— Объясни, что случилось, — сказал он мягко, но настойчиво.

Одри посмотрела на отодвинутый стул, потом внезапно заметила направленные на нее взгляды и поняла, что, очевидно, ведет себя неподобающим или просто неприличным образом. Она села, и официант, заметно обрадованный, что скандала так и не случилось, быстро подошел, чтобы принять заказ. Николя заказал два коньяка.

Одри на секунду прикрыла глаза, словно пытаясь сосредоточиться на самом важном и понять, с чего начинать. Затем ее буквально прорвало. Она рассказала все, стараясь смягчать голос, когда он становился слишком громким или прерывистым, и едва сдерживая рыдания, — о кошмарах Бастиана Моро, о поведении Антуана, о непонятном зачислении Бастиана в лицей и оплате обучения фирмой «Гектикон», о своих подозрениях относительно темно-синего «мерседеса», о совпадении фразы из анкеты Бастиана с заголовком будущей книги Николя, об угрозах Клеанс Рошфор и, наконец, о своем сыне, которого отказываются ей отдавать…

— О! Ты бы слышал, как директор школы произнес «мы» — как будто их много… и «Жослен» — как будто он лично знаком с моим мужем… Как будто он его сообщник! Но в чем, господи боже мой? Я ничего не понимаю…

Наконец она замолчала, обессиленная и опустошенная, глядя на свой нетронутый бокал.

— У меня такое ощущение, — добавила она после недолгой паузы почти шепотом, — что я в каком-то фильме, и по сценарию все окружающие оказываются в заговоре против меня… я схожу с ума, у меня паранойя! Как будто этот город навел на меня порчу…

Николя заметил, что неожиданно в глазах Одри, устремленных на него, промелькнул страх. Она боялась, как бы он тоже не оказался одним из «них».

— Кто вы все, Николя? — выдохнула она, подтверждая его подозрения. — Вы, бывшие ученики «Сент-Экзюпери»? Какое отношение все это имеет ко мне? К Бастиану?..

Николя долго на нее смотрел. Внезапное понимание простой истины стало одновременно ударом грома и освежающей грозой: он любит эту женщину. Безумно любит. Его восхищает ее сила, ее решительность, ее почти жестокая откровенность, ее отвага — и в то же время ее растерянность, словно у маленькой девочки, ее нелегкое прошлое, ее любовь к сыну… Да, он любит Одри Мийе. Эта истина повергла Николя Ле Гаррека в шок — потому что он был из тех мужчин, которые привыкли контролировать свои эмоции и не слишком доверять своим чувствам, которые верят, что любовь не обрушивается на вас в одно мгновение, но вырастает медленно и постепенно, день за днем, ночь за ночью и закаляется в повседневных испытаниях…

— Я не знаю, кто мы, — наконец произнес он. — То есть я даже не знаю, как тебе ответить… Просто дети… дети без света.

— Ради бога, не дури мне голову своими писательскими штучками! Откуда Бастиан Моро узнал эту фразу? Либо ты объяснишь мне это, либо я отправлюсь в полицию и все им расскажу. Надеюсь, они не примут меня за сумасшедшую!

Николя глубоко вздохнул.

— Я не уверен, что знаю, — ответил он. — У меня есть одна идея, но… Так или иначе, я думаю, что ты права: Рошфоры к этому причастны. И другие тоже — может быть, Камерлены… хотя, насколько мне известно, они сейчас в отъезде.

Одри изумленно раскрыла глаза.

— Родители Опаль?

— И они, и многие другие… И твой муж тоже. Скорее всего.

Одри бросила на него гневный взгляд. В тот момент, когда она уже собиралась закричать, потребовать от него четких однозначных ответов, буквально вытрясти их из него, Николя подвинул к ней папку с распечатанным текстом, которая лежала на столе рядом с ним и на которую Одри до сих пор не обращала внимания.

— Вот здесь ты можешь найти ответы на некоторые свои вопросы, — сказал он. — Это часть моей… то есть нашей тогдашней истории. И истории Лавилля…

Одри открыла папку и долгое время смотрела на первую страницу, на которой было напечатано:

Дженни Бертеги понимала, что что-то не так. Совсем не так. Познакомившись с Сапфир, она уже предвкушала приятный вечер из серии «между нами, девочками», тем более что поболтать со старшей подругой было бы гораздо интереснее, чем с одноклассницами или куклами.

Однако едва лишь за мамой захлопнулась дверь, Сапфир подошла к окну и замерла возле него, словно хотела в чем-то удостовериться В чем? Вначале Дженни не поняла… Но потом догадалась: Сапфир хотела убедиться, что мама действительно уехала и теперь можно больше не «изображать из себя», как говорят взрослые… Потому что после маминого отъезда Сапфир не сказала Дженни ни единого слова — лишь расхаживала по всему дому с телефоном в руке и бросала по сторонам нетерпеливые, даже панические взгляды.

Довольно быстро Дженни сформулировала суть проблемы, разделив ее на три части (способности девочки к логическому мышлению часто изумляли как родителей, так и учителей):

1) Сапфир ведет себя странно; 2) в присутствии мамы она вела себя совершенно иначе; 3) но ведь не полная же она идиотка, чтобы не понимать, что Дженни все расскажет родителям.

Отсюда возникал вопрос: зачем же тогда Сапфир явилась, именно сегодня, устраиваться бебиситтер, если она, судя по всему, не испытывала никакого желания сохранить эту работу в дальнейшем (ведь если Дженни расскажет все родителям, те мгновенно откажутся от ее услуг)? Любые предположения, которые делала Дженни, по сути сводились к одному и тому же — и этот вывод ей совершенно не нравился.

— Хочешь поиграть в «Монополию»? — спросила она, чтобы убедиться в своих подозрениях.

Она вышла из комнаты и в течение двух минут наблюдала за Сапфир, которая стояла у входной двери, нервно грызя ногти.

Сапфир резко обернулась, и Дженни была поражена, увидев суровое, почти жестокое лицо женщины.

— Что тебе надо?! — выкрикнула та, как будто даже не расслышала вопроса.

Девочка попятилась.

— Что… что не так? — спросила она вместо ответа.

— Иди к себе в комнату! Сейчас же! Еще рано…

— Рано? Рано для чего? — удивилась Дженни, которая уже стояла у нижней ступеньки лестницы, ведущей наверх.

Сапфир Аржансон нервно моргнула.

— Для… для «Монополии». Иди к себе в комнату! — снова приказала она.

Дженни решила, что и в самом деле лучше уйти. Потому что у бебиситтер был какой-то очень странный вид. Даже пугающий…

Сев на кровать и обхватив руками колени, Дженни попыталась обдумать ситуацию и найти выход. Она оказалась наедине с женщиной, состояние которой было… не вполне нормальным. Вообще в этом тумане (Дженни мельком посмотрела в окно) все становятся какими-то ненормальными… Мама уехала в Дижон и вернется не скоро, наверняка даже позже, чем всегда, — опять же из-за тумана… Оставался папа. Да, надо позвонить папе, потому что явно творится что-то неладное.

Она встала, осторожно вышла в коридор и на цыпочках прошла в спальню родителей. Там стоял второй телефонный аппарат (первый был внизу, в гостиной).

Панин номер был уже внесен в память телефона, оставалось только нажать цифру 2 и клавишу вызова (под цифрой 1 был мамин номер). Нужно просто сказать, чтобы ехал домой как можно быстрее… Дженни сняла трубку и поднесла ее к уху, взглянув в окно и оставив без внимания большую темно-синюю машину марки «Мерседес», в этот момент остановившуюся перед их домом.

Тишина. Никаких гудков. Дженни нажала на рычаг раз, другой… ничего. Ее удивление сменилось беспокойством.

— Тебе что-то нужно? — внезапно послышался голос в трубке.

Дженни с криком выронила трубку. Сапфир была у второго телефона!

В этот момент раздался сигнал дверного звонка, и Дженни с огромным облегчением поняла, что спасена, — поскольку логика всех предыдущих событий убеждала девочку, что ей грозит опасность. Дженни со всех ног бросилась к двери, надеясь успеть раньше этой… хрюшки. Получилось! Она распахнула дверь в тот момент, когда Сапфир только выходила из гостиной.