— Да это мне на один зуб, — заявил пожилой мужчина за соседним столиком, разглядывая сэндвич.

Его товарищ согласился и презрительно отодвинул от себя тарелку с салатом, назвав его «объедки для кроликов».

За следующим столом несколько студентов вели оживленный спор. Их громкие голоса заставили стариков замолчать. Они натянули на головы шляпы и ушли. Какой-то молодой человек, постарше спорящих студентов, вошел в кафе и с чашкой кофе направился к освободившемуся столику. Коротко стриженные светлые волосы подчеркивали угловатые черты лица. На нем были черные джинсы и футболка, надетая под джинсовую рубашку. «Неприметный тип», — подумала Карла, сравнивая его со студентами, которые, несмотря на растрепанные волосы, рваные джинсы и футболки непонятных цветов, двигались и разговаривали с уверенностью довольных жизнью людей.

Он открыл книгу и углубился в чтение, но через несколько минут поднял глаза. Он внимательно посмотрел на Карлу, захлопнул книгу и подошел к ее столику.

— Вы не против, если я присяду?

Он положил руку на спинку стула.

— Нет, — ответила Карла, — я против.

Когда-то она считала, что журналисты — ее друзья, ее наперсники. Когда-то она намеренно привлекала их внимание к себе, чтобы насладиться мгновением славы, и в те беззаботные дни, отбрасывая назад копну густых волос и стреляя глазами по сторонам, верила, что они кормятся друг от друга. Тогда она не знала, что они только и ждали возможности втоптать ее душу в грязь.

Он кивнул и убрал руку со стула.

— Вы меня не помните? — Похоже, он не обиделся, когда она отрицательно покачала головой. — Я и не ждал, что вспомните. Меня зовут Дилан Ри. Мы встречались однажды ночью, но…

— Извините, я не даю интервью.

Карла уже хотела встать, но что-то в его взгляде заставило ее замереть.

— В промышленной зоне, — пояснил он. — Вы вызвали скорую помощь.

Внезапно она перенеслась в тот край паленого дерева, где тень двигалась среди других теней и превратилась в человека. Она не помнила его лицо, только длинные светлые волосы и неожиданное падение.

— Надеюсь, я вас не испугал.

В его голосе слышалась нервозность. Преждевременные морщинки вокруг глаз говорили о том, что жилось ему несладко, но что-то неиспорченное было в линии его рта. «Как у мальчика из церковного хора», — подумала она, осознавая, сколько иронии было в этом сравнении, принимая во внимание обстоятельства, при которых они встретились. Теперь он завязал. Она поняла это по его глазам, темно-серым и внимательным.

Он ждал ответа.

Она указала ему на стул.

— Вы изменились.

— Да, это так. — Он рассмеялся и, уже не спрашивая разрешения, отодвинул стул и сел. — Могу я купить вам еще кофе?

— Нет, спасибо. Я собираюсь уходить.

— Я хочу поблагодарить вас…

На мгновение он опустил глаза. У него были длинные пальцы с коротко обрезанными ногтями. Карла заметила шрамы, которые, вероятно, никогда не исчезнут.

— Я понятия не имею, что принял в ту ночь, — признался он. — На самом деле я вообще ничего не помню, кроме того, что мне рассказала Никки.

— Никки?

— Водитель кареты скорой помощи.

— А-а, да. Она и меня подвезла…

Она сглотнула, не в силах продолжать.

— Да. Она мне говорила. Она приходила проведать меня в больнице. Сказала, что соскребла меня с земли. Оказалось, что у нее брат умер от передозировки, и она решила, что меня стоит спасти.

— По всей видимости, ей это удалось.

— Реабилитация была сплошным кошмаром, это я вам точно говорю. Даже не знаю, как я справился и не сбежал. Хотя по-другому и быть не могло, учитывая, что вы сделали.

— Я?

Карла удивленно уставилась на него.

— Да! — Он несколько раз кивнул. — Вы забыли о собственной боли и помогли мне. Каждый раз, когда мне хотелось убежать, я представлял, как вы блуждаете по тем пустым зданиям, словно призрак. Но вы знали, по крайней мере, кого ищете, в то время как я понятия не имел, что потерял.

— Вы нашли то, что потеряли? Карла старалась не расплакаться.

— Я стал как новенький, когда вышел оттуда, — сказал он. — Никки заставила меня прийти в норму и убедила вернуться в колледж. Я буду проводить консультации с молодыми людьми. Я знаю все о дерьме, которое творится у них в голове, когда они теряют себя.

— Я рада за вас, — сказала Карла.

— Мне жаль, что вам не повезло. Потерять ребенка… Даже представить не могу, насколько это ужасно!

Его прямота была приятна Карле. Она привыкла, что в разговоре с ней люди старательно избегают любой темы, связанной с детьми.

— Одни времена сложнее других, — посетовала она. — В такой день, как сегодня, встретить вас… ну… это хорошо… правда хорошо.

— Я рад, что мы встретились. Как раз вовремя. Мы с Никки переезжаем в глубинку на следующей неделе.

— Навсегда?

— Я хочу оставить прошлое за спиной и начать все сначала. У нас есть ребенок, о котором надо думать.

— Ребенок?

— Мальчик. Билли.

— Похоже, вы получили все, что нужно.

— Мне пришлось пройти тяжелый путь.

— Иногда это необходимо.

Они прошли вместе по Графтон-стрит и распрощались, когда добрались до поворота на Нассау-стрит. Карла пожала его руку. У Дилана была теплая и крепкая ладонь. Ей хотелось постоять с ним еще немного. Казалось, ему тоже не хочется уходить.

— Я пойду. — Она повернулась, чтобы уйти. — У меня еще встреча.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Моя жизнь началась в ту ночь, — сказал он. — Я благодарен вам за все.

— Я ничего не сделала.

— Вы подняли меня, когда у вас были все причины оставить меня лежать.

Он перешел улицу и двинулся вдоль ограды Тринити-колледжа. Она наблюдала, как он уверенно идет к своему будущему. Вот он исчез из виду, и Карла поспешила по мосту О'Коннелла на встречу, на которую уже опаздывала. Удивительные повороты судьбы. У нее отняли ребенка, а в результате этого Дилан Ри смог вернуться к жизни.

Я почти потеряла тебя. Это могло произойти так легко. Это моя вина. Я на секунду потеряла бдительность и поверила, что могу быть свободной. Я никогда не вернусь в Дублин, никогда. Мне нужна крепость, чтобы держать тебя в безопасности. Мириам может думать все, что пожелает. Они все могут. На том и порешим. Но стены слишком толстые, а окна слишком маленькие. Мне нужна оранжерея, заполненная светом, из которой будет видна вся округа, чтобы я могла заметить опасность загодя.

На прошлой неделе позвонила Мириам и предложила приехать в ее студию. Ради вдохновения она переехала подальше от моря. Слепой жеребец из замка Лиманех стал жемчужиной ее коллекции.

В этих краях ходит история о свирепой рыжей женщине, известной под именем Маура Руа, и ее слепом жеребце. В семнадцатом веке она жила в замке Лиманех и сражалась не хуже любого воина, чтобы сохранить земли и имущество. Ее слепой жеребец был таким же агрессивным и так сильно лягался, что, когда его выпускали из конюшни, конюхи прятались в специально оборудованные в воротах ниши, чтобы не получить копытом по голове. Эту свирепость Мириам отразила в стекле.

Когда мы приехали в студию, жеребец медленно вращался в шкафу-витрине. Она достала его и передала мне. Стеклянные копыта взметнулись в яростном порыве. Каждая мышца была тщательно выгравирована, гладкое брюхо напряглось от рвущейся наружу энергии. Глаза у жеребца были немного навыкате, словно он чувствовал нас. Он ощущал врага, но увидеть его не мог.

Я осторожно держала жеребца, понимая, сколько сил Мириам потратила на него, на бесчисленные эскизы, которыми был завален пол ее студии. Она перепробовала множество вариантов, пока не остановилась на окончательном проекте.

Ты захотела подержать коня. К моему ужасу, Мириам взяла его и дала тебе.

— Не волнуйся, — спокойно сказала она. — Джой знает, что он драгоценный. Она его не уронит.

Глупо так верить в пятилетнего ребенка, однако ты, словно уважая доверие Мириам, с торжественным видом изучала фигурку. Ты уставилась на его глаза и сказала, что конь сердится. Ты посмотрела на его яростно рвущееся вперед тело, на гневно раздутые ноздри и повторила, что конь сердится, что конь сердится, как мама.