— Я не считаю, что рискую, — вырвалось у Энн.

Она успела забыть об охватившем ее раньше паническом страхе.

— Постараюсь оправдать ваше доверие, — серьезно сказал он.

Принесли второе блюдо — телячьи фрикадельки с овощным гарниром, которые им рекомендовала мадам Петэн. На этот раз темно-красное вино заиграло на тонких гранях хрустальных бокалов. Энн ела с удовольствием. Поглядев на тарелку Алекса, она заметила, что он, напротив, едва дотрагивается до еды.

— Вы очень медленно едите, — констатировала она, как бы оправдываясь за то, что ее тарелка почти пуста.

— Мне кажется, никогда не следует спешить, наслаждаясь тем, что нам дарует жизнь, — мягко ответил он.

На этот раз Энн вся вспыхнула. Смысл его слов был слишком прозрачен. По ее спине пробежала сладкая дрожь. Она опустила глаза в тарелку.

— Вы не согласны? — настаивал он.

Энн решилась взглянуть на него и увидела, что его глаза смеются.

— Я ведь англичанка и не могу забыть своих предков-пуритан, — ответила она.

— В таком случае я должен буду научить вас новому взгляду на вещи. Что вы скажете на это?

— Может быть, я слишком стара, чтобы переучиваться? — ответила она, чувствуя, что разговор ускользает из-под ее контроля, и боясь, как бы не потерять контроль и над собой.

— Никогда нельзя быть слишком старым, чтобы чему-нибудь научиться. Спросите у мадам. — Он опять громко рассмеялся.

Энн почувствовала, что опасность отдалилась, но, как это свойственно противоречивой человеческой природе, была несколько разочарована. Она заставила себя есть медленно, несмотря на то что еда остывала, а глаза Алекса следили за ней.

— Чем вы занимаетесь? — спросила она.

— Чем придется: то одно, то другое, — уклончиво ответил он.

— Поскольку вы грек, ваша работа должна быть как-то связана с морем.

— В последнее время гораздо в меньшей степени, чем раньше. Все это стало слишком опасным.

— Вы не похожи на грека.

— Правда? А как, по-вашему, должен был бы выглядеть грек?

— Я не хотела сказать, что вы должны были выглядеть по-иному, я нахожу вас очень интересным. — Еще не закончив, она снова покраснела, теперь уже от смущения.

— Ну что ж, благодарю! — улыбнулся он.

— Я вот что имела в виду, — сделала она новую попытку, — вы такой большой, высокий, у вас серые глаза, а кожа… В общем, вы не такой, какими я себе представляла греков, — неловко закончила она.

— Не все греки низенькие, толстые, черноволосые и с лоснящейся кожей. Нас, знаете ли, выпускают всевозможных размеров и фасонов.

— О Боже, я обидела вас! Поверьте, мне очень жаль, я не хотела быть невежливой.

— Я не обиделся! Да и как я мог обидеться, раз вы находите меня интересным? — понизив голос, сказал он.

Ее сердце учащенно забилось: ей показалось, что сейчас он возьмет ее за руку. Но в комнату вошли официанты, чтобы унести тарелки.

Она отказалась от пудинга, и это его огорчило, но он настоял, чтобы она согласилась съесть немного сыра.

— Здесь сыры совсем другие, их получают прямо из Франции, — пояснил он. — Их ежедневно привозят мадам самолетом.

Отобрав несколько сортов, он уговорил ее попробовать и снова смеялся почти до слез, когда она заметила, что здешний сыр «бри» разительно отличается от того, который она покупает в магазине.

— Только, пожалуйста, не говорите об этом мадам Петэн! Она и так считает меня провинциалкой и презирает за это.

— Почему вы так думаете?

— Потому что она смотрит на меня с такой насмешкой.

— Ах, но причина совсем другая. Она француженка, а вы красивы. Если бы вы были толстой и уродливой, она держалась бы с вами более чем любезно. Все француженки таковы: от колыбели и до могилы во всех привлекательных женщинах они видят своих врагов.

— Так вы знакомы со многими француженками?

— Да.

— А также с англичанками и итальянками?

— Ну конечно.

— Значит, это благодаря им вы изучили столько языков? — не задумываясь, спросила Энн.

— В постели, вы хотите сказать? — Он усмехнулся. — Нет, у меня была няня-англичанка, а гувернантка — француженка, но должен признаться, что итальянским я овладел самым приятным способом.

Энн хотела поддразнить его, обратить все в шутку, но неожиданно почувствовала жгучую ненависть ко всем итальянским женщинам.

Они долго просидели за кофе с ликерами. Алекс рассказывал о странах, в которых побывал, о незнакомых ей кушаньях и особенно о хороших винах. Энн напряженно слушала этот голос с почти незаметным иностранным акцентом, удивляясь, что ему так легко удается ее рассмешить, и подавляя желание спросить у него, женат ли он и сколько у него детей. Она так и не решилась на это — по мере того как проходил вечер, становилось все яснее, что ей совсем не хочется услышать ответ на этот вопрос.

Когда они уходили, мадам была все так же экспансивна, прощаясь с Алексом, и так же сдержанна по отношению к Энн. В холле было по-прежнему пусто, других посетителей не было видно, из-за закрытых дверей не доносилось ни звука…

Ночь была так хороша, что они решили пройтись пешком до отеля, где остановилась Энн. Алекс взял ее под руку, это вышло настолько естественно, что Энн не сразу поняла, что идет по ночному городу, почти прижавшись к едва знакомому мужчине.

Ей показалось, что они слишком быстро дошли до отеля «Рембрандт».

— Не хотите ли зайти и выпить на прощание бокал вина? — спросила она, преодолевая смущение: ей не хотелось, чтобы вечер уже закончился.

Он бросил взгляд на часы.

— Это доставило бы мне огромное удовольствие, но боюсь, что будет слишком поздно — меня ждут.

У Энн екнуло сердце. Стараясь скрыть свое разочарование, она сказала:

— Ах, это не важно! Благодарю вас за чудесный вечер! Казалось, мы побывали во Франции.

Она протянула ему на прощание руку. Он пожал ее, но вдруг наклонился и нежно поцеловал Энн в щеку.

— Не могли бы вы сделать мне большое одолжение? — спросил он.

— Попытаюсь.

— Глупо, конечно, но за все годы, что я приезжаю в Лондон, я ни разу не побывал в Хэмптон-Корте. Не поедете ли туда со мной? Прошу вас!

— С радостью! — быстро согласилась Энн и тут же пожалела о своей нетерпеливой готовности.

— Замечательно! Заеду за вами в половине одиннадцатого, если это не слишком рано.

Выключив ночник у постели, она удобно устроилась на подушке. Только теперь ей пришло в голову, что за весь вечер она ни разу не подумала о Бене. При мысли об этом Энн была потрясена. С тех пор как муж умер, не было ни дня, когда бы он не занимал все ее мысли. Но сегодня она провела немало времени с другим, даже не вспомнив о нем! Как отнесся бы к этому Бен? Приятно было бы думать, что он бы порадовался за нее, но она сомневалась в этом. Энн знала, что должна была бы чувствовать себя виноватой, но, как ни странно, ощущения вины не было. Она провела идеальный вечер. Сегодняшние переживания и вино сделали свое дело — она начала быстро засыпать. Сон уже почти охватил ее, но одна мысль продолжала будоражить ее сознание, не давая покоя: кто мог ждать Алекса в такой поздний час?

Энн проснулась от непривычных звуков лондонской жизни, начавшейся рано утром и постепенно — крещендо — достигшей дневной какофонии. Ее глаза были прикованы к ни в чем не повинному белому потолку, словно там находилась разгадка смятения, охватившего ее душу с первых минут после пробуждения. Вчерашнее посещение галереи Тэйт, разговор с незнакомцем, принятое ею приглашение — все это могло в корне изменить ее жизнь, может быть, уже изменило. Впервые за много месяцев она была по-настоящему счастлива. И впервые в жизни ей доставило удовольствие общение с другим мужчиной, кроме Бена. Она никогда еще не чувствовала себя более женщиной, как рядом с Алексом. Его окружала какая-то аура чувственности. Однако он не торопил события, не говорил решительных слов, не делал попыток к физическому сближению. Тем не менее между ними возникла какая-то связь, реальная и ощутимая; казалось, они обменивались некими опознавательными сигналами. Она чувствовала, что, как ни странно, он предоставил ей решать, что с ними будет дальше.