Вот так просто сломался мир, который она строила годами, возводила по крупице свой песчаный замок. Теперь у неё нет Яны, нет дома, и скоро не будет работы. Луксора тоже нет, но можно считать, что его никогда и не было. Вокзалы их отношений засыпал снег. Был ли он, или она сама его придумала? Раньше она не отличалась склонностью к фантазированию.
- Ты-то хоть не собираешься уходить от меня? - голос дрогнул. Маша отняла от лица руки и посмотрела на Сабрину.
- Успокойся, Маша. Если тебя не будет, меня не будет тоже, - широкие рукава её блузки соприкоснулись у неё под подбородком.
- Сабрина, мне нужно кое-что рассказать тебе, но не сейчас, - в последний момент Маша струсила.
- Смотри, это бусинка-папа, бусинка-мама и бусинки-дети... однажды бусинка-мама...
- Маша, - девочка оторвала взгляд от разорвавшегося ожерелья, её лицо почти сливалось с больничной подушкой, - не уезжай.
Боль в её голосе я ощутила настолько остро, что не смогла произнести ни слова - вся хвалёная следовательская выдержка рухнула к демонам, слёзы подступили к глазам. Я не смогла ничего ответить, лишь наклониться к Яне и прижать её к себе, почувствовать её ручку у себя не плече.
- Не думай об этом, - попросила тогда я, пряча свою слабость в её свётлых волосах, - думай лучше о том, как однажды я заберу тебя с собой. Мы будем жить вдвоём в своём доме.
- Вместе?
- Конечно вместе.
- А скоро? - теперь в её глазах засветилась робкая надежда, что ждать осталось совсем не долго.
- Яна, я не знаю. Я заберу тебя сразу же, как только смогу. Я обещаю. Ты мне веришь?
- Да, - она казалась отрешённой и безразличной, взгляд зелёных, как и у меня, глаз скользил по высотному зданию за окном.
...Когда всё это случилось, я уже могла полностью осознавать происходящее и отвечать за свои поступки. Моя старшая сестра Ольга родила ребёнка. Всё остальное неважно - крики отчима, увещевания мамы. Кто был отцом, для меня тогда оставалось загадкой. Меня ведь ни во что не посвящали, я складывала целую картинку из случайно услышанных слов, мимолётных взглядов, звуков хлопающих дверей. Избавляться от ребёнка было уже поздно, поэтому его решили отставить в детском доме. Я видела её потом - хотя меня и не хотели пускать - живой дрожащий комочек.
Я пообещала себе не бросать её.
- Бусинка-мама, - напомнила мне Яна, и я увидела, что её глаза снова блестят от влаги.
Уходить от неё всегда становилось испытанием для моих нервов. Яна была слабым, болезненным ребёнком, и её миром стала больничная палата. А я мечтала о том, что однажды я вытащу её отсюда. В этот день обязательно должны будут цвести персиковые деревья, а мы с ней сядем в автобус и отправимся в собственный дом. И что бы обязательно было голубое небо. На серое я не согласна. Если оно и сейчас затянуто тучами... какая, впрочем, разница.
Галактус выглядел довольным. Он мурлыкал себе под нос какую-то из симфоний и одним глазом смотрел на её исписанный листок.
- Это, собственно, что? - спросил он с таким видом, как будто читать на этом языке решительно не умел.
- Это заявление, - послушно отчиталась Маша и забыла о своём обещании держать спину.
- Машенька, я вижу, что не индульгенция. И куда ты собираешься, если это не тайна имперской разведки, конечно? - он положил локти на стол и словно даже стал ближе к ней, и Маша быстро опустила глаза. Фраза про имперскую разведку ей не понравилась.
- Никуда. Скорее, откуда.
- Ясно, - всё также, не свозя с неё глаз, Галактус порвал заявление пополам. Сложил и ещё раз порвал пополам. И так на мелкие-мелкие клочки, как будто Маша собиралась их склеивать и снова класть ему на стол. - Ты никуда не уйдёшь.
Она, не поднимая глаз, кивнула. Всё-таки он имел над ней странную власть.
- Если не хочешь работать, можешь кататься в лифте. Отвлекать от работы оперативников и экспертов. Писать детективные романы. Но ты будешь у меня на виду. Я за тебя отвечаю головой перед твоим отцом. Всё ясно?
- И без лирических вступлений, - буркнула себе под нос Маша. - Тогда уж лучше я буду работать, сдался мне ваш лифт.
Похоже, она не была магичкой, если только совсем слабенькой: не только Орден до сих пор не обратил внимания, но и сама она не чувствовала изменений. Не всплывали в голове фразы на незнакомом языке, не щипало кончики пальцев в преддверии стихийного выброса силы. Мог ли Зорг ошибиться? Лучше бы он подольше не знал об этом, Маше хотелось считать, что у неё есть отец.
У неё оставались только воспоминания, а, может быть, сновидения, продиктованные разгулявшимся воображением: дорожка из круглых камней, маг в белой мантии, старинный дамский меч. Мама и в мире людей находила причины для страданий, как ни зайдёшь ночью на кухне - стоит у окна и смотрит вдаль. На её плечи волнами опускаются длинные русые волосы, тонкие пальцы сжимают край подоконника, а за окном звёздами горят огни Нью-Питера.
Спросить у неё? Должна же она рассказать, в конце концов. А если скажет: "Маша, ты упала? Я похожа на женщину, которая сбежит от императора, чтобы существовать в трёхкомнатной квартире с мужем-строителем и его великовозрастной дочерью?". Мама слишком здравомыслящий человек, чтобы так поступать. Демон сломит ногу во всех этих премудростях любви.
Маша была не похожа на мать, совсем не похожа. Ей даже в детстве все говорили, мол, пошла в отца. Как выяснилось, на Зорга она тоже особо не походила. Маша потянула вниз зеркало заднего вида и убедилась: совсем непохожа. Пробка на мосте Миров постепенно рассасывалась.
На соседнем сидение недовольно сопела Яна. Ей был непривычен после солнечной заграницы заснеженный Нью-Питер, портила настроение дурацкая пробка и ещё она страшно нервничала перед встречей с родителями. Взяла с чего-то, что может им не понравятся, и тогда они отправят её обратно.
Маше хотелось сказать ей что-то ободряющее, но как тут подберёшь нужные слова, если у самой на душе полная сумятица. Она и рада бы надеяться, что Ольга передумает. Вместе с Яной Маша отдавала ей тепло своего дома. Оценит ли кто-нибудь эту жертву?
На очередном светофоре Маша ткнулась лбом в руль и почувствовала на себе удивлённый взгляд Яны. Откуда это детское желание повернуть назад?...
Она остановила машину за квартал до места встречи. Яна засуетилась, оглядываясь по сторонам, и запуталась в ремне безопасности. Белый пушистый снег не давал разглядеть даже пальцы на вытянутой руке.
- Подожди, - Маша потянулась к сумке, брошенной на заднее сиденье. - Я хочу отдать тебе одну вещь.
Яна замерла, подняв на неё глаза. Похоже, она только сейчас осознала длительность их расставания, и руки в пушистых перчатках задрожали. Маша достала из сумки деревянную куклу, расправила крылышки у неё за спиной и протянула Яне.
Она и сама удивилась, как заиграло свежими красками нарисованное лицо, когда кукла легла на колени девочки. Казалось, на красном платье заискрился снег, а в нарисованных глазах запрыгали искорки. Маша невольно улыбнулась. Она обняла Яну, уткнулась в её волосы, пахнущие летними цветами.
- Обещаешь, что всё будет хорошо? - спросила вдруг Яна уже сорвавшимся голосом и всхлипнула.
- Конечно, котёнок, - Маша посмотрела ей в глаза и убрала с лица девочки непослушную светлую прядь. - Ты всегда можешь позвонить мне.
Яна кивнула, поглаживая кончиками пальцев бархат кукольного платья. Всю дорогу Маша собиралась сказать ей, что может уйти в другой мир, и только сейчас поняла, что не сможет.
- Пойдём?
Маша забрала из багажника сумку с вещами и взяла Яну за руку. Прохожие барахтались в пушистом снегу, спотыкались друг об друга, не видя дальше собственного носа. Ольга пришла не одна.
Когда они подошли ближе, Маша узнала отчима и тут же отвела от него взгляд. Он сильно сдал за эти восемь лет и, пожалуй, больше не выглядел таким грозным, как раньше. Ольга тоже изменилась, она похудела, из вечно недовольной жизнью девушки превратилась в симпатичную спокойную женщину. На её лице сияла такая улыбка, какую Маша, кажется, видела первый раз. Неловкости никто не почувствовал.
