет Хайд и, поддайся я – это станет очередной ее победой.

Хайд Великолепная, Хайд Победоносная. Хозяйка. Наоми-бессмертная – неужели смутная, слышанная в детстве сказка обернулась былью? Я на миг представила, что это – правда. «Та, что не умирает» – бывает же такое несчастье с человеком. Я – Анита Гариг много сделала в своей жизни плохого и, может, сотворю еще чего похуже. Но груз вины, ошибок, сожалений о прошлом никогда не станет невыносимо тяжел, потому что есть порог, которого не перешагнуть; за которым ждет меня Великая утешительница – смерть. Иное дело – Наоми. За дурацкой ее бравадой кроется серьезное: чем дольше путь, тем страшнее жить. «Есть суд, и есть воздаяние». Ей самой вершить над собой суд и самой исполнять приговор. Хватит ли у нее сил?

У ворот с ажурной стальной аркой, (за ней на улице ждало авто), я оглянулась. Хайд помахала мне рукой – я улыбнулась в ответ. Не нужно подличать и злиться – мнеХайд не сделала ничего плохого.

Стас сел в авто вместе со мной – приказано проводить до трапа самолета. Путь мой долгий и окольный, но билеты на руках, номера в гостиницах забронированы – путешествуй, Анита. Авто тронулось, я еще раз оглянулась. Так и есть, Хайд не осталась на месте, а поспешила к выходу под арку, и наши взгляды встретились в последний раз.

«Когда-нибудь ты ошибешься в своей игре и плохо кончишь», – подумала я, и, честное слово, (не вру!), услышала в голове ответ: «Это тетя Ханна надвое сказала».Не знаю, кто такая Ханна, да и мне могло просто почудиться – я еще не вполне здорова. Фигура Хайд исчезла за поворотом. Мои похождения здесь закончились, настала пора задуматься о будущем… если оно у меня есть.

Да, оно у меня оказалось, оно для меня наступило. Впоследствии, как и положено будущему. А тогда, трясясь в авто и маясь дурными предчувствиями, я не догадывалась, что фатальная, судьбоносная ошибка совершена Хайд уже давно.

До падения Острова и краха ее абсолютной власти оставалось четырнадцать лет.

Ее светлому высочеству

Верховному координатору Острова

Наоми Вартан

Государственного секретаря

Станислава Боргезе

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Ваше высочество! Считаю необходимым пояснить, почему я решительным образом способствовал удалению ректора Политехнического института Ганы – Энвера Бернстайна с занимаемого поста. Как Вы помните, во время визита в Гану 20 аполлона 1370 года, в канун Нового года и Вашего 66-летия – осмелюсь заметить: выглядите Вы вдвое моложе, мы проезжали мимо главного корпуса общежития ПИГ. ( Не вдвое, а втрое, олух, если б я только позволила себе это. Замечание на полях документа.)

Стояла дивная звездная ночь, когда наш автомобильный кортеж проезжал мимо упомянутого общежития, которое еще зовут Большой ганской свиньей. Студиозусы мирно спали, кроме некоторых, особо упорных в учебе или возлияниях и отдельные светящиеся окна образовали на темном квадрате 8-этажного здания яркий замысловатый узор. Я позволю себе объяснить, отчего при виде этого зрелища у сопровождавшего нас Главного советника Ганы едва не случился удар, а кто-то из молодых его помощников осмелился дерзко усмехнуться. Как известно, алфавит англика – нашего единого всепланетного языка очень прост, оттого и зовется «линейным». Но знаки его можно писать не только в ровную строку, а на разных уровнях, что позволяет одной загогулиной изобразить целое слово, а то и фразу.

Это называется "эгвальская скоропись", простите за упоминание этой мерзкой страны. Такая скоропись очень популярна у студентов, вынужденных быстро записывать лекции. Даже в Университете Норденка.

Итак, на злополучном фасаде, умоляю, не сердитесь, было написано вульгарное слово, каким воспитанный мужчина никогда не назовет женщину, как бы ни был он ею недоволен.

Увы! Англик, вобравший в себя, кроме английского и китайского, словарные запасы некоторых других языков Терры, в этом смысле достаточно богат. ( А ты приторно деликатен. Написал бы коротко… Замечание на полях документа).

Когда я вывел нашего общего друга, Главного советника из ступора, он первым делом велел вызвать к нему господина Ректора и потребовал отчета, как допустили такое неслыханное безобразие. «Оскорбление ее высочества. Поношение имени!»

Началось разбирательство, закончившееся ничем: виновные студиозусы представили объяснительные записки, из которых следовало, что виноватых нет: кто-то занимался, кто-то смотрел видео, девушки справляли день рождения подруги и т.д. и т.п.

Уже тогда я, и смолоду бывший соглашателем, стал гасить пожар, пока он не разгорелся. Есть в юности такой период, когда порываешься взойти на жертвенный алтарь, вот кому-то из молодых безумцев и пришло в голову «поднять голос» против т.н. «диктатуры» Хозяйки Острова. Я сказал Главному советнику и господину Ректору: «К чему нам шум и скандал с политической подоплекой? Зачем суровой карой превращать молодых дуралеев в мучеников? Гораздо правильней сделать вид, что ничего не произошло. Случайность». Ректор, он вдобавок и доктор математики, возразил, что вероятность такого совпадения, чтобы рисунок освещенных окон сложился в осмысленное слово – близка к 0. «Вы даже не представляете, как она мала, господин секретарь!» – орал он, брызгая слюной, в праведном желании обелить себя и свалить вину на кого-то другого.