— Типичная для него позиция! Он не мог допустить и мысли, что в чем-то не прав. Не смотри на меня с таким удивлением, ты не могла не догадываться о моих чувствах.

— Нет, дорогая, я совсем не догадывалась! Я поверила, что ты уехала по моей вине, потому что ты так сильно любила отца. — Энн покачала головой. — Знаешь, Фей, моя жизнь так изменилась, приходится на все смотреть по-новому, хотя мне вовсе этого не хочется. Эти противные мужчины, о которых я тебе рассказала, потом Питер, а теперь еще ты… Кроме того, из-за многого я чувствую себя виноватой перед ним: красное платье, вино, моя дружба с Лидией — этого всего он бы не одобрил. Пока отец был жив, мне казалось, что мы с ним единое целое, но теперь — мне даже выговорить это страшно — я начинаю думать, что была только каким-то придатком к Бену. Я не отдавала себе отчета в том, что многого не говорила или даже не делала из-за него. Мне это неприятно, и хотелось бы вернуться к тому, что было раньше.

— Ты была для него необыкновенной, терпеливой женой. Если бы он не умер, все, несомненно, осталось бы по-прежнему. Его смерть все изменила, в том числе и к лучшему: ты становишься самостоятельной личностью. На свет Божий является Энн Грейндж. Это как бы твое второе рождение.

— Вот это да!

— Ты произнесла это в точности как Мэг! — Фей засмеялась. — Ты собираешься снова выйти замуж?

— Я? — Энн подняла на дочь глаза, удивленная неожиданным вопросом. — Но кому придет в голову сделать мне предложение? — Она от души рассмеялась, как бы отметая такую возможность.

— А я думаю, что желающие найдутся, и немало. Ты очень интересная женщина! Если изменишь свой стиль в одежде и сделаешь короткую стрижку — в прошлый раз, когда ты подрезала волосы, тебе это было очень к лицу, — то будешь выглядеть просто сногсшибательно.

— Ты в самом деле так считаешь? Лидия сказала, что мне следует сделать себе «перья». — Энн провела рукой по волосам.

— Лидия права. Готова побиться об заклад, что уже через год тебя у нас похитят!

Энн удивилась, но уверенность дочери была ей приятна.

— Что за нелепая идея! — воскликнула она. — Я ничего не имела бы против хорошего близкого друга, с кем можно было бы пойти в ресторан, в театр и еще куда-нибудь… Но жить с кем-нибудь — о нет! Я начинаю привыкать к независимости, а если честно — я ею наслаждаюсь. Что же до того, чтобы снова считаться с чьим-то мнением, убирать после кого-то, стирать носки — нет уж, покорно благодарю!

— Боже мой, мамочка! Ты и вправду изменилась! А мне казалось, что ты будешь стремиться к новому замужеству, что ты запрограммирована на брак.

— Спасибо, Фей! — Энн снисходительно улыбнулась. — Твои слова звучат так покровительственно. Это означает только одно, а именно: ты меня плохо знаешь. Нет, у меня совсем другие планы. Я собираюсь поступить на какие-нибудь курсы, скорее всего по искусству; может быть, даже попробую заняться дизайном. Кончится тем, что я стану твоей конкуренткой. Но поговорим о тебе. Ты все время читаешь мне нотации, а как поступаешь сама? Тебе скоро двадцать шесть, а я даже не знаю, собираешься ли ты когда-нибудь замуж! Ты что же, не так запрограммирована? — со смехом спросила Энн.

— Да, это не по мне. Меня слишком занимает моя карьера и все, что с этим связано. Я женщина эгоистичная, для меня главное — работа.

— А как насчет детей?

— Я насмотрелась на Салли с Питером… Адам все ломает, Салли постоянно выглядит усталой. Их пример не вдохновляет меня на роль наседки. Между прочим, я, кажется, не рассказывала тебе, что набрела на чудесный дом, где раньше размещался склад. Я серьезно подумываю о том, чтобы купить его, перестроить под квартиры, которые можно было бы сдавать, а верхний этаж оставить себе.

Энн с удивлением слушала, как дочь со знанием дела рассуждает о ценах на недвижимость, о финансах, плате по закладным, о возможных вложениях, постройке квартир, их продаже или сдаче внаем.

Уже пробил час ночи, когда они вместе убрали грязные тарелки и сунули их в посудомойку.

— Что ты имела в виду, мама, когда сказала, что и на Питера теперь смотришь по-другому? — осторожно спросила Фей.

— Ничего конкретного, дорогая.

Фей пошла спать, но Энн еще немного посидела одна. Она размышляла о том, что в прошлом никогда ни о. чем серьезно не задумывалась, зато в последнее время, кажется, только этим и занималась. Она собиралась поговорить с Фей о Питере, но когда для этого представилась удобная возможность, не решилась — жаль было портить приятный вечер.

После смерти Бена все пошло вкривь и вкось. Фей обожала отца, по крайней мере все так считали, но сегодня вечером она говорила о нем холодно и трезво. Вероятно, она действительно любила его, но была ли она о нем высокого мнения? Теперь это представлялось сомнительным. Вот так же и сама Энн пересмотрела свои чувства к Питеру. Пожалуй, Фей судила отца слишком строго. Конечно, он требовал, чтобы все делалось в соответствии с его желаниями, но разве не все мужчины таковы? Фей по-своему наивна. Посмотрим, что она запоет, когда выйдет замуж. Однако Энн не могла себе представить, что ее своевольная дочь станет со временем послушной женой, похожей на мать. Сегодняшний день доставил ей большое удовольствие, ей казалось, что у нее появилась новая подруга. А с какой радостью она узнала, что Фей покинула дом так внезапно не из-за нее! Значит, Бен ошибался. И может быть, не только в этом.

Конечно, Энн хотелось, чтобы они по-прежнему были вместе, тоска по мужу была все так же сильна, одиночество — так же мучительно. Но появилось и нечто иное: обладай она властью перевести часы назад, ей было бы приятно оказаться в этом далеком прошлом в красном платье, со стаканом вина в одной руке и сигаретой в другой.

Решительным жестом Энн взбила подушки. Дело отчасти было в том, что она недостаточно занята. Иметь слишком много времени для размышлений и беспокойства никому не идет на пользу. На следующей неделе она поедет в Лондон. Купит все необходимое для обновления интерьера в гостиной, пойдет к парикмахеру, может быть, заедет в один из художественных колледжей и узнает, есть ли у них курсы для людей, вышедших из студенческого возраста. Там она научится наконец рисовать по-настоящему.

Деятельность — вот что ей нужно, твердо сказала себе Энн и погасила свет.

Уютно устроившись у окна вагона, Энн смотрела на проносившийся мимо пейзаж. Она всегда любила поезд, находила в его движении что-то возбуждающее, чего не хватало поездкам в автомобиле. Первое время она ненавидела тепловозы, заменившие романтические паровозы, но потом привыкла к ним и получала от ритмичного постукивания колес и мурлыканья дизелей не меньшее удовольствие, чем от лязга и шипения паровичков. В поезде она испытывала какой-то безмятежный покой: оттуда можно было только наблюдать жизнь, не участвуя в ней.

Монотонность ландшафта, бесконечные поля с одинокими фермами или домиками гипнотизировали ее. По мере приближения к какой-нибудь деревушке местность становилась более населенной, потом дома встречались все реже, сменяясь разбросанными строениями одиноких ферм. По мере приближения к очередному населенному пункту вдоль железнодорожного полотна появлялись современные богатые усадьбы с широкими окнами для созерцания пейзажа, потом ряды стандартных викторианских домиков…

Даже новые дома кажутся маленькими, размышляла Энн. Несправедливо, что целые семьи ютятся в такой тесноте, в то время как ей так повезло: она живет в гордом одиночестве в слишком просторном для одной жилище. Значит, повезло, подумала она с приятным удивлением. Потом спросила себя: доведись им с Беном жить в одном их таких домов, были бы они так же счастливы, как в Мидфилде? Выдержала ли бы их любовь клаустрофобию, связанную с такой теснотой? Может быть, она не угасла только благодаря простору, уединенности и окружавшей их красоте? В том числе благодаря большому саду? Значит, все это было ей необходимо? Энн пришло в голову, что она впервые в жизни ставит их любовь под вопрос. Раньше она всегда принимала ее как должное.