Бобби терпеливо дождалась, пока она, в самом деле, заснула. Встала, прошла, крадучись к двери. В коридоре по полу тянуло холодом – ночи в Олдемине зябкие, и Бобби пожалела, что вышла босиком. В прихожей на столе одиноко горела свеча, тем ровным светом, когда фитиль еще не подгорел. Широкая чашка подсвечника полна воды, от нее на потолке нарисован большущий круг отраженного света. По всему видно, что Глория ненадолго вышла и скоро вернется. Она любит полуночничать, иногда вместе с мамой.

Противоположная дверь отворилась, в ней показалась Тея. Как она здесь очутилась? Она же спала? Получается, ей пришлось обойти по двору и зайти в дом через половину, принадлежащую Глории.

Девочки шли навстречу друг к другу, под конец их разделял только стол. Две маленькие ладони одновременно потянулись к пламени свечи, оно, дернувшись, затрепетало. Вскрик Теи показался Бобби очень громким. Или это кричит она сама?!

Перед глазами поплыло, Бобби потеряла Тею из виду. Показалось, что в комнате стало темнее. «Мы погасили свечу?..»

Бобби вдруг ощутила присутствие мамы. Издалека раздавались испуганные аханья Глории. Услышала (тоже издалека) свой / Теи голос:

– Больно, мама!

Сопровождающие прибыли следующим утром. К их приезду девочки были умыты, одеты, накормлены завтраком, а их вещи собраны. Глория тоже была готова и наметанным взглядом окинула вошедших. Крепкого вида девушка и такая же решительная дама постарше. В дороге они приглядят за ней и детьми. «Раньше сама бы справилась, я – особа самодостаточная… Но, увы – зажившаяся на свете старуха. А что? Восемьдесят – дай бог каждому. Только… ветерок дунет – унесет».

Обе женщины показали личные карточки. Сказали, что они – те, кому директор поручила дочерей миз Винер.

– Нашу маму зовут Нойс, – просветила женщин Бобби, те с серьезным видом кивнули.

Мама ответила, что узнает обеих, копии их документов она заранее получила по видео.

– Мама, – внезапно спросила Бобби, – ты бросаешь нас?

– За то, что мы сделали? – уточнила Тея, часто смаргивая.

– Я сейчас не могу поехать с вами, – голос мамы дрогнул. – Позже. Если меня долго не будет, не бойтесь. Я стану навещать вас во сне. До свиданья, мои любимые.

Обернулась к Глории:

– Ты тоже знаешь, что делать. Я прошу, умоляю, настаиваю. Я приказываю тебе. Казню себя за то, что так и не убедила в свое время Сави.

Глория сдержанно улыбнулась.

– У Северины на этот счет был религиозный предрассудок. А я, как ты – безбожница. Давно все обговорено. Как это странно: я умру.

– Ты будешь жить.

– Вот это и странно.

Старшая сопровождающая сказала:

– Прошу извинить, но… пора. Симона поможет донести вещи. За такси заплачено, не волнуйтесь. Нет, мывознаграждений не принимаем, у нас строгий директор и отличная школа. Счастливо оставаться, миз.

– Потопали, девчонки, – скомандовала Глория.

Автомобиль в этих краях все еще был заметным явлением, местные грузовики ребятня знала наперечет. А это бежевого цвета шестиместное авто детей просто поразило. Да еще шофер, отгороженный от пассажиров стенкой из небьющегося стекла. Бобби не знала слова «бронированный». Как, и Тея, разумеется.

Шофер ничем не выказал изумления при виде двух одинаковых девочек, в одинаковых брючках и рубашках, с одинаково забинтованными правыми запястьями. Но, по правде сказать, удивился. Чего только не бывает в жизни. Будет о чем рассказать жене.

Все заняли места, только Глория медлила. Спросила у Нойс:

– Переживаешь? Еще бы. Одно с другим неприятно сложилось.

– Не могу успокоиться. Все думаю, что…

– Ерунда ерунд, и всяческая ерунда. Не ищи причин в себе. Элементарная детская жестокость. По незнанию, неведению, малолетству. Все пройдет. Обе вырастут прекрасными, добрыми девушками. А сейчас, дорогая, до свиданья. Хотя ядолжна бы сказать «прощай».

Уже садясь в машину, Глория усмехнулась.

– Да. Это мы с тобой были настоящими плохими девчонками.

Боковое стекло опустилось, выглянули две девчачьи головки.

– До свиданья, мама!

– Светлого пути, мои дорогие, – ответила Нойс.

Оставшись одна, Нойс переоделась по-дорожному: штаны, курточка поверх безрукавки, сапожки с низкими каблуками. Выкатила из сарая мотоцикл. Умело оседлала его, нацепила на голову защитный шлем. Когда, газанув, выезжала за ворота, Бандит – стикс с которым она всегда дружила, сердито глянул вслед. Глупостями занимаетесь, госпожа. Со мной безопасней и веселее.

« Да, дружок. Но с тобой мы придем в Адонис через сутки, а так я доберусь за три часа».Через десять минут тряская грунтовка кончилась, выведя на магистральную дорогу. В ранний час движение по ней было небольшим. Дорожное полотно отсвечивало голубизной – небо отражалось в укатанном множеством шин асфальте. Нойс прибавила газу, и стрелка спидометра вышла на цифру 100.

Скоро увидела, как разматывающаяся перед ней лента шоссе ныряет под виадук – президент Солтиг, «строитель и архитектор Эгваль» приложил свою властную руку к обустройству и этих краев. Он же разгромил Хозяйку жестокой западной империи, хотя насладиться победой не успел. Хозяйка Острова оказалась личностью, способной достать недруга даже из могилы.

Мотоцикл нырнул под мост, и рокот мотора ударился о бетонные стены, отскочил грохочущим эхом, смешавшимся с гулом идущего наверху состава. Поезд из Адониса. Вблизи Олдеминя делает минутную остановку, – девочки и Глория как раз успеют сесть. Нойс мимолетно подумала об этом, еще раз пережив печаль расставания.

С дочками она скоро увидится, а с Глорией простилась навсегда. «Как это странно», – вспомнились ее недавние слова. Да, странно. Не это. Другое. То, что Глория стала для нее самым близким и верным другом. В то время, как должна ненавидеть.

Впереди снова лежал простор с серо-голубой лентой шоссе, отделенной рядами деревьев от окрестных полей. Навстречу пронесся рейсовый автобус, половина пассажиров мирно дрыхли, остальные скучали. Нойс не увидела этого, но знала наверняка. Показалась вывеска придорожной харчевни: «Ника два» – пора заморить червячка. Когда Нойс подрулила, толстый хозяин показался в дверях, радушно встречая раннего посетителя.

– Милости просим! Чего желаете, миз? Все самое свежее, самое горячее!

Толстяк не соврал. Его худой, усатенький, помоложе, помощник подал на стол. От вида и запаха толстого ломтя хорошо прожаренного мяса с зеленью у Нойс аж слюнки потекли. Она жадно уплетала завтрак, запивая холодным молоком из глиняной кружки; между делом прислушивалась к разговорам кулинаров. После смерти Северины Тома, долгое время бывшей комиссаром ОСС на Острове, там ожидаются волнения. Граждане покоренной страны не забыли эпоху славы и величия; не верят, что она минула навсегда.

– Вы жили на Острове? – спросила толстого, не сомневаясь, что он станет отвечать с охоткой. Нойс знала: ее внешность, и манера общения вызывает у незнакомых людей симпатию.

– Жили и воевали за него. Так, лейтенант?

– Точно так, – отозвался худой.

– Хельм был моим командиром и, скажу вам, хлеб свой недаром ел.

– А почему вы здесь?

Худой всплеснул руками.

– А там теперь не жизнь. Развал полный. Так, Гус?

– Так, лейтенант. У нас еще посетитель, прими заказ.

Когда напарник ушел, толстяк сказал Нойс:

– Скажу вам по большому секрету, миз. Мы с ним – два Николая, могли изменить ход войны. Рядовой и хилый лейтенантик. Если б смогли вовремя доставить к нашей дрянной девочке еще одну – та бы промыла ей мозги.

– К кому? Кого? – подняла брови Нойс.

Гус наклонился к уху Нойс и прошептал, обдав запахом чесночного соуса:

– Антония Аркато! Спешила сообщить Хозяйке, что ее бесследно исчезнувший ребенок… Сын, которого она не привечала, в чем потом долго и безнадежно раскаивалась… Что…