— Я думаю, что тебе пора принять душ и вернуться к гостям, — заявил Алекс и, взяв ее за руку, довольно резко заставил подняться.

Они возвратились в зал, но между ними, казалось, пробежала кошка, и Энн знала, что это по ее вине. Веселье становилось все более безудержным по мере того, как гости пьянели. Все казались очень довольными. Энн почувствовала себя чужой среди общего оживления. Настроение у нее испортилось, отделаться от мрачных мыслей никак не удавалось.

Весь уик-энд стал сплошным праздником, прерывавшимся только для того, чтобы позволить участникам урвать хоть несколько часов сна. Энн хотелось, чтобы все поскорее закончилось, она мечтала остаться наедине с Алексом и попытаться восстановить нарушенную гармонию. Он явно избегал ее — она была уверена, что это не просто игра ее воображения.

После отъезда последнего гостя Энн приступила к выполнению своего плана.

— Мне очень жаль, Алекс, что я заговорила о Бене в нашу первую брачную ночь, — прямо сказала она, решив взять быка за рога.

— Мне кажется, ни время, ни место для этого не подходили!

— Ты прав, я знаю. Это было невероятной глупостью. Пожалуйста, прости меня!

— Скажи, Анна, ведь он больше не составляет часть твоей жизни?

— Конечно, нет! Ты заполняешь ее всю, без остатка!

— Почему в таком случае ты это сказала?

— Из ревности, должно быть. Впрочем, я не совсем уверена. Видишь ли, до встречи с тобой мне никогда не приходилось ревновать, поэтому я не знаю точно, что при этом испытываешь. Мне хотелось причинить тебе боль, а почему — сама не понимаю.

— Очень похоже на ревность, — согласился Алекс. — Но к кому, ради всего святого?

— К Наде.

— Дорогая! Это действительно нелепо. Да я никогда — понимаешь, никогда — о ней и не вспоминаю.

— Честное слово? — живо спросила Энн.

— Честное слово! — ответил он так серьезно, что нельзя было ему не поверить.

В другой раз Энн осторожно завела разговор о своем подвенечном платье.

— Сколько лет было Наде, когда вы поженились? — спросила она.

Они сидели на террасе, наслаждаясь теплым вечером, И слушали стрекотание цикад, давших название этой группе островов.

— Восемнадцать. Но почему ты спрашиваешь? — недоуменно поинтересовался он.

— Поэтому ты и выбрал для меня то платье?

Он растерянно посмотрел на нее:

— Платье? Извини, дорогая, я не понимаю, о чем ты говоришь!

— Тебе хотелось бы, чтобы я тоже была восемнадцатилетней девушкой, девственницей?

Алекс громко расхохотался.

— Ты думаешь, я не сообразил бы, что такое желание едва ли выполнимо? — Встретив ее серьезный взгляд, он перестал смеяться и тоже посерьезнел. — Анна, я выбрал то платье, так как хотел, чтобы ты выглядела королевой. Я знал, что сама ты никогда не решишься на подобный наряд. А мне хотелось, чтобы ты выглядела романтично! Могу добавить, что и ты постаралась, чтобы казаться если не восемнадцатилетней, то удивительно близкой к этому возрасту, — закончил он с гордой улыбкой.

— И все же ты отрицаешь, что в глубине души тебе хотелось именно этого?

— Анна, тебе мерещится плохое там, где его нет, ты придумываешь проблемы и страхи, чтобы пугать себя. Ты живешь в далеком прошлом, которому нужно дать умереть. Вернись со мной в настоящее, любимая! Поверь, мне никогда не хотелось взять в жены молодую девушку, иначе я так бы и сделал. Что же до девственниц, то, на мой взгляд, нет ничего более утомительного. Откуда у тебя такие мысли?

Энн показалось, что ее вопросы рассердили его.

— На яхте твоя сестра и кузины только и говорили, что о девственницах, о сельской кровной мести и еще бог знает о чем. Кажется, они пытались дать мне понять, что я не гожусь тебе в жены.

— С их точки зрения, это, вероятно, так и есть, — к своему удивлению, услышала она. — Греки должны жениться на гречанках, таково, по-видимому, их убеждение. Мне чужд подобный шовинизм, как и стремление моих земляков во что бы то ни стало взять в жены девственницу. Но ты ведь не за них вышла замуж, правда? А для меня ты — идеал женщины, и я собираюсь немедленно тебя поцеловать, чтобы ты забыла обо всех своих бредовых идеях.

— Алекс! — отбивалась она смеясь, так как он уже начал приводить свою угрозу в исполнение. — Алекс, что подумают слуги?

— Анна, я люблю тебя! Только англичанка способна в подобный момент беспокоиться о мнении слуг.

Две счастливые недели они провели одни на своем острове.

Дни так и мелькали. Они плавали, бездельничали, загорали, ели и пили. Энн не могла припомнить, когда еще она была так счастлива.

Любовью они занимались утром, днем, вечером и ночью. Время проходило в облаке страсти и все новых любовных заверений. Алекс был поглощен своим чувством к Энн, а она стремилась к нему с не меньшей силой.

Как-то он застал ее перед зеркалом — она внимательно разглядывала свое лицо.

— С чего это ты такая задумчивая и серьезная, дорогая?

— У меня черные круги под глазами.

— Но это ведь хорошо! У нас, если у женщины нет черноты под глазами, люди начинают поговаривать, что муж не уделяет ей достаточно внимания.

— Ты шутишь!

— Это правда. Мы очень серьезно относимся к сексу.

— Кажется, я тоже придаю ему все больше значения.

— Значит, ты становишься настоящей гречанкой!

Засмеявшись, он нежно поцеловал ее.

Через две недели после их возвращения в Лондон Энн стояла в оформленной по ее эскизам гостиной и напряженно ждала прихода Алекса. Переставив в третий раз вазу с цветами, она подумала, что у нее нет никаких оснований для волнения: дом выглядел замечательно, но ей необходимо было услышать одобрение из его уст.

Перебирая цветы, она улыбнулась своим мыслям. У нее не было никаких сомнений относительно того, что с ней произошло: Алекс стал центром ее жизни. Случись с ним что-нибудь или если бы их отношения изменились к худшему, ее собственная жизнь утратила бы всякий смысл. Она снова стала «маленькой женушкой», правда, гораздо более привилегированной. Энн пожала плечами. Фей, кажется, права: без мужской поддержки ей, вероятно, не выжить бы в большом мире. И тем не менее этот дом она создала сама, своими руками. Все здесь сделано по ее выбору, в соответствии с ее решениями. Бен никогда не допустил бы этого. Она с полным правом может гордиться своим успехом. Отступив немного, она залюбовалась своими цветами — их расположение наконец удовлетворило ее.

Стук автомобильной дверцы вернул ее в настоящее. Она услышала стремительные шаги Алекса на лестнице, бросила быстрый взгляд в зеркало в деревянной раме в стиле чиппендейл и пригладила волосы. Ее сердце забилось, когда ключ заскрипел в замочной скважине.

— Анна! — закричал он, появляясь в дверях с огромным букетом его любимых красных роз. — Анна! Наконец-то у нас есть настоящий «дом Анны», куда я смогу возвращаться после работы!

Рука об руку они обошли весь дом до погреба. Открыли каждый встроенный шкаф. Повернули каждый кран. Осмотрели весь фарфор и постучали по каждому хрустальному бокалу. Пощупали ткань занавесей. Покачались на пружинах кроватей. Проверили освещение. Энн была рада, что так старалась во всем добиться совершенства, — Алекс был строгим судьей.

— Идеально! — наконец объявил он и, позвонив Робертсу, велел подать шампанского. — Послушай, Анна, ты мне чего-то еще не сказала?

— Что ты имеешь в виду?

— Эта чудесная детская, так красиво расписанная, полная игрушек, — для кого она?

— Ах, вот ты о чем! Она для моих внуков, когда они будут гостить у нас.

— А-а-а! Что ж, я с удовольствием стану приемным дедушкой, если не могу быть никем другим.

Он улыбнулся Энн, но, как ей показалось, довольно натянуто. Она не знала, почудилось ей или в его голосе в самом деле прозвучало сожаление о возможном ребенке. Ей хотелось бы набраться храбрости и спросить у него, о чем он подумал, но, как всегда, из опасения, что ее вопрос всколыхнет прошлое, она не решилась.