Я методичный человек и спланировала твое рождение до деталей. Я планировала, не веря, что получится. Я продумывала все, словно пилот бомбардировщика, который разрабатывает стратегию выживания, понимая, что в любой момент его может разнести на куски. Но непогоду я в расчет не брала. А она обеспечила мне прикрытие. Облака закрывали небо ночь напролет и весь следующий день; вода пенилась за каменными стенами, шумела в темноте, заливала дороги с опасными выбоинами. Филлис, закутанная в желтую зюйдвестку, приехала на тракторе, впустив в дом немного влажного ночного воздуха. Она протопала в высоких резиновых сапогах на второй этаж. Щеки ее покраснели от волнения.

— Несколько раз застревала по дороге, — сообщила она, — но все-таки добралась. Ну что тут у тебя?

Она отскочила от кровати и закрыла лицо руками.

Я понимала ее страх. Она может сколько угодно говорить о коровах, но рождение ребенка для нее загадка. Вся эта кровь на простынях, на моих ногах и руках, на тебе… Твои волосики слиплись от нее. Твое маленькое морщинистое личико было перемазано слизью. Ты лежала, распластавшись у меня на животе. Я взяла тебя и завернула в полотенце.

— Подержи ее, — попросила я, — пока я приведу себя в порядок.

Я силой сунула тебя ей в руки. Она держала тебя с опаской, словно боялась, что ты замяукаешь или начнешь царапаться.

— Святой Боже… — сказала она. — Я никогда не держала на руках новорожденного.

— Едва рожденного, — поправила я и встала с кровати. — Отвернись, пожалуйста. Я хочу…

Я заколебалась, но подняла простыню. Когда она увидела кровь, я думала, она упадет в обморок.

— Это плацента, — сообщила я. — Она вышла.

Филлис пересекла комнату, все еще держа тебя на руках, уселась на стул перед трельяжем и через зеркало смотрела, как я вывалила кусок печени в миску и накрыла ее тряпкой.

— Я и не знала, как это выглядит, — сказала она.

Я забралась назад на кровать.

— Господи, это ужасно…

— Все уже позади, — сказала я. — Самое сложное было перерезать пуповину. Если бы ты приехала вовремя, то могла бы сделать это за меня.

Она бросила быстрый взгляд на ножницы и нитки, лежавшие возле миски.

— Я бы не знала, что делать, — возразила она.

— Перерезаешь, потом завязываешь, — ответила я, — так обычно делают.

Она медленно подошла ко мне и села на краешек кровати. Казалось, она не может оторвать взгляд от миски. Кровь уже проступила на белой тряпке. Она громко сглотнула. Я подумала, что она либо вот-вот упадет в обморок, либо ее стошнит.

— Дай мне ребенка, — попросила я и забрала тебя.

Филлис уставилась на нас и наморщила лоб.

— Тут надо бы прибраться, — заметила она. — Кипяток! — внезапно рассмеялась она. — Так всегда бывает в фильмах. А я-то гадала, зачем он им нужен! Теперь понятно.

Она взяла кувшин и ванночку на трельяже. Ванночка была фарфоровая и старая, украшенная синими розами. Наверное, Мириам использовала ее, когда Дэвид был младенцем. А его бабушка, наверное, купала в ней его отца. Ощущение преемственности никогда не было таким сильным в этом доме, как в ту ночь.

Я вытерла кровь с твоей кожи, убрала все нечистоты, а потом завернула тебя в мягкую белую простыню.

— Чай и тосты, — сказала Филлис. — Моя двоюродная сестра говорит, что это лучшее средство от слез.

Тост был толстым и маслянистым, а чай крепче, чем я обычно пью. Но я никогда не ела и не пила ничего вкуснее.

Филлис поинтересовалась, придумала ли я уже имя.

Я ответила, что возможно только одно имя. Это имя было Джой.

Мы попробовали, как оно звучит. Филлис удовлетворенно кивнула и снова взяла тебя на руки. У нее на лице сияла улыбка. Она чувствовала себя очень важной.

— Не сложнее, чем с трактором справляться, — сказала она. — Хоть помощи ждать не от кого, но тебе повезло, что я оказалась рядом. Жаль только, что я не поспела к ее рождению.

— Нет, ты успела, — возразила я. — Во всяком случае была так близка к этому, что разницы особой нет. Я никогда не смогу тебя отблагодарить.

Она помогла мне дойти до душевой. Вода стекала по моему телу, смывая кровь. Пока я мылась, Филлис приготовила для меня чистую ночную рубашку. Кровать была застелена свежими простынями, а старое белье она засунула в корзину для грязной одежды. Филлис не спускала с тебя глаз, а когда она позвонила Дэвиду, то он услышал твой плач… такой громкий и здоровый.

— Я должен был быть рядом, — несколько раз повторил он, и голос его дрогнул, словно он тоже плакал. — Мне не следовало оставлять тебя одну. Наша дочь такая же красивая, как и ее голос?

— Даже еще красивее, — ответила я. — Она — наше чудо.

По Северному морю гуляли шторма. В течение двух дней ни один вертолет не мог сесть на буровой. Однако прогнозировалось улучшение погоды, и он должен был приехать домой, как только сможет.

Я рассказала Филлис, как приготовить тебе прикорм. Она влажными глазами смотрела, как ты сосешь молоко. Но постепенно она начала беспокоиться о своей матери, которой помогала в полночь ходить в уборную.

— Ты хочешь, чтобы я избавилась от… — Она поколебалась и указала на миску.

— Пускай стоит, — сказала я, когда она подняла ее с пола. — Я сама об этом позабочусь.

Она кивнула, когда я попросила ее не трогать испачканные простыни, понимая, как любая женщина, что грязное белье лучше стирать самому.

Дэвид уже в пути, летит к нам. Мириам тоже спешит, причем с целым ворохом новых идей. Оба спешат увидеть тебя. Дома мы существуем в океане спокойствия. Ты спишь возле меня, твое лицо сосредоточенно. Твои губы дрожат в улыбке. Я не могу отвести от тебя взгляд. Твои светлые волосики мягкие, словно пух. У меня тоже светлые волосы. Твои глаза все еще затуманены, блуждают. Сложно сказать, какого они цвета. Я надеюсь, что голубого.

Сегодня вечером Карлу Келли покажут в новостях. Скоро начнется пресс-конференция. Это ее первое появление на публике, не считая шквала публикаций после рождения Исобель Гарднер. Я не смогу смотреть. Что сделано, то сделано.

Если ты когда-нибудь и прочтешь этот дневник, я к тому времени буду уже мертва. Тогда мне будет все равно. Пожалуйста, не считай меня злой женщиной. Зло — это Холокост, пуля в голову, нож под ребро. Судьба жестока, она ухмыляется уголками губ и время от времени направляет нас пинками. Единственный раз в жизни я дала сдачи и забрала то, что смогла.

Карла усилием воли заставила себя войти в конференц-зал отеля. Это было самым важным выступлением перед общественностью в ее жизни. На столах, покрытых зеленым сукном, были расставлены бутылки с водой и стаканы. Она села за стол и поприветствовала объективы камер, словно старых друзей, которые пришли ее утешить. Каждый снимок имел значение. Вспышки фотоаппаратов помогут найти ее дочь. Ее охватило волнение, когда она подняла фотографию Исобель Она позволила назойливым объективам увидеть спою опустошенность, свое замешательство.

Старший брат Лео, который защищал ее с тех пор, как он были детьми, автоматически стал ее советчиком и адвокатом Когда они говорили перед конференцией, он подчеркивал насколько важны слова. Он прошелся по тексту заявления которые она должна была прочесть, и посоветовал, как отвечать на вопросы. Он сказал, что нужно говорить простыми фразами и обращаться напрямую к женщине, которая забрала Исобель. Она будет слушать.

История об исчезновении ее дочери распространилась по средствам массовой информации, словно лесной пожар:

В серьезных газетах заголовки были более осторожными: