— Вот так здесь все меняется, — заметил Ле Гаррек, когда они пересекали зал. — Потихоньку, легкими штрихами… Хотя город сохраняет в себе что-то неизменное, что составляет его особый шарм, он все же слегка модернизируется, на свой лад.

Одри кивнула, садясь за столик: посетители действительно соответствовали заведению, представлявшему собой нечто среднее между претенциозным рестораном и шикарным кафе, — точно такую же публику можно было встретить в Париже или в любом другом мегаполисе мира — поклевывающую салаты и потягивающую «Абсолют» с лимонным соком.

— Как вы узнали об этом месте после такого долгого отсутствия? — спросила Одри после того, когда официант — невероятно худой и передвигающийся так, словно он скользил над полом на воздушной подушке, — положил перед ними два меню.

— Я мог бы ответить, что никогда не обрывал все нити, связывающие меня с этим городом, — сказал Ле Гаррек, заговорщицки (и фальшиво) подмигивая, — но на самом деле мне порекомендовал это место Антуан.

Услышав имя директора «Сент-Экзюпери», Одри невольно вздрогнула, но постаралась сдержать свое волнение. Несколько мгновений она наблюдала за Ле Гарреком, пока тот просматривал меню, — точнее, она смотрела на какую-то воображаемую точку, позади которой он находился, поскольку его лицо было полностью закрыто развернутым меню — поверх меню виднелись лишь его иссиня-черные волосы.

— Николя, — сказала она мягким и одновременно решительным тоном.

Он вынырнул из-за меню, словно фокусник — из складок собственного черного плаща.

— Да?

— Николя, я хотела сказать вам кое-что… Во-первых, давайте перестанем обращаться друг к другу на «вы» — в этом нет никакого смысла. И во-вторых… я хочу, чтобы ты перестал играть в свои игры сегодня вечером.

Ле Гаррек положил меню на стол, выпрямился и взглянул на Одри. Видно было, что он удивлен таким решительным выпадом.

— Я хочу сказать… Да, у тебя был тяжелый день, — продолжала она. — Но после того разговора, который состоялся между нами на вечеринке… точнее, после того, о чем я тебе рассказала, я бы предпочла, чтобы ты снял маску. Не заставляй себя изображать весельчака. И не заставляй меня делать вид, что мне это нравится. Я согласилась принять твое приглашение не для того, чтобы веселиться…

Ле Гаррек несколько секунд смотрел на нее непроницаемым взглядом, потом кивнул.

— Ты права, — серьезно сказал он. — Мне, конечно же, нужно быть мрачным и молчаливым, как любому автору детективов, который приехал искать вдохновения в туманах Лавилля…

Одри нахмурилась, раздраженная этим новым проявлением бессодержательного юмора.

— Я не это хотела сказать…

— Я знаю, — мягко перебил он и вздохнул. — Видишь ли, Одри, я встретил тебя в один из самых худших периодов своей жизни. Кроме всего прочего, этот период был не слишком богат на… столь приятные знакомства. Но… — он отвел взгляд, явно смутившись, — но ты мне очень нравишься. А в таком состоянии — когда тебе кто-то очень нравится — испытываешь… неловкость. Во всяком случае, чувствуешь себя неуверенно. У меня очень редко были такие встречи, и каждый раз я был не в своей тарелке. Нынешняя ситуация осложняется еще и тем, что обстоятельства… не располагают к чему-то подобному…

Он замолчал, подыскивая слова.

— Однако мне в самом деле очень хотелось поужинать с тобой сегодня вечером. Именно сегоднявечером, даже если это и звучит странно… Да, действительно, мы встретились не затем, чтобы веселиться. Скорее для того, чтобы попытаться узнать друг друга. Или даже нет — просто чтобы провести вместе некоторое время… Ненадолго забыть весь остальной мир… во всяком случае, весь остальной Лавилль-Сен-Жур…

Он замолчал и, повернув немного голову, взглянул в окно.

— Да, — тихо произнес он затем, — вместе забыть туман…

Одри не могла произнести ни слова. Кровь громко стучала у нее в висках. Когда она в последний раз слышала (и слышала ли вообще?), чтобы мужчина говорил с такой откровенностью? Раскрывал перед ней душу в таких простых, спонтанно произнесенных словах?..

— Ты не хочешь что-нибудь сказать? — наконец спросил Ле Гаррек. — Или хотя бы улыбнуться, или изобразить удивление, даже шок?.. Неважно, хоть что-нибудь, а то я начинаю себя чувствовать полным идиотом… причем сидящим не на обычном, а на электрическом стуле.

Одри улыбнулась. Разумеется, ей нашлось бы что ответить, а также спросить — чтобы прояснить некоторые вещи: почему ты так предупредителен? почему ты сказал, что у тебя сейчас сложный период? только из-за смерти матери или?..

Но сейчас было совсем не время для этого, и она произнесла лишь одно-единственное слово:

— Спасибо.

Они «телеужинали», как называл это Даниэль Моро, — ели, сидя перед телевизором, в полном молчании. Мать и сын. Каролина Моро с блаженно-отрешенным видом смотрела на экран — передавали прогноз погоды. Бастиан краем глаза за ней наблюдал. Они уже перешли к йогуртам, когда позвонил отец. Каролина вышла из гостиной, а Бастиан стал прислушиваться к разговору, но почти ничего не расслышал. Мать что-то отвечала, потом засмеялась. По прошествии нескольких минут она позвала его и передала ему трубку.

— Здорово, сын. Как дела?

Услышав голос отца, Бастиан почувствовал облегчение.

— Нормально, па.

— Как мама?

Он бросил осторожный взгляд в сторону гостиной, слегка удивленный таким вопросом: не «Как дела у мамы?», а «Как мама?» — словно речь шла о больной.

— Она… хорошо выглядит.

— Ты должен о ней заботиться, когда меня нет, ты ведь помнишь?

Сердце Бастиана сжалось. Он представил себе отца, сидящего в одиночестве в безликом номере отеля, вдали от семьи. Ощутил его тревогу, его надежду…

— Помню.

— Что там за история с деревом? Решил поиграть в альпиниста?

— Я… я хотел посмотреть, что мама рисует.

Даниэль Моро некоторое время молчал. Потом произнес:

— Не нужно беспокоиться о маме, Бастиан. Ей уже лучше. Она почти…

Бастиан ждал продолжения. «Поправилась»? «Выздоровела»? «Такая же, как раньше»?

— Я думаю, она пока еще только делает наброски, — продолжал отец, так и не закончив предыдущей фразы. — Когда она все нарисует, то, конечно, покажет нам, что у нее получилось.

— Пап…

— Да?

— Когда ты вернешься, нам надо будет поговорить.

Снова молчание.

— Я хотел у тебя спросить кое-что, — добавил Бастиан.

— У тебя снова кошмары?

— Да… иногда. Но не только. И еще… у меня такое ощущение, что я уже был в Лавилль-Сен-Жур.

— Что?! — с изумлением произнес отец, и Бастиан понял, что тот не притворяется.

— Да, иногда я как будто… что-то узнаю. Странное ощущение…

— Послушай, Бастиан, я понимаю, что тебе нелегко дался переезд… от этого и твои кошмары… Да, все решилось очень быстро, мы уезжали в спешке, как воры с награбленным добром… Но ты должен держаться, понимаешь?

— Ты знаешь что-нибудь про белые тени? — спросил Бастиан.

— Про что?

Снова искреннее удивление.

— Да так, ничего…

— Бастиан, я не знаю, что происходит… Когда я вернусь, мы с тобой, конечно, поговорим. Я не хочу, чтобы ты изводил себя всеми этими… странностями. Я хочу, чтобы вы оба были счастливы — мама и ты. Только это по-настоящему важно. И если ты хочешь что-то мне рассказать или у меня попросить, даже не сомневайся: я все сделаю, чтобы тебе помочь. Ты мой сын, и я тебя люблю, ты ведь это знаешь, правда? Может быть, мы с мамой и забывали говорить тебе об этом в последнее время, но ты никогда, никогда не должен об этом забывать!

Бастиан молча кивнул, как будто отец мог его видеть.

— А пока я тебе поручаю заботиться о маме… Через два дня я вернусь. И все будет хорошо. Два дня — это ведь недолго, правда? И тогда ты мне все расскажешь. Потому что я действительно хочу все услышать. Договорились?

— Да, — выдохнул Бастиан и почувствовал, как зверек у него в груди немного приободрился.