Он поднялся. Трудно сказать, кто из нас больше смущен. Удивительно видеть его растерянным. Но это длилось недолго.

— Черт возьми, — сказал он, — Сюзанна… Какой приятный сюрприз!

— Для меня тоже, Эдвард, — ответила я.

— Итак, — продолжал он, пожимая мне руку, — у тебя есть дочь. Очень красивая. И очень подходящее имя.

Ты подняла заплаканные глаза, словно его слова успокаивали тебя.

— Посиди со мной немного, Сюзанна, — предложил он. — Мы так давно не виделись. — Он взял меня за руку и повел к скамейке. — Расскажи, чем ты занимаешься, что сейчас происходит в мире рекламы.

— Ничего по этому поводу сказать не могу, Эдвард, — ответила я. — Я больше этим не занимаюсь. Как и ты, я живу дальше.

Он наблюдал, как ты нагнулась, чтобы рассмотреть утку. Она вперевалку шла к хлебу, который ты держала в руке. Солнечные лучи играли в твоих волосах. Завитки медового цвета закрывали половину твоего лица.

Мне захотелось убежать, в ужасе прижимая тебя к груди, но я не двинулась с места. Что мне еще оставалось делать?

Он рассказал о скандале.

— Должно быть, ты возненавидела меня, когда узнала, что у меня был с ней роман, — заметил он.

Я кивнула.

— Какое-то время так оно и было, — ответила я. — Ты убил восемь лет моей жизни ложными обещаниями. Но больше такого не будет. Я слишком занята, чтобы тратить время на старые ошибки.

Капля пота скатилась у меня по шее, словно слеза. На нем были потертые туфли, а на галстуке пятно. Пятно от яйца. Мне захотелось наклониться и стереть его.

— Я рад, что ты движешься дальше, — признался он. — Все движутся вперед, кроме меня. И нее, конечно. Она никогда не будет двигаться дальше.

— У тебя пятно на галстуке, — сказала я.

Он взглянул вниз, поднял галстук и поскреб его без видимого успеха.

— Как поживает твоя жена? — спросила я. — Такая же дерганая, как и раньше?

Он покачал головой.

— Она меня бросила. Уехала в Италию. Но она была рядом, когда это было важно. Полагаю, большего я и не мог просить. Забавная штука, — вел он дальше, — я ее мало замечал, когда она была со мной. Теперь же, когда нашего брака больше не существует, я вижу ее повсюду.

Я представила маленькую сильную птичку, которая взлетает все выше и выше, пока ее пение не пропадает вдали и не видно уже ничего, даже черной точки в небе.

— Наша политическая братия дала мне хорошего пинка под зад, — заметил он. — Но у меня достаточно информации в дневниках, чтобы каждому небо с овчинку показалось.

Я почувствовала его гнев, горький и страшный.

— Я собираюсь все это опубликовать, и черт с ним со всем, — добавил он.

— Всю грязь наружу, — сказала я.

— Если хочешь называть это так, пожалуйста, — ответил он. — Я предпочитаю называть это правдой.

— Ты никогда в жизни не говорил правды, Эдвард. Как ты собираешься начать это делать?

Откинув голову, он громко рассмеялся.

— У тебя всегда был острый язык, Сюзанна. Материнство ничего в тебе не изменило. Она — очень милый ребенок. Такая высокая для своего возраста. На кого она похожа? Эти глаза… чудесные. Я понимаю, глаза у нее от отца, да?

Я подошла к берегу озера и взяла тебя за руку.

— До свидания, Эдвард, — попрощалась я.

Мы медленно вышли из парка. Твои каблуки мигали, а мои стучали по тротуару. Эдвард Картер навсегда убрался из нашей жизни.

Она сидела в одиночестве в самом темном уголке кафе. И все же чувствовала, как все пялятся на нее. Кофе был отвратительный — черный и теплый. Она отхлебнула немного, вздрогнула и отодвинула чашку. Ей надо было пойти к стойке и заказать свежий кофе, но у нее не было сил. Двое стариков в остроконечных шляпах сели за соседний столик. Они громко беседовали и выглядели бы более уместно в углу местного паба, не в центре города в кафе со стальными кофемолками и прозрачными столешницами.

Обеденная беготня прекратилась. В кафе ввалилась компания молодых людей и устроилась за круглым столом. Карла подумалa, что это, должно быть, студенты из Тринити-колледжа. Они то бросали рюкзаки и полотняные сумки на пол. За ними вошли две женщины среднего возраста с пакетами из магазина «Браун Томас». Они были очень похожи друг на друга. Возможно, это были сестры — загорелые, с обесцвеченными волосами и многочисленными золотыми украшениями. Все держались раскованно. Казалось, посетителей интересует только кофе и разговоры, но Карла воспринимала нормальный ход вещей как ширму, которая может рухнуть в любой момент. Мужчина, сидящий возле окна и слушающий музыку с плеера, может внезапно превратиться в журналиста и сунуть ей под нос микрофон. За высокой драценой мог затаиться фотограф, скрытый блестящими зелеными листьями в ожидании, пока она расслабится.

Если бы Роберт был с ней, он бы сказал, что у нее развивается паранойя. Но он был в Австралии и никто не мог посоветовать ей взять себя в руки и встряхнуться.

В конце концов они договорились разойтись на «испытательный срок». Он поедет в Австралию, а она последует за ним через год. Тогда они и примут окончательное решение — быть вместе или расстаться. Они продали дом без проблем. Прежде чем они выехали, Карла в последний раз зашла в детскую комнату. Кроватка покрылась толстым слоем пыли, а морские коньки все так же переливались разными цветами и покачивались при малейшем движении воздуха. Очень медленно она отцепила конструкцию и разобрала ее. Она завернула каждого морского конька в папиросную бумагу и сложила в коробку. Она забрала их с собой в новую квартиру. А кроватку подарила благотворительной организации.

Когда самолет Роберта поднялся в воздух, ее единственным чувством было облегчение. Ее мир стал проще, словно тяжесть горя других людей постепенно покидала ее. Что-то подобное она испытывала, когда Гиллиан ушла в лучший мир. Как и тогда, Карла понимала, что это облегчение скоро исчезнет.

Роберт пошел работать в полицейское отделение штата Виктория. Он звонил ей каждое утро, когда ее день начинался, а его заканчивался. Вот так можно было описать их тогдашние отношения.

Фрэнк Стонтон связался с ней вскоре после того, как уехал Роберт. Он предложил ей поработать литературным негром и написать книгу для издательства «Вижн Публикейшнс». Он зарезервировал столик в одном итальянском ресторанчике. Официанты, по всей видимости, хорошо его знали, поэтому постоянно порхали вокруг Карлы, предлагая ей попробовать вина или отведать спагетти.

— Я знаю по той работе, которой ты занимаешься с Лео, что ты хорошо подмечаешь детали, — сказал Фрэнк. — Всякие сложности, когда дело касается клеветы. Но ты также можешь писать. Мне нужен вот такой призрак пера. Я хочу, чтобы ты взглянула на рукопись, которую мне передали. Это непростая история, и читать ее нелегко. Когда она выйдет в свет, то вызовет град опровержений и много дискуссий. Но это правдивая история жизни одного человека. Его писательские навыки не очень хороши, и книгу надо переписать. Ты сможешь встретиться с ним и выслушать его, а потом переписать историю, не искажая его манеры письма?

— Почему ты считаешь, что я гожусь для этой работы?

— Она о похищенном детстве.

— Похищенном?

— Государством. Будет еще много таких историй. Прочитай ее и скажи, что думаешь.

Он оказался прав. Рукопись Брендана, пестревшая грамматическими и орфографическими ошибками, ужаснула ее. После смерти матери, когда ему было всего пять лет, отец отдал его в приют. Шестьдесят лет спустя он умирал от эмфиземы, и его единственным желанием было издать эту книгу, прежде чем отойти в мир иной. Карла тесно сотрудничала с ним, допытываясь, как его физически и сексуально унижали одиннадцать лет, которые он пробыл в приюте Святого Альма. Она без устали работала над историей. Книга «Крики в тишине» была выпущена за месяц до смерти Брендана.

Позже она встретилась с Фрэнком в «Грешаме», чтобы обсудить следующий заказ. Она пришла раньше его. Карла была бы рада сидеть так целый день, наблюдая за солнечными лучами, проникающими сквозь витражи и слушая перепалки стариков.