Джой представляет снег, и панику, и грубые красные руки, которыми Филлис помогает ей появиться на свет, и своего отца, который далеко-далеко посреди песков слышит по телефону ее первый крик.

Над каналом повисла предрассветная дымка, в которой мелькала медленно плывущая по воде баржа. Карла налила себе кофе и пошла с кружкой на балкон. Послышалась полицейская сирена, потом еще одна. Поглядев на улицу, она увидела несколько полицейских машин. Движение на улице было перекрыто. Дальше вдоль берега канала была натянута желтая лента.

Когда она подошла к огороженной территории, там уже собралась небольшая группа людей. Она узнала Бев, старую проститутку, которая всегда приглядывала за Анитой. За четыре дня до этого она остановила Карлу, когда та выходила из своей квартиры, и спросила, не связывалась ли с ней Анита.

— Я видела вас с ней на днях в «Наффис», — сказала Бев. — Я проверила все обычные места, но никто ее с тех пор не видел.

Карла пошла вместе с Бев в местное отделение полиции, чтобы сообщить об исчезновении Аниты. Полицейский, который их принял, сказал, что, учитывая образ жизни Аниты, слишком рано начинать полномасштабные поиски.

Подходя к каналу, Карла заметила в толпе ярко-рыжие волосы Бев.

— Это Анита? — спросила она, понимая, что это вопрос риторический. Одного взгляда на покрасневшие глаза Бев было достаточно, чтобы узнать ответ.

Полицейские потихоньку разгоняли толпу. Их оттеснили в сторону, и Карла заметила неподалеку фургон телевизионщиков.

— Пойдем в «Наффис», — предложила она.

Бев кивнула и начала проталкиваться сквозь толпу. Когда они быстрым шагом шли берегом канала, Карла взглянула на статую Патрика Каванаха. Поэт сидел в задумчивой позе, руки скрещены на груди. Его желание удовлетворили. Никакой могилы. Только место, где бы он мог сидеть и вечно глядеть в спокойные воды канала. Карла вспомнила ночь, когда она встретила Аниту, и то, как девушка скрестила руки на груди. Она спрятала мысли глубоко в свое худое тело. Она стала своего рода проводником, который вел Карлу к «Наффис» и благоразумию.

— Ее нашли не легавые, — сообщила Бев. — Какая-то женщина выгуливала собаку. Собака нашла ее туфлю. Ну, ты знаешь, красную. Ей такие нравились. Потом она нашла Аниту. Она лежала наполовину в воде. Она была там с ночи воскресенья, я так думаю. Ублюдок пырнул ее ножом. А все из-за того, что она должна была ему денег. — Глаза Бев наполнились слезами, которые побежали струйками по щекам, смывая тушь. — Легавые, наверное, захотят поговорить с тобой. Похоже, ты последняя видела ее живой.

Бев была права. Полицейский, который ранее принял у них заявление о пропаже Аниты, допросил Карлу. Ей нечего было добавить к тому, что она уже рассказала. Она лишь однажды видела кого-то с Анитой, и это было в ту ночь, когда они познакомились.

— Он был около кафе, — сказала она. — Я бы не смогла его опознать. Но в воскресенье ей звонил мужчина. Я не знаю, был ли это тот же тип.

Полицейский даже не пытался скрыть любопытство.

— Она была вашей близкой подругой?

— Она стала другом, когда он мне понадобился. Я тоже хотела помочь ей. Но не смогла. Я позволила ей пойти на смерть и не сделала ничего, чтобы помешать этому.

— Из того, что я знаю, можно сказать, что ей уже было поздно помогать.

— Нет, это не так, — возразила Карла. — Анита была потерянным человеком. Но, пока она была жива, ей можно было помочь.

Она без всякого успеха просмотрела фото возможных подозреваемых и покинула участок. Снаружи ждала группа журналистов и фотографов. Она отпрянула от вспышек камер и громких вопросов.

— Карла, откуда вы знали Аниту Уилсон?

— Вы были в курсе того, что она проститутка?

— Вы знали, что она наркоманка?

— Почему вы были с ней в воскресенье вечером?

— Вы много проституток знаете?

— Вы знаете ее поставщика?

— Что вы рассказали полиции?

— Вы все еще верите, что ваш ребенок жив?

Вопросы ранили Карлу, словно пули. Гнев придал ей силы для того, чтобы прорваться сквозь толпу журналистов к машине. Когда возле нее появился фотограф, она ударила его ногой и закричала:

— Чертовы стервятники, почему вы не оставите меня в покое? Оставьте меня в покое!

Она подбежала к машине и попыталась открыть дверцу. Ключи упали на асфальт, и кто-то пинком отбросил их в сторону.

— Мне надо открыть машину!

Ярость сменилась страхом. Теперь между ними не было ничего, только линзы телекамер, которые, словно скальпель, глубоко вонзались в хрупкую защиту, которую она выстроила вокруг себя. Сегодня вечером в «Неделе на улице» и в завтрашних газетах они распнут ее и съедят.

Колин Мур наклонился и поднял ключи. Потом распахнул дверцу и помог ей забраться внутрь.

— Извини, Карла, — сказал он. — Мы просто делаем свою работу.

Парикмахерша была из Польши.

— Меня зовут Флорентина, — представилась она, колдуя над волосами Карлы. — Вам нужно просто немного подрезать секущиеся кончики, да?

Карла посмотрела на ее отражение в зеркале.

— Стригите! — приказала она.

— Но блондинки… это ведь так мило! — Флорентина была ошарашена. — У вас такие красивые волосы.

— Я хочу, чтобы вы состригли как можно больше волос. Лишь бы я не выглядела лысой. И надо покрасить их в черный цвет.

— Черный?!

— Черный как смоль.

— Но у вас уже есть одна Шинейд О'Коннор. Нельзя, чтобы их было две.

— Пожалуйста, Флорентина. У меня был тяжелый день. Просто сделайте так, как я прошу.

— Черный скучный и неинтересный, правда ведь? — спросила Флорентина, когда все было закончено. — Если вы измените свое мнение, приходите ко мне, и мы снова сделаем из вас блондинку.

— Я не изменю свое мнение.

Карла посмотрела на свои коротко остриженные волосы и почувствовала себя словно змея, сбрасывающая старую кожу.

Она стала невидимой, чтобы оставаться видимой.

Пятнышко стал просто проклятием для матери. Джой смотрит на лужу и на кучку в центре оранжереи. Надо поскорее прибрать, чтобы мать не увидела и не начала кричать, что Пятнышко — это настоящие бедствие и что он никак не может научиться, как себя вести. Если он не изменится, то будет жить на улице в будке.

Оранжерея превратилась в личное место матери. Она не любит, когда кто-нибудь туда заходит, особенно с тех пор, как Пятнышко сжевал одну из подушек с плетеного кресла и поцарапал ножки диванчика. Отец говорит, что оранжерея выглядит, как нарыв на боку дома, но мать любит сидеть там и писать, писать. Она запишет имя Пятнышка в Судебную книгу, если увидит, что он снова напроказил.

Мать топчется где-то на втором этаже. Джой хватает щенка на руки и бежит в кухню за газетой. Газета впитывает мочу Пятнышка и становится желтой. Нужна еще одна. Пятнышко скачет по расстеленной газете и оставляет на полу мокрые следы.

— Убегай отсюда, Пятнышко, — шепчет Джой и выгоняет его за дверь.

Третья газета уже не такая влажная. И в этот момент она видит фотографию. Сначала она замечает волосы. Они светлые, как у нее, и закрывают часть лица женщины. На ней черная куртка с блестящими пуговицами и тонкие черные брюки. Она опирается о капот машины. Ее рот раскрыт, как будто она кричит. Одной рукой она кого-то отталкивает. Джой видит только часть этого человека. Непонятно, мужчина это или женщина. Она читает заголовок: «Модель связана с про…»Длинное слово. Она пытается разбить его на части, как учила мать со словом «пре-зи-дент». Джой знает, кто такая модель.

Модели высокие, худые и носят красивую одежду. Но другое слово она никогда не слышала: про-сти-тут-ка. Она произносит его вслух.

— Что ты сказала?

Джой смотрит по сторонам и замечает ноги матери.

Ее застукали. Она сжимает газету, и на ней проступает моча Пятнышка. Щенок маленький, но внутри у него, должно быть, целое озеро.