— Я хотел этого с тех пор, как увидел тебя.

Ее губы заставили его замолчать. Он простонал, когда она раздвинула бедра и впустила его глубоко в себя. Карла двигалась навстречу знакомым ощущениям, однако они казались совершенно другими. Он остановился и полез в карман куртки за презервативом. Она закрыла глаза, пытаясь заставить себя остаться с ним, забыть обо всем, но почувствовала, что страсть исчезает. Фрэнк ощутил изменение в ней и рухнул рядом. Карла положила голову ему на грудь.

Она провела губами по его плечу и поцеловала в шею. У него была бледная, словно полотно, кожа. Волосы на груди Фрэнка оказались золотисто-каштанового цвета.

— Извини, Фрэнк, — сказала она.

— И ты меня извини, Карла. — Он поднял с пола рубашку и укрыл их. — Что мы делаем?

— Мы ничего не делаем, — ответила она. — Для разнообразия это было бы неплохим вариантом. Просто ничего не делать.

— Мой разум согласен, — сказал он, — но тело говорит, что это невозможно.

— Я последний человек, который тебе нужен, Фрэнк.

— Я сам решу, так это или нет. Все, что тебе нужно понять, — это хочешь ли ты быть в моей жизни. Но сейчас, очевидно, неподходящий момент. Когда ты придешь в мою постель, я не захочу делить тебя ни с кем.

Он быстро оделся и ушел.

Карла криво усмехнулась, выключила свет и укрылась пуховым одеялом. Ей следовало попросить его остаться, силой проложить дорогу к забытью. И он не знал бы, что на него нашло, а она бы испортила себе карьеру литературного негра.

В маленькой сельской церквушке, где Карла с Фрэнком и прочими гостями ждали невесту, он слегка толкнул ее коленом и прошептал:

— Это Шарон в первом ряду?

— Да. — Карла сложила руки на коленях и посмотрела на Шарон, которая держала сына на руках и заставила его замолчать, поцеловав в щеку. — Как ты догадался?

— Она вылитая ты.

— Уже нет.

— Ага, — согласился он, — но ты поняла, что я имею в виду.

Широкополая шляпа помогала Карле сохранить инкогнито. Когда она появилась на свадьбе Рейн, никто не обратил на нее внимания. При других обстоятельствах Карла была бы свидетельницей на свадьбе подруги. Рейн понимала, почему она отказалась: это могло бы разрушить ее с таким трудом завоеванную свободу.

Органист заиграл «Вот идет невеста…», и в проходе появилась Рейн под руку с Робертом. Он тут же узнал ее, и его глаза расширились. Он открыл рот, словно хотел произнести ее имя, но взял себя в руки. Он тоже привык к невидимости.

Когда они добрались до гостиницы, где происходил торжественный прием, Карла прямиком направилась в туалет. Она держала руки под холодной водой, пока они не занемели, а ее щеки не побледнели.

Он ждал ее снаружи.

— Карла…

— Клэр, — мягко поправила она.

— Рейн мне сказала. — Он понимающе кивнул и обвел ее взглядом. — Ты выглядишь ослепительно!

— Спасибо. — Она сняла шляпу и провела рукой по волосам. — Я все еще дергаюсь, когда гляжу в зеркало.

— Я так понимаю, ты поменяла квартиру.

— Да. Я переехала. А ты теперь семейный человек. Ты счастлив, Роберт?

— Иногда мне кажется, что да, — ответил он, — по-своему. А ты?

— Я довольна. Этого достаточно.

— Я думаю о ней каждый день. — Он говорил так тихо, что ей пришлось придвинуться ближе, чтобы услышать. — Вчера я был на кладбище. Ей было бы уже семь лет.

— Ей семь лет.

— Ты выглядишь иначе, — заметил, он, — но совершенно не изменилась.

Шарон, толкая детскую коляску с ребенком, остановилась возле него.

— Я тебя ищу. — Она посмотрела на Карлу, но не узнала ее. — Привет, — поздоровалась она, — я Шарон Доулинг. — Она махнула рукой в сторону ребенка. — А это наш сын Дэмиан.

— Поздравляю, Шарон.

На какое-то мгновение все замерли. Даже Дэмиан, казалось, притих, увидев выражение их лиц. Потом, словно не в силах выдержать напряжение, начал плакать.

— Он проголодался.

Шарон нагнулась и положила Дэмиану руку на голову, словно желая защитить его. Ее обесцвеченные волосы потемнели у корней. По всей видимости, она отращивала их. Возможно, ей надоело быть копией чьего-то воспоминания.

— Я отнесу его в комнату и покормлю.

— Я сейчас приду, — сказал Роберт.

Она кивнула и посмотрела на Карлу.

— Рада снова видеть тебя.

— И я, Шарон, — ответила она, удивляясь, как мило они беседуют, какими они стали невосприимчивыми к боли. Кто бы мог подумать, что они будут вот так стоять и не бросятся друг на друга с ножом?

— Могу я позвонить и встретиться с тобой? — спросил он, когда Шарон ушла.

— Нет.

— Просто поговорить.

— Нет.

— Я не буду…

— Нет, будешь.

Он кивнул.

— Ты права. А ты?

— Я не хочу рисковать и выяснять.

— Кто этот мужчина с тобой?

— Фрэнк Стонтон. Он друг.

— А-а, издатель. Рейн говорит, что он хотел бы быть для тебя чем-то большим, чем просто работодателем.

— Так и есть.

— А ты ему позволишь?

— Думаю, что да.

Он схватил ее за руку.

— Боже, Карла, как мы умудрились потерять друг друга?

— Я не знаю, Роберт. Но так случилось. И теперь мы ничего не можем с этим поделать.

Фрэнк организовал закуски и заказал напитки.

— Я уже собирался послать отряд на поиски, — сказал он, когда она опустилась на стул напротив.

— Я разговаривала с Робертом.

— Я так и знал. Если тебе хочется сбежать, нам не обязательно оставаться до конца приема.

— Звучит неплохо. Рейн поймет.

— Куда ты хочешь отправиться?

— К себе, — ответила Карла. — Если мне не изменяет память, у нас осталось одно незавершенное дело.

Она удивилась тому, как легко было любить Фрэнка. Ему нравилось жить на грани. Именно это безрассудство притягивало ее к нему. Если бы ее попросили описать свои чувства, она бы сказала, что это была удобная любовь, которая требовала от нее очень немногого. Никаких вопросов. Никаких скандалов, никаких перепалок. Карла не испытывала того огня, который притягивал ее к Роберту, или головокружительного безумного волнения, которое держало ее рядом с Эдвардом Картером. Истинной страстью Фрэнка было книгоиздательство. Он принимал ее прошлое, но не придавал ему большого значения. В сорок пять лет он был убежденным холостяком с привычным образом жизни, который не собирался менять. Их потребности совпадали, и, став любовниками, они не почувствовали никаких перемен.

Сегодня вечером ты была звездой. Мы с Дэвидом сидели в первом ряду актового зала школы Маолтрана и наблюдали, как ты с важным видом выходишь на сцену. Эта сверкающая улыбка, эта самоуверенная походка, которая может в мгновение ока смениться томным скольжением. Твоя копна рыжих волос была плохой маскировкой, но никто ничего не заподозрил. Все, затаив дыхание, следили за собственными чадами и не обращали внимания на сходство, которое сразу же бросалось в глаза.

Как только началось прослушивание у Энни, я знала, что тебя возьмут. Учителя музыки обожают твой голос.

— Как же ты, наверное, гордишься дочерью! — сказала она, когда мы пошли за сцену. — И откуда у нее этот талант?

После представления мне хотелось сжать тебя в объятиях и рассказать, как прекрасно ты выступила. Голос у меня был напряженным, слова казались бессмысленными. Я увидела, как ты помрачнела. Ты вызывающе вскинула голову и с улыбкой повернулась к тем, кто пришел поздравить тебя. Ты думала, что я ушла, но мне было слишком больно, чтобы обращать на это внимание. Страх и боль. Я не знала, где заканчивалось одно чувство и начиналось другое. Живот скрутило, и я испугалась, что может пойти кровь. С каждым месяцем становится все хуже и хуже. О боже, как же я боюсь!

Важна только дисциплина. Йога и религия. Я обнаружила силу молитвы и… собственности. Это была идея Мириам, чтобы я позвонила в «Брин Окшионирс» и поговорила с Виктором Брином о работе.