Когда она уже протянула руку к розовой папке («Пятые классы — в розовых папках», — любезно объяснил месье Боннэ), рука надзирателя за детьми, державшая папку, вдруг замерла в воздухе.
— Вы ведь вернете ее мне, не правда ли?
Одри вместо ответа тоже неестественно любезно улыбнулась, но, не удержавшись, произнесла:
— Ну, вряд ли мне захочется ее съесть после прочтения… я не люблю розовый цвет.
НК с удивлением воззрился на нее, но почти сразу же расхохотался — слишком громко, чтобы это звучало искренне.
— К тому же я никуда не уйду, — добавила она. — Я просмотрю бумаги здесь и верну вам папку через пять минут.
Взяв папку, Одри села в одно из глубоких кожаных кресел, стоявших в приемной, и принялась изучать ее, не обращая внимания на учеников, пришедших за допусками на урок или классными журналами, и на любопытные взгляды секретарши месье Боннэ, в глазах которой так и читалось: «А чем это там занята мадам Мийе, наша новенькая?»
Несмотря на то что Одри была действительно «новенькой», она знала правила приема в «Сент-Экзюпери». За учебу здесь недостаточно было платить более чем приличную сумму каждый год. Будущий ученик должен был иметь рекомендации как минимум двух поручителей — либо родителей других учеников, либо кого-то из преподавателей или сотрудников лицея. Каждая кандидатура обсуждалась на заседании приемной комиссии. Исключение могло быть сделано только для ребенка, родители которого некогда сами учились в «Сент-Экзюпери». И наконец, некоторые счастливчики могли быть зачислены со стороны и даже бесплатно — но для этого нужно было иметь отличные оценки в начальной школе. Вот такое «элитное равенство».
Шансы Бастиана Моро были минимальными — он прибыл из обычной парижской школы, и его характеристика пестрела нелестными отзывами: «Рассеян… невнимателен… не проявляет интереса к учебе… Способный ученик, но ему недостает прилежания… Вкус к литературе… Неуспевающий по математике…»
Одна фраза особенно привлекла внимание Одри: «Успеваемость очень неровная, как бывает порой с одаренными детьми. Непонятно, чем вызваны такие перепады. По мере приближения к концу учебного года Бастиана как будто все сильнее и сильнее что-то угнетает…»
Эта характеристика была подписана учительницей французского языка и датировалась последним триместром. Кажется, эта учительница была единственной, кому удалось более-менее сформулировать проблему.
«Способный ученик, но ему недостает прилежания… его как будто все сильнее и сильнее что-то угнетает…»
Что угнетает? Или кто?
Множество вопросов, если не все, оставались без ответа. Никаких упоминаний о поручителях. Нет заключения приемной комиссии. Как Бастиана Моро вообще могли зачислить в «Сент-Экзюпери»? Как его родители могли позволить себе платить за его обучение такие деньг и? Его отец — обычный коммерсант, мать — художница… а ведь у большинства учеников родители либо юристы, либо частные врачи, либо владельцы виноделен… Разве что мать зарабатывает хорошие деньги живописью…
Одри еще раз взглянула на подпись директора под приказом о зачислении. Да, это подпись месье Рошфора… Антуана, ее любовника…
Нахмурившись, она закрыла папку, встала и подошла к двери кабинета НК.
— Вы нашли то, что искали? — любезно поинтересовался надзиратель за детьми, когда Одри протянула ему папку.
— Да нет… Мне кажется, здесь не вся информация.
— Как так?
— Ведь в деле должны быть рекомендации поручителей?
— В папке, вы хотите сказать? Ну да, разумеется! — Видно было, что все тонкости административных процедур приводят месье Боннэ в восторг. — Всё хранится в папках самым тщательным образом: рекомендации поручителей, заключение приемной комиссии, приказ директора…
— А ваша подпись стоит на заключении приемной комиссии?
— Да, конечно, — с гордостью подтвердил Ночной колпак.
— В таком случае, может быть, вы вспомните этого ученика?
Месье Боннэ взглянул на обложку и прочитал имя на бумажном прямоугольнике, вложенном в пластиковый кармашек. Он раскрыл папку, несколько секунд смотрел на фотографию, потом быстро пролистал страницы досье. Его нижняя челюсть и уголки губ опустились, словно бы земное притяжение вдруг сделалось сильнее именно в той точке пространства, где он находился.
— Да, я… конечно, я помню этого ученика. Я его запомнил, потому что он все время опаздывает и потом приходит ко мне за допуском на урок… Было даже решено вынести ему предупреждение… Да, я его знаю.
Не глядя на Одри, он взял со стола очки и надел их. Да, мадам Мийе абсолютно права. Он не верит своим глазам. В досье действительно не хватает страниц. Хуже того — не хватает страниц в одном из его досье!
— А вы не знаете, где я могу найти… полную информацию касательно Бастиана Моро?
Ночной колпак взглянул на Одри так, словно только что заметил ее присутствие.
— Э-ээ?.. полную, говорите? Гм… Я вам помогу, конечно! Не волнуйтесь, все в порядке. Что именно вы хотите знать?
— Ну, прежде всего, кто его поручители, если они были.
— Но… что значит?.. Конечно же, они были!
— Я в этом не сомневаюсь, но они нигде не упомянуты.
Месье Боннэ наморщил нос.
— Да, понимаю… понимаю. Да, это неправильно. Но, само собой, у него были поручители, как и у всех остальных.
— Насколько я понимаю, — продолжала Одри, — он поступил сюда не потому, что окончил начальную школу с оценкой «отлично» по всем предметам?
У месье Боннэ был такой вид, словно его застигли на месте преступления.
— Он ведь не получает стипендию? — задала Одри очередной вопрос.
— Нет… нет-нет, не получает.
Но в голосе НК отнюдь не слышалось прежней уверенности, а во взгляде читалась тревога. Одри решила, что пора положить конец его мучениям.
— И последний вопрос, месье Боннэ.
— Да?
— Сколько подписей должно быть на приказе о зачислении?
— Н-ну… — снова шорох страниц, — это зависит от обстоятельств…
— Но по правилам, — настаивала Одри, — должно быть четыре подписи членов приемной комиссии?
— Э-ээ… ну да, по правилам… однако бывают разные обстоятельства.
Последние слова он произнес более твердо, явно давая понять, что разговор окончен. Ничего, подумала Одри, прощаясь, если ей понадобятся ответы, теперь она знает, где их найти. И у нее для этого есть больше возможностей, чем у кого бы то ни было в лицее.
Она уже собиралась выйти, когда НК поинтересовался:
— Скажите, мадам Мийе… а что, у вас проблемы с этим учеником?
Она обернулась.
— Нет, месье Боннэ, никаких проблем. Просто несколько вопросов.
И вышла, напоследок оставив Ночному колпаку, и без того пребывавшему в полном замешательстве, еще одну загадку в дополнение к прочим: почему вдруг лицо мадам Мийе каждый раз при упоминании имени ее ученика словно озарялось изнутри каким-то необычным светом?
Глава 8
«…особенность творческой биографии Николя Ле Гаррека заключается в том, что успех пришел к нему после написания романов более легкого жанра, чем его первые произведения. Бесспорно, „Квинтет красок“ обладает всеми художественными достоинствами и представляет собой увлекательную и в то же время честную прозу. Но два первых романа, „Солнце в подвале“ и „Неслышный крик“, опубликованные Ле Гарреком еще в молодости и подписанные псевдонимом, сейчас привлекают большее внимание и вызывают большее восхищение. Герой одного из них — мальчик, живущий в несколько странной семье, который испытывает страх и любопытство перед какой-то тайной, скрывающейся в подвале дома, куда ему запрещено заходить. Однако он знает, что в подвале что-то происходит, потому что его родители часто спускаются туда по ночам… Второй роман — во всех смыслах более полновесное произведение — рассказывает о психологической деформации робкого, забитого подростка, вечного козла отпущения в своей компании, который мало-помалу превращается в жестокого убийцу. Эти романы трудно осилить, поскольку они чересчур беспросветны. Подписанные псевдонимом Крис Келлер, они прошли незамеченными, однако послужили Ле Гарреку хорошим творческим трамплином, позволившим ему начать серию „Квинтет красок“. С тех пор слава писателя росла по мере публикации каждого нового романа серии. Тем не менее автор немного сожалеет о том, что ему пришлось отказаться от дальнейшего исследования тех мрачных психологических глубин, которые открываются перед читателем его первых книг».
