Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— При одном условии. Я забираю Давида к себе насовсем. Это не обсуждается.

Глава 86

Клаудио Бертеги вышел из комиссариата, прихрамывая и едва держась на ногах, поскольку от боли, физической и душевной, не смогли избавить его никакие таблетки. Однако он был вынужден их принимать, чтобы не завыть от ярости, скорби и тревоги, и в результате испытывал почти постоянное легкое головокружение. Снаружи сияло ослепительное солнце — но Бертеги не чувствовал тепла и не различал блеска. На нем были черные очки, и к тому же он совершенно не хотел видеть солнца. Накануне в больнице, куда комиссара привезли, чтобы заняться его раной в бедре, какая-то сумасшедшая старуха в коридоре доверительно прошептала: «Вот так всегда… всегда так бывает после сплошного тумана… Говорят, туман забирает кого-то к себе, и после этого все успокаивается. Да… Поэтому сейчас так красиво: город доволен». И ему вдруг стало ясно, что его жена и дочь и были теми, кого забрал туман, и это из-за их исчезновения город был доволен. Это их жизни были платой за яркое солнце. Их жизни и его бесконечные мучительные мысли и тягостные воспоминания, которые будут преследовать его до конца дней: сцены ужасных пыток вперемешку со сценами ничем не омраченного семейного счастья: смех Дженни, ее нескончаемые вопросы, нежный взгляд Мэрил на дочь и влюбленный — на него самого… Он плакал в больнице перед той женщиной, у себя в комиссариате, везде… слезы все текли и текли, не останавливаясь. Вот почему на нем были темные очки: чтобы не показывать свою боль. Чтобы не видеть этого чертова солнца!

Он пошатнулся и чуть не упал — в полусотне метров от работы и в трех — от своей машины. Но сейчас ему стало немного легче. Он знал, что это вопрос времени. Нужно время, чтобы прийти в себя. Перестать пить таблетки и начать расследование. О, разумеется, не официальное. Он наблюдал за допросами, которые проводили Клеман и другие — все эти слабаки! Хуже бельгийцев, которые допрашивали Дютру! А членов его организации они спустя несколько лет вообще перестали искать, не так ли?

Он будет действовать один. И он будет безжалостен. У Антуана Рошфора есть алиби; посмотрим, что он скажет, если приставить к его голове пистолет. И он, и другие… все те, кого Рошфор ему назвал. Да, он выйдет на след. Он доберется до Андреми, найдет его хоть на краю света. В любом случае — что еще ему остается делать? Оставить все как есть?

Он уже открыл дверь машины, когда услышал:

— Комиссар Бертеги?

Он обернулся, и, сморгнув все еще стоявшие в глазах слезы, мешавшие видеть, различил хрупкую фигуру и снежно-белые волосы. Сюзи Блэр, астролог.

— Я бы хотела с вами поговорить, комиссар…

Бертеги, поколебавшись, все же снял очки.

— О чем? — хрипло спросил он.

Сюзи Блэр не стала тратить время на формальности.

— Я… я узнала, что с вами произошло.

Бертеги кивнул. Значит, она пришла выразить соболезнования?.. Уже?

— Я думала, что мне удастся поговорить с вами раньше, — сказала она с печальной улыбкой. Ее сокрушенный вид ничем не напоминал былого безмятежного спокойствия, которое запомнилось Бертеги по их первой встрече. — Я не знаю, смогу ли я помочь вам найти того, кого вы ищете, но… во всяком случае, я смогу помочь вам понять, что произошло. Не хотите ли где-нибудь присесть?

Эпилог

Море

Николя услышал стон, донесшийся из соседней комнаты, и тут же встал из-за компьютера.

Он быстро пересек свой крошечный рабочий кабинет и вошел в спальню. Бастиан беспокойно ворочался в кровати под огромным вентилятором. Николя приблизился к нему и тихо окликнул — он уже знал, что это нужно делать тихо, иначе Бастиан резко вынырнет из сна, крича от ужаса. Но мальчик не просыпался. Тогда Николя осторожно присел на край кровати и положил руку на его горячий лоб.

— Бастиан, — снова прошептал он. — Бастиан, просыпайся. Все хорошо, это был просто кошмар. Просто ко…

Бастиан открыл глаза и судорожно вдохнул воздух. Несколько секунд он невидящим взором смотрел на Николя, потом обвел растерянным взглядом комнату: легкая экзотичная мебель, светлые занавески, колышимые теплым ветром, плетеные бамбуковые циновки на полу… Снаружи слышался спокойный размеренный шум океана, насыщающего влагой тропический воздух, и этот шум окончательно вернул Бастиана к реальности.

Мужчина и мальчик обменялись взглядом. Николя улыбнулся. Это он взял Бастиана за руку, чтобы вывести из подземного коридора, заполненного туманом. Он нес мальчика на руках, когда тот потерял сознание, а потом успокаивал его, потому что, едва они вышли наверх, с Бастианом случился нервный припадок: он кричал и раздирал себе ногтями лицо, оставляя глубокие царапины… И тогда же Николя твердо пообещал себе, что никогда — никогда! — его не оставит. Ни полицейским, ни врачам, ни журналистам, ни Лавилль-Сен-Жур… ни, конечно же, Пьеру Андреми. И он держал слово. Он будет держать слово до самого конца.

— Все в порядке, — наконец проговорил Бастиан.

Некоторое время назад его голос начал ломаться — теперь это был уже не ребенок, а подросток, все больше напоминающий Николя его самого: ему точно так же снились кошмары, ему точно так же пришлось пройти через тяжелые испытания. У него были те же впалые щеки, нетипичные для этого возраста, те же круги под глазами… Где бы они ни появлялись — на пляжах, в рыбацких бухтах, на островах, — везде их принимали за отца и сына. Это радовало обоих, хотя в первые месяцы после бегства они жили в постоянном напряжении — фальшивые документы, страх при посадках в самолеты…

— Ты закончил? — спросил мальчик.

Николя даже не спросил, о чем речь. Он и так знал: о новом романе…

— Осталось совсем чуть-чуть… Последние фразы… эпилог.

— Это хорошо, — сказал Бастиан. — Теперь у тебя будет время поиграть со мной в бадминтон.

Он произнес это шутливым тоном, но на глазах Николя выступили слезы. Возвращение к нормальной жизни было ежедневным преодолением. Даже на солнце, на морском берегу, занимаясь обычными повседневными делами и наслаждаясь простыми радостями жизни, Николя никогда не забывал Лавилль-Сен-Жур и Одри. Но Бастиан был прав: теперь у них будет время и поиграть на пляже в бадминтон, и сходить за ракушками, и порыбачить в бухте — иными словами, в полной мере насладиться слегка искусственным курортным счастьем… в глубине которого вызревала надежда продолжать борьбу. Они вдвоем недостаточно сильны для этого, но где-то существуют и другие силы…

— Да, теперь у меня будет полно времени.

В сумерках Бастиан не замечал слез в его глазах, и это было к лучшему.

— Ты хочешь, чтобы она приехала? — спросил мальчик через какое-то время.

Николя улыбнулся. Они почти никогда не говорили о том, что случилось. Конечно, обоих преследовали видения из прошлого, но по отдельности, и, возможно, это были разные видения, поскольку мужчина и подросток вспоминали не одно и то же: даже если Николя сознавал, что феномен, спасший их от Андреми, был сверхъестественным или, во всяком случае, необъяснимым, сам он не различал никаких призраков в тумане, не слышал грохота и стонов — словом, не наблюдал ничего из того, о чем рассказывал Бастиан. Что же в самом деле произошло в подземной утробе Лавилль-Сен-Жур? Николя этого не знал, но в конце концов пришел к заключению, что там, возле самых врат ада, возможно все.

Впрочем, разве это имело значение? Им слишком многое пришлось пережить — смерть родителей Бастиана, страшную гибель Опаль… для Николя к этому добавлялось еще и состояние Одри, которая чудом выжила, но оставалась в заключении у своего бывшего мужа, — слишком многое пришлось восстановить и преодолеть слишком много опасностей, чтобы пытаться облечь всю невозможность случившегося в слова и теории…

— Ты ведь для этого написал книгу, так? — настаивал Бастиан. — Во всяком случае, ты ведь ее писал не только для издателя?

Николя почувствовал восхищение: буквально каждый день Бастиан удивлял его своей зрелостью, своей проницательностью. И своей силой… Как он в таком возрасте мог догадаться, что эта книга для Николя была не только средством заработать им обоим на жизнь в течение какого-то времени?! Это прежде всего была его собственная версия изложения недавних событий, будораживших прессу и телевидение на протяжении месяцев, вызывавших захватывающий интерес публики; но кроме того, долгие часы лихорадочной работы и в самом деле служили и некоторым другим целям.

119
{"b":"148666","o":1}