Бастиан невольно огляделся по сторонам. Было уже темно, и в какой-то момент ему показалось, что деревья, дома, прутья ограды ожили и сейчас внимательно слушают разговор, незаметно склоняясь над ними, чтобы не упустить ни единого слова.

— Я знаю, — тихо сказала Опаль. — Всего несколько дней назад здесь нашли одного мальчишку… он был насажен на прутья ограды.

На мгновение Бастиан закрыл глаза. Полицейские, которых он видел здесь совсем недавно… значит, вот что случилось…

Бастиан решил, что пора ей все рассказать: и про «мадам Патош» с ее «всяяя-ааакие ве-ееещи…», и про фразу «Однажды случится ужасное», и про кошмары, и про садовые качели… Он подвел Опаль к скамейке и начал рассказывать. Бастиан говорил, не останавливаясь, почти четверть часа. В заключение он сказал:

— Надо, чтобы все поняли, что здесь происходит. У нас нет другого выбора. Не спрашивай почему, но… мы должны это сделать.

— Но как?! Я… я боюсь. Что, если портал между мирами закрылся не полностью? Я имею в виду — после сегодняшнего… сеанса?

У Бастиана тоже были похожие опасения: ему казалось, что белые тени незаметно за ним следуют.

— Я еще не знаю, Для начала я продолжу разговор с «Жюлем Моро». К тому же мне придется поговорить с родителями…

— С родителями? Но зачем?

— Мне почему-то кажется, что я здесь уже был. Мне снилось что-то похожее… я не помню точно, но какие-то здешние места мне кажутся знакомыми. Когда я хожу по улицам, у меня… как это называется… дежавю. Особенно здесь, в парке. И еще — у собора с горгульями. Не знаю, как он называется…

— Сен-Мишель?

— Да, наверно… Когда я его в первый раз увидел, он напомнил мне собор из моих снов. Там тоже были горгульи над входом…

— И когда ты просыпаешься, то почти ничего не помнишь?

Бастиан помедлил, потом произнес:

— Во всех этих снах есть какой-то человек… всегда один и тот же. И иногда мне кажется, что это одновременно и я сам… то есть таким бы я мог стать, если бы сошел с ума…

Неожиданно Опаль улыбнулась. На ее щеках появились ямочки, а нос слегка наморщился; это придало ей сходство с Самантой из «Моей любимой ведьмы».

— Да нет, ты пока не сошел с ума. Ты, конечно, меня сегодня малость напугал… но ты не сумасшедший. В этом я уверена.

Сразу вслед за этим произошло нечто волшебное и совершенно неожиданное здесь, в туманном сумраке Лавилля, под темной аркой древесных крон, среди замкнуто-настороженных домов: Опаль слегка погладила Бастиана по щеке, потом обняла, положила голову ему на плечо, а по прошествии нескольких секунд осторожно коснулась его губ своими губами.

— А ты любишь туман?

Этот вопрос вызвал недовольную гримасу на толстом лице Рози Менгиронд, которой очень подходила ее фамилия. («Здоровенная, как менгир, и круглая, как колесо» [12], — говаривал ее папаша каждый раз, когда был в хорошем настроении, то есть в среднем пару дней в году.) Рози подняла глаза от миски, в которой взбивала яйца для омлета, и повернулась к окну. Дженни Бертеги на цыпочках стояла перед окном, опираясь руками на кухонную раковину, и разглядывала туман, уже сгустившийся в саду.

По мнению Рози Менгиронд, Дженни была самым несносным ребенком из всех, за которыми ей приходилось присматривать, а уж за тридцать с лишним лет работы горничной, кухаркой, прачкой и садовницей в одном лице, короче говоря, «помощницей по хозяйству», она на каких только мелких паршивцев не насмотрелась!

Во-первых, девчонка была смазливой. Не то чтобы Рози ревновала ко всем представительницам слабого пола, которым с внешностью повезло больше, чем ей (таких приходилось девяносто девять на сотню), но у «этой» красота была какой-то… раздражающей. Во-вторых, «дочка легавого», как презрительно называла ее Рози (она никогда не испытывала особого почтения к силам правопорядка, потому что здесь, в Лавилле, все проблемырешались с помощью… других сил), относилась к тем невыносимым почемучкам, которые постоянно задают самые дурацкие вопросы: почему трава зеленая? что такое облака? почему вот это считается красивым, а то — некрасивым? И так целый день. Свихнуться можно!

И наконец, у нее была не менее раздражающая манера «тыкать» всем подряд.

Кажется, она опять что-то спросила? Ах да, про туман…

— А чего мне его любить или не любить? — сердитым голосом произнесла Рози. — Я с ним всю жизнь прожила. Ты еще спроси, нравится мне здешний собор или там парк.

Дженни обернулась и посмотрела на нее — сначала удивленно, потом… как-то странно.

— Ну, я вот тоже постоянно вижу то солнце, то дождь, — с важностью сказала она, явно подражая тону взрослых (а голосок все равно был цыплячий). — Но солнце я люблю больше.

Господи, до чего ж она надоела — хуже горькой редьки! Нет, в этом доме долго не выдержать… Надо что-то придумать. Сначала спровадить девчонку. Ох, потом ведь заявится мамаша!.. Тоже та еще штучка: со своим акцентом а-ля Джейн Биркин, белобрысыми патлами, забранными в конский хвост, и набором дурацких комбидресов всех цветов радуги… Интересно, с каких пор полицейские женятся на Барби-спортсменках?..

О-ля-ля… нет, так не годится. Совсем не годится!

— Скажи-ка, — обратилась она к Дженни, — у тебя ведь еще остались домашние задания на вечер? Твоя мама говорила, что да… Так вот, не хочешь ли ты пойти к себе в комнату и сесть за уроки?

Дженни слегка пожала плечами.

— Так что давай-ка, поторопись. А иначе что я скажу твоей маме, когда она вернется со своего… джоггинга? — Последнее слово Рози буквально выплюнула — произнесла с таким отвращением, словно это была муха, случайно залетевшая ей в рот.

Она проследила взглядом за девчонкой, пока та нехотя шла к двери, и отвернулась, лишь когда Дженни вышла в коридор.

Довольная собой, Рози взглянула на часы. Ровно шесть. Значит, ждать как минимум еще полчаса. Сегодня был один из самых плохих дней: два раза в неделю Барби-спортсменка ездила в Дижон, где что-то преподавала в университете (куда катится мир, если университетские преподаватели выглядят как старлетки!), и возвращалась домой позже, чем обычно. Поскольку не могло быть и речи о том, чтобы пропустить ежедневный джоггинг, она лишь ненадолго забегала в дом, чтобы переодеться, и мчалась в парк, одержимая заботой о своей драгоценной фигуре. («Ваши блюда очень вкусные, мадам Менгиронд, но для меня слишком калорийные!» — как-то заявила она после несчастного омлета за весь вечер. Умереть не встать!)

А ты любишь туман?

Тьфу! Даже когда эта пискля ушла, от ее вопросов в ушах звенит!

Однако Рози, сама не ожидая того, машинально подошла к окну и остановилась, глядя в сад. Он еще не был освещен, хотя разглядеть в нем что-то можно было лишь с большим трудом: куст, каменный портик, ствол дерева, скамейку, над которой только что скользнула прядь тумана…

Или это был не туман?

Ей померещилось или за скамейкой действительно что-то шевельнулось?

Рози недоверчиво моргнула. Нет, в самом деле, там что-то было. Недолго думая, она решила выйти и посмотреть — иначе пришлось бы долго терзаться от неудовлетворенного любопытства, и это не привело бы ни к чему хорошему. К тому же ее было не так-то просто удивить или напугать — Рози-стойкую-как-менгир. Даже наоборот: она никогда не упускала случая выпустить наружу свой гнев, тлеющий, но никогда не угасающий у нее внутри, из-за которого вся жизнь была для нее огромным полем битвы.

Рози вооружилась большим кухонным ножом и фонариком и с необыкновенной для своей комплекции быстротой устремилась к выходу. Она не шла, а катилась, словно огромное пушечное ядро.

Перед тем как выйти, она включила наружное освещение. Лучи прожекторов осветили живую изгородь и газон, и тень огромного дерева накрыла почти полдома. Стоя на крыльце, Рози втянула ноздрями воздух пополам с туманом и повернулась к тому кусту, за которым что-то заметила.