— Ради всего святого, прекратите! — закричала Энн. — Боже милостивый, что происходит в этой семье?! Сомневаюсь, Питер, что смогу когда-нибудь простить тебе этот вечер! Ведь я предупредила тебя, что никто не заставит меня отказаться от Алекса. Почему ты так ведешь себя? Ты не хочешь, чтобы я была счастлива? Отвечай! — продолжала она кричать.

— Будь счастлива, мама, мне-то что? Загуби свою жизнь. Скажу тебе только одно: если предпочитаешь его нам, то больше не увидишь Адама. Никогда!

Теперь закричала Фей:

— Ты не сделаешь этого, Питер! Не посмеешь лишить Адама его семьи только потому, что не одобряешь мамин выбор!

— Еще как посмею! Именно так и сделаю! — самоуверенно заявил Питер.

— Послушайте, Питер, — ледяным тоном обратился к нему Алекс, — помните цитату, которую вы привели за обедом? Вы сказали: «Не верь данайцам, дары приносящим».

— Да, и что?

— По-латыни это звучит так: Timeo Danaos et dona ferentes.

— Благодарю вас за урок!

— Это означает: «Бойся данайцев, дары приносящих». Так вот, если вы попытаетесь лишить вашу мать права видеть внука когда ей захочется, вам придется вспомнить об этой цитате, обещаю вам это, — медленно и отчетливо произнес Алекс.

— Как это надо понимать? — расхохотался Питер. — Вы что, угрожаете мне?

— Нет. Предостерегаю.

— Ах вот как! А что, по-вашему, вы можете сделать, чтобы помешать мне?

— Я уничтожу вас! — ответил Алекс так тихо, что Энн пришлось напрячь слух, чтобы расслышать.

— Вы так думаете? — издевательски спросил Питер. — О, у меня уже душа в пятки ушла! Это вы-то уничтожите меня? Вряд ли вам это удастся!

— Я могу уничтожить любого человека, если только захочу, Питер. На вашем месте я отнесся бы к этому предостережению серьезно.

Алекс повернулся к Энн:

— Анна, радость моя; твой чудесный вечер испорчен. Мне страшно жаль, я знаю, какое ты придавала ему значение! Продолжать этот разговор было бы не только бессмысленно, но и бестактно. Извини меня…

Он поклонился ей.

— Фей, Салли, благодарю вас за ваше очаровательное общество и за поддержку, оказанную Анне в этот вечер.

Он снова поклонился и вышел из комнаты.

— Проклятый наглец! — в бессильной ярости завопил Питер. — За кого, черт побери, он себя принимает? Как он смеет так разговаривать в доме моего отца?! — Он вскочил на ноги, трясясь от злости.

— Питер! Это ты довел Алекса до этого, он благородный, гордый человек, а ты жестоко оскорбил его. Ты вел себя как последнее дерьмо!

— Мама!

— Что, не нравится слышать правду? Тебе неприятно, что я пользуюсь твоим обычным лексиконом? Меня воротит от тебя и от твоих выходок! Я заслужила право на счастье! Мне хотелось, чтобы моя семья разделила его со мной, но если ты так к этому относишься, я могу обойтись и без вас.

— А я уже понял, как ты дорожишь семьей, понял, какая ты преданная мать! — огрызнулся Питер.

— Заткнись, Питер! — вскричали разом Фей и Салли.

— Ты права, мама, это твоя жизнь, и ты можешь делать с ней все, что тебе хочется, черт побери! Но не вздумай хныкать и жаловаться, когда все у тебя пойдет прахом, — у меня ты сочувствия не найдешь! И можешь передать своему подонку, что я его ни капельки не боюсь!

Он отрывисто засмеялся неприятным смехом и, не посмотрев на Энн, направился к двери.

— Выйдете? — бросил он через плечо.

Салли впервые в жизни порывисто обняла Энн.

— Мне страшно жаль, что вечер был испорчен! Не беспокойтесь, Адам и мой сын! — прошептала она.

— О Боже, что за вечер, мама! — попыталась улыбнуться Фей. — Как ты себя чувствуешь? Может, мне остаться?

— Нет, дорогая, все будет в порядке. Не забудьте ваши подарки, девочки. Я позвоню тебе, Фей, и сообщу адрес Алекса. Ты ведь придешь к нему на прием, правда?

— Можешь не сомневаться, — подтвердила Фей. — Помоги нам, Питер! — позвала она, но ответа не последовало. — Ну и черт с ним! Возьми эти пакеты, Салли, а я понесу остальные.

Нагруженные пестрыми пакетами, они пошли к машине. Энн помогала им уложить подарки в багажник. Питер сидел на месте водителя, с безразличным видом глядя перед собой. Энн не заговорила с ним.

Закрыв входную дверь, она прислонилась к ней, чувствуя себя совершенно опустошенной, потом вернулась в гостиную, где Алекс ждал ее. Он протянул к ней руки, она подбежала и, прильнув к нему, дала волю сдерживаемым до сих пор слезам. Он терпеливо стоял, нежно прижимая ее к себе, поглаживая ее волосы и шепча слова утешения, как маленькому ребенку. Наконец Энн подняла на него глаза.

— Я люблю тебя! — сказала она.

— Сегодня я убежден в этом больше, чем когда бы то ни было. Поверь, ты никогда не раскаешься в своем решении. Но сейчас мне нужна хорошая порция бренди. Я думаю, она не помешает нам обоим.

Они свернулись на софе перед затухающим огнем. Китайские фонарики все еще горели на елке.

— Я прошу прощения за моего сына, Алекс! Он вел себя ужасно!

— Мне кажется, то, что прежде всего бросается в глаза, не самое главное, — произнес Алекс с легким колебанием, как всегда при употреблении идиоматических выражений. Английский язык стал для него родным, но все же не до конца.

— Что ты имеешь в виду?

— Пока точно не знаю, но хочу выяснить.

— Для меня самое трудное примириться с тем, что человек, которого я любила с момента рождения, мне не слишком нравится.

— Бедная Анна!

Алекс ласково погладил ее по волосам.

Однако позже Питер, сам того не ведая, все же одержал небольшую победу над своим противником: лежа в постели, Алекс ограничился тем, что нежно обнимал Энн. Эта ночь не была создана для страсти.

Энн сидела свернувшись в кресле и смотрела на призрачный зимний рассвет, просачивающийся в ее сад. Она поняла, что не сможет уснуть, — воспоминания о вчерашних ужасных сценах, подобно ядовитому туману, окутывали ее сознание, что-то по-прежнему сжимало ей горло. Она запомнила это ощущение с той поры, когда горевала по Бену. Как и тогда, ей казалось, что горе никогда не оставит ее, что оно поселилось где-то глубоко внутри и царапает ей горло своими злобными когтями. Как и тогда, обида, на этот раз причиненная сыном, ощущалась ею как физическая боль.

В разгорающемся свете зари был виден лежащий на постели у стены Алекс. Он казался сейчас гораздо моложе — сон разгладил жесткие линии у его рта. Если бы он не скрывал так упорно, чем занимается, подумала Энн, то наладить отношения с Питером оказалось бы проще. Почему он не может просто сказать, где служит, как ему удается зарабатывать такие огромные деньги? К чему эта таинственность?

Бен… Мысль о нем была так отчетлива, будто он находился совсем рядом. Энн вздрогнула. Он тоже отнесся бы к Алексу неодобрительно. Все в нем вызвало бы подозрения Бена: он был богатым, утонченным, резким, загадочным и вдобавок иностранцем. Возможно, Питер просто высказал то, что неминуемо пришло бы в голову Бену, познакомься он с Алексом.

Но какой смысл думать теперь о мнении покойного мужа? Вчера она сказала, что ничто не помешает ее счастью, и все же эти мысли проникали в ее сознание, порождая неуверенность и сомнения. Когда они с Алексом были вдвоем в Гэмпшире, ни о чем подобном она не думала, но в этом доме жило слишком много призраков прошлого.

Энн потянулась и подошла к постели, чтобы взглянуть на любимого. Удивительно, что такой сильный человек мог быть таким нежным, так тонко чувствовать! Она положила руку на его обнаженное плечо — раньше она и не подозревала, что у мужчин может быть такая гладкая кожа. Как приятно было прикасаться к его могучим бицепсам, напряженным даже во сне!

Алекс зашевелился, медленно открыл глаза, и на его лице появилась мечтательная улыбка.

— Доброе утро! — Он притянул ее к себе. — Счастливого Рождества! — сказал он, целуя ее.

Не получив поцелуя в ответ, он удивленно посмотрел на нее и сел на постели.

— Скажи, дорогая, о чем ты думала, стоя вот так и глядя на меня?