— Нет. Я из Дублина. Но я сняла на месяц коттедж в Маолтране.

— Да? Как интересно! Я надеюсь, вам в нем удобно.

— Да, все хорошо. — Она кивнула, понимая, что за его вежливостью скрывается любопытство. — Я собираюсь написать книгу.

— А-а, вы писательница. Неудивительно, что мне знакомо ваше имя. А ну-ка, ну-ка… — Он нахмурился. — Ваше имя связано с этой очень грустной книгой… что-то о крике.

— «Крики в тишине». Да, отец. Я работала над ней в качестве литературного негра.

— Действительно… действительно.

Она ожидала, что он рассердится, но на его лице возникло озабоченное выражение.

— Очень волнующая книга. Жаль, что церковь в ней описана не с самой лучшей стороны. Нынче для священников наступили сложные времена. Но, когда Господь зовет нас, мы должны заниматься своей работой.

— Мне очень жаль, что эта книга расстроила вас, отец.

— Меня рассердило, что подобные вещи произошли с самыми невинными среди нас. Эта новая книга… Она будет написана в подобном ключе?

— Нет, отец. — Не найдя, что добавить, она поворошила ногой сорняки и заметила, что они уже начали укореняться возле могилы Сюзанны Доулинг. — Я собираюсь заняться исследованиями.

Священник потер подбородок и задумчиво посмотрел на нее.

— Я сам тоже иногда люблю писать. Ничего особенного, просто статьи в местной газете. Что вы собираетесь исследовать, если не секрет?

— О… — В замешательстве Карла прикоснулась к старому надгробию. — Местную историю. Могилы… древние гробницы.

— Как наш известный дольмен Пулнаброн?

Она кивнула. Какая разница? Раз уж начала лгать, так зачем останавливаться на полпути?

— Меня интересуют раскопки, которые проводились у этого дольмена.

— Очень любопытные раскопки, — согласился священник. — В конце эпохи неолита там хоронили взрослых и детей. Без сомнения, вы приехали в правильное место. Вы найдете множество образчиков портальных гробниц по всей территории Буррена. Я часто думал написать историю этих гробниц. Но время… — Он вздохнул и развел руками. — Время — это вечный крылатый враг. Если я смогу вам чем-то помочь, пожалуйста, обращайтесь. Мой дом возле церкви.

— Спасибо, отец.

— Пожалуйста.

Он согнулся, как она до этого, и принялся рвать сорняки. Несколько колючек прицепилось к его рукаву, и он, усмехнувшись, откинул их.

— Даже среди смерти есть жизнь, и иногда она может быть очень колючей.

Карла повернулась к могиле Сюзанны Доулинг.

— Эта женщина была еще молодой, когда умерла.

— Вы правы. Бедная Сюзанна! Это случилось неожиданно. Всегда удивляешься, когда такая деятельная личность уходит. Поначалу невозможно представить себе, что будет дальше, но постепенно рана затягивается, пустота в том месте, которое умерший занимал в вашей жизни, чем-то заполняется, и вы двигаетесь вперед…

— По всей видимости, вы хорошо ее знали.

— Да, это так. Она была в центре нашей небольшой общины.

— Вероятно, ее семья убита горем.

— Это правда. Как и вы, она была родом из Дублина Она вышла замуж за местного парня. Он был довольно диким, но вскоре она его укротила. Однако я слишком задержался, — Отец Дэвис собрался уходить. — Не забудьте зайти. Моя дверь всегда открыта.

Она наблюдала, как он удаляется по дорожке. Потом он остановился, чтобы перекинуться парой слов с мужчиной с серпом. Мужчина кивнул и опустил серп. На нем были шорты цвета хаки до колен, свободная футболка, на лбу повязка. Чем-то он напомнил Карле Роберта — как и все высокие темноволосые мужчины, но этот человек был уже в плечах. Попрощавшись со священником, он легкой походкой направился к могиле. Его догнала девушка. У нее в руках были белые цветы, а волосы развевались, словно золотистое полотнище.

Хвощ — ужасное растение, такое жесткое и колючее. Он продолжает распространяться, как бы Джой ни старалась его вывести. Цветы на могиле матери умерли. Она заменяет воду и ставит новый букетик. Каждую весну мать сажала их в саду возле кухонного окна. В этом году их, наверное, будет сажать Мириам. Ночью от них исходит дурманящий аромат.

Отец опускается на колени рядом с ней.

— Ты плачешь, — говорит он, помогает Джой подняться на ноги и обнимает ее за плечи. Он никогда не просит ее не плакать, и она часто делает это после посещения офиса Дилана.

Женщина, стоящая на коленях возле соседней могилы, прижимает руку ко рту. Могила в полном беспорядке, и она с все большим остервенением вырывает хвощ. На ее руках кровь.

Джой становится не по себе, когда возвращаются воспоминания.

— От этого невозможно избавиться!

Она не собиралась говорить так громко, даже кричать.

Женщина рывком поднимает голову и глядит на нее.

— Это хвощ, — поясняет Джой. — Он везде растет.

Женщина проводит языком по губам и вздыхает. Потом вздыхает еще раз, словно ей не хватает воздуха. Она пытается встать, но тут же снова опускается на землю. Она напоминает Джой больного лебедя — конечно, если не обращать внимания на черные волосы, которые совсем не идут к ее продолговатому худощавому лицу и кошачьим зеленым глазам.

— Вы в порядке? — спрашивает отец Джой.

Он нагибается, чтобы помочь ей подняться на ноги, но женщина собирается с силами и легко встает сама. Она стоит неподвижно, будто статуя, и смотрит на него.

— У вас кровь идет, — говорит Джой.

Женщина, замечая кровь, подносит согнутые пальцы к лицу, но ее руки безвольно падают, словно плети. Теперь Джой думает, что она похожа скорее на умирающего лебедя. Покачнувшись, женщина оседает на могилу матери, прежде чем отец успевает ее подхватить. Розовые колючки впиваются в одежду, когда он поднимает ее с могилы. Ее лицо и шея покрыты маленькими красными царапинами. Треск и шорох веток вспугивают какую-то птицу, и она вылетает из кустов, удивленно щебеча. Сердце Джой начинает учащенно биться, когда у нее в голове возникает картинка: безмятежное спокойствие матери сразу же после смерти.

Длинные ноги женщины безвольно свисают, а голова запрокинута, как на скульптуре «Пьеты» Микеланджело, изображение которой висит в комнате Мириам. Отец кладет женщину на траву и брызгает водой ей в лицо, чтобы помочь прийти в себя.

— Надо отвезти ее в больницу.

В его голосе слышится страх. Он уже хочет поднять незнакомку, но в этот момент ее веки начинают трепетать и она открывает глаза.

— Пожалуйста, отпустите меня! — приказывает она хриплым голосом.

Лицо у нее белое, словно полотно. Она глядит на небо, потом поворачивает голову и пожирает взглядом Джой. Только так Джой может описать это. Она отступает на шаг, ее охватывает волнение, и на душе вновь начинают скрести кошки.

— Вы потеряли сознание. — Тень отца падает на женщину, когда он становится на колени возле нее. — Мы отвезем вас в больницу.

— Нет, я не хочу даже приближаться к больнице. Все в порядке… пустяки. Все хорошо, правда. — Она отказывается от помощи отца, когда он протягивает ей руку, чтобы помочь встать. — Не прикасайтесь ко мне! — зло бросает она. — Я вполне способна подняться самостоятельно.

Почему она ведет себя так недружелюбно, хотя они пытаются помочь ей? Ее лицо больше не бледное. Оно красное от злости, и складывается впечатление, что женщина ненавидит их за то, что они вмешались.

Джой собирает увядшие цветы. Стебли липкие и плохо пахнут. Она молча проходит мимо женщины и бросает цветы на мусорную кучу.

— Я к Люсинде! — кричит она отцу. — Увидимся позже.

Из крана течет холодная вода. Джой сложила ладони, и ледяной поток приятно холодит запястья. Женщина догоняет ее. Тесные джинсы подчеркивают длинные ноги, красный жакет, схваченный на талии, обтягивает бедра. Не желая разговаривать с ней, Джой стряхивает капли воды с рук и направляется к церковным воротам.

— Спасибо за помощь. — Женщина тяжело дышит. — Я не знаю, что на меня нашло. Наверное, жара.

— Вы уже в порядке? — спрашивает Джой.