Столица Саксонии готовилась встречать русского императора. Саксония была без короля уже два месяца. Старый король Фридрих – Август, обязанный своим королевским титулом Наполеону, его верный союзник и поклонник, очутился в очень затруднительном положении. После вторжения русских войск в Пруссию, занятия Берлина и вооружения Пруссии было очевидно, что театром военных действий прежде всего будет Саксония.

Обстоятельства требовали, чтобы саксонский король определенно принял чью‑нибудь сторону. Но одинаково неуверенный как в могуществе Наполеона, так и в силах союзников, боясь тех и других и чувствуя симпатию к Наполеону, король избрал самое гибельное решение, а именно: молчать до последней возможности, в явном противоречии с настроением народа, враждебного к императору французов. Он оставил свое королевство и уехал первоначально на баварскую границу, а потом в Прагу под покровительство Австрии, оставя в конце концов всех в недоумении относительно своего решения, так как перед отъездом он убеждал народ сохранять верность, тишину и спокойствие и вместе с тем объявил, что он до конца исполнит свои обязательства, как член Рейнского союза.

Он не позабыл захватить с собою двести тысяч талеров звонкой монетой, на четыре миллиона облигаций и большую часть драгоценностей из так называемой зеленой кладовой. Чтобы не выпустить его из своих рук, Наполеон приказал последовать за ним своему послу в Саксонии барону Серра.

Бедный старый король совсем растерялся. А народные массы, зная о разгроме Наполеона в России и видя триумфальное шествие по Пруссии и Саксонии императора Александра, восторженно приветствовали русские войска, считая своего поработителя погибшим.

Стройными линиями выстроились по бокам дороги русские и прусские войска в конном и пешем строю, с артиллерией, знаменами и музыкой. В торжественной встрече приняла участие и блестящая саксонская гвардия. Но все внимание саксонцев было устремлено на боевые русские полки, победоносно дошедшие до них от далеких снегов» Московии»!.. Они с удивлением и восхищением смотрели на эти загорелые, сурово – добродушные лица, на старые мундиры, на молодецкую выправку солдат и весь их бодрый, воинственный вид. Эти люди казались им вылитыми из стали. С некоторым страхом глядели они на казачьи сотни, о которых слышали столько страшных и удивительных рассказов. Перешептывались, указывая пальцами на мохнатые казачьи шапки. Но вот в толпе послышались крики: «Едут, едут!»

Издалека доносились звуки торжественной музыки и восторженные крики войск и народа. По мере приближения торжественного кортежа крики становились громче, почти заглушая звуки музыки. Легкое облачко пыли обозначало путь следования императора и короля с их блестящей свитой.

Государи ехали шагом. Александр был в мундире. Лучи солнца горели на золоте и серебре свитских мундиров. Десятки тысяч людей надрывали свою грудь восторженными криками. Склонялись знамена. Музыка играла встречу. Молодые девушки бросали цветы под ноги коней. Лицо государя имело счастливое, радостное выражение. Он действительно походил на победоносного вождя, вступающего в освобожденную им страну!..

Но лицо Фридриха сохраняло, как всегда, высокомерно недовольное выражение. Только при взгляде на ряды своих пруссаков в новеньких чистеньких мундирах его лицо на миг просветлело, но это выражение тотчас, исчезло, когда он перевел взгляд на русские полки в их стареньких мундирах, и словно брезгливая гримаса пробежала по его деревянному лицу. Он наклонился с седла и что‑то сказал императору, указывая глазами на русские войска. Император, слегка нахмурился, взглянул недовольным взглядом на ряды своих войск и досадливо передернул плечами.

Остановившись при въезде в Дрезден на площади, монархи пропустили мимо себя войска церемониальным маршем.

Император поблагодарил их за молодецкую выправку и, сопровождаемый теми же восторженными криками войск и народа, направился в так называемый Брюлевский дворец, где решил остановиться на все время своего пребывания в Дрездене. Он отклонил предложение магистрата поселиться в королевском дворце. Он вступил в Дрезден гостем, а не победителем, а хозяина не было дома, поэтому он не счел возможным воспользоваться его домом.

Бахтеев, Новиков и Зарницын тоже принимали участие в этом торжественном въезде и параде. Но здесь им приходилось расстаться. Зарницын оставался при главных силах, а Новиков с Бахтеевым должны были ехать дальше к Люцену, где стоял авангард Винцингероде и их полк.

Три друга медленно двигались верхом среди запруженной народом толпы.

– Ну, – угрюмо говорил Новиков, – кажется, довольно теперь с нас парадов и торжественных встреч.

– Кажется, – отозвался Зарницын. – Говорят, что войска Наполеона стягиваются к Лейпцигу. Будет игра!

– Этому там не верят, – насмешливо произнес Бахтеев, махнув рукой вслед удаляющейся блестящей свите государей. – Ведь они ожидают сопротивления только на берегах Рейна. Они считают это военной прогулкой. Они идут вперед, закрыв глаза, словно на параде. Как бы не проиграть игру!

Веселый смех и русская речь, послышавшаяся над их головами, прервали его слова и заставили друзей поднять головы.

На богато убранном коврами и цветами балконе сидело несколько нарядных женщин в обществе блестящих офицеров. Особенно оживленно смеялась и говорила, пересыпая свою речь французскими фразами, молодая черноволосая красавица. Она обрывала цветы с гирлянд и бросала их в толпу.

– Да ведь это княгиня Волконская, – с изумлением воскликнул Лев Кириллович.

– И Пронская, и другая Волконская, и Измайлова, – подтвердил Новиков. – А с ними молодой Олсуфьев и Строганов, – указал он на молодых офицеров.

– Весело, нечего сказать.

Это, действительно, были известная своей красотой и эксцентричностью княгиня Зинаида Александровна Волконская и другая Волконская, Софья Григорьевна, жена любимца и друга государя генерал – адъютанта Петра Михайловича.

Бахтеев и Новиков встречали всех их довольно часто в петербургских кругах.

Слегка поднявшись на стременах, они сняли шляпы. Их узнали.

Зинаида Александровна низко наклонилась с балкона и, кинув в молодых офицеров цветами, весело закричала:

– Князь, князь, господин Новиков, пожалуйте к нам.

Стоя за ней, Олсуфьев и Строганов тоже делали им приветственные жесты.

– Но, княгиня, мы торопимся, – крикнул Бахтеев.

– В Париж? – смеясь спросила Волконская. – Но мы все туда торопимся! Идите, идите!

– Да идите же, – поддержала ее Софья Григорьевна, – у нас для вас куча новостей и приветов. Ведите с собой и товарища, – и она приветливо кивнула головой на Зарницына.

Лакеи, стоявшие у подъезда дома и слышавшие разговор, уже подбежали и взяли лошадей под уздцы.

Сердце князя вдруг загорелось надеждой. Не едет ли Ирина? Не привезли ли они сведений о ней из Петербурга?

Он кинул вопросительный взгляд на Новикова и Зарницына.

– Что ж, зайдем, – тихо сказал Новиков, – любопытно.

Зарницын немного колебался.

– Идти – так вместе, – решительно проговорил князь. – Ну, слезай!

Друзьям казалось, что они попали в великосветский уголок Петербурга. Та же обычная обстановка, те же лица, тот же тон легкой сплетни и сомнительных новостей.

С видом опытных стратегов дамы в один голос утверждали, что самое большое, если от Эльбы до Рейна произойдет одно сражение, – и Франция будет у ног императора, что если бы не Кутузов, то мы были бы давно на берегах Рейна, что следует назначить главнокомандующим идола петербургских кругов графа Петра Христиановича Витгенштейна.

Но в этой дамской болтовне Бахтеев улавливал отзвуки мнений и решений главной императорской квартиры. Эти великосветские дамы совершали победоносный поход вместе с русской армией. С особенным увлечением, перебивая друг друга, Пронская, жена флигель – адъютанта, и Софья Григорьевна передавали свои впечатления от поездки в Дрезден. Они ехали вместе с главной квартирой и только за один переход поспешили вперед вместе с квартирьерами, чтобы как‑нибудь устроиться здесь. По пути на остановках его величество часто удостаивал их своим посещением. Теперь они обдумывают план устроить праздник в честь государя, разыграть пьесу, которую заканчивает для этого случая Шишков.