Что значат десять лет разницы в возрасте между мужчиной и женщиной, спросила я себя. Да ничего… если только старше мужчина. Но если все наоборот, если старше женщина, то ситуация коренным образом меняется. Я безрассудно потратила свое время на слишком большое количество мужчин. Я не могла позволить себе роскошь продолжать в том же духе. Мне было интересно, кого он видел, когда смотрел на меня? Женщину не первой молодости, которую взяла на работу его мать? Будущую жену? Только время сможет ответить на этот вопрос.

Когда он снова вернулся домой в отпуск, я уже научилась исполнять народные танцы. Мы пошли в «Моллойс», я надела яркое платье со скромным вырезом и накрасила ногти на ногах красным лаком. У Имельды в козырях была молодость, но я была опытной обольстительницей. Я знаю, как давать, не получая. Как гладить и ласкать мужскую плоть, то сильнее, то слабее, как глубоко стонать, учащенно дышать и задыхаться, словно боль и удовольствие слились в единый комок сладострастия. Мне часто становится интересно: в том, что я не могу испытывать наслаждение от секса, виновата та ночь с Дэвидом, когда я забеременела? Правда, Дэвид в нашу первую ночь не сомневался, что я была удовлетворена.

Мы провели целый день, изучая Буррен. Как и Мириам, он прекрасно знал округу, редкую фауну и флору в расселинах между камнями, старые легенды. Он говорил о пустыне, об одиночестве и бесконечных часах, проведенных с бутылкой, о безрассудных карточных играх. Но не упоминал женщин.

— Расскажи мне о Джои, — попросила я, когда мы сидели в небольшом пабе в Дулине. — Наверное, ты очень скучаешь по нему с тех пор, как он уехал в Канаду.

Коррин сменила гнев на милость, оказавшись от Дэвида на большом расстоянии. Она прислала ему фотографии и видеозаписи их сына. На Джои была бейсболка, а в руках он держал хоккейную клюшку. Он уже научился подписывать письмо отцу, пририсовывая рядом несколько крестиков, что символизировало поцелуи.

— Я постоянно узнаю его в других детях, — признался Дэвид. — То поворот головы, то форма подбородка, то волосы, когда у него были кудряшки.

Я рассказала ему о своем мальчике. Это был единственный раз, когда я говорила о нем кому-то. Мы сидели рядом, не прикасаясь друг к другу, и разговаривали. А позже мы пошли ко мне, и он меня обнял. У него не было презервативов. Я успокоила его, сказав, что все под контролем. Мы проводили вместе каждую ночь, пока не начался его новый контракт. Я не написала ему, что беременна. Мне нужно было время, чтобы убедиться в этом. Два месяца спустя я была в Дублине на встрече с покупателем магазина, когда почувствовала острую боль в животе.

— Такое бывает, — сказала доктор в клинике по планированию семьи, — с первым ребенком всегда бывают неожиданности. Причин для повторения таких болей нет.

Когда я вернулась в студию, Мириам, занятая работой, не заметила темных кругов у меня под глазами. Дэвиду я ничего не сказала.

Полгода спустя, когда он приехал домой, я засунула в холодильник бутылку белого вина и поставила греться еще одну бутылку, но уже красного. Я приготовила говяжьи рулеты с голубым сыром и каштанами, на десерт был пирог с голубикой. Он отнес меня в спальню. Когда все закончилось, я смахнула с его лба волосы и прошептала несколько теплых слов. Его грудь была покрыта потом. Я положила руку ему на грудь, слушая удары его сердца. Мне захотелось испытать то горячее, взрывное ощущение, когда не существует ничего, кроме свободного полета.

Мы заснули, потом проснулись и снова занялись любовью. Три раза он входил в меня, и, когда он наконец выбился из сил и глаза его потемнели от страсти, меня охватило спокойствие. Я чувствовала, как его семя движется внутри меня, спеша создать что-то прекрасное.

Прошло еще три месяца, прежде чем я написала ему, что беременна. Я убедила его, что ему не следует волноваться. От него ничего не требовалось — никаких обязательств или поддержки. Я представила, как он читает мое письмо среди жарких песков. Сначала им овладеет тревога, потом он успокоится, нахмурится и задумается о сыне на другом конце света.

Он позвонил и предложил мне выйти за него замуж. Мы решили сыграть свадьбу, когда он вернется в следующий раз.

В его голосе чувствовалась уверенность. Ребенок получит его имя.

Я спросила его, любит ли он меня. Ведь у нас было так мало времени, чтобы узнать друг друга.

— Да, — ответил он. Я верю, что он не врал. — Я люблю тебя, Сюзанна. Этого достаточно, чтобы я связал с тобой свою судьбу.

Через неделю появилась боль. Мириам отвезла меня в больницу.

— Первый ребенок, — сказала она, — такое бывает.

Она плакала вместе со мной и нежно обнимала меня за плечи, словно боялась, что я рассыплюсь от ее прикосновений. Вскоре вернулся Дэвид, чтобы утешить меня.

— Мы все равно поженимся, — заверил он, — и у нас будет много детей.

Мы поженились тем летом в Маолтране. Я получила то, что хотела, однако меня преследовали призраки — боль была невыносима. Мириам переехала в мой дом, а я — в Рокроуз. Как она говорила, меньше шума, меньше места. Она считала, что две женщины в семейном гнезде плохо уживутся.

Вдалеке маячил Буррен — серое лоскутное одеяло с зелеными проплешинами. Я представила, как земля кипит под этими известняковыми отрогами и дольменами, а на поверхности — нежные орхидеи и горечавки, ясменник, колокольчики, очанки и зверобой, торчащий из трещин в скалах. Суровый, но прекрасный пейзаж должен был облегчить мои страдания. У нас еще будут дети. Они вырастут свободными и счастливыми.

Я старалась убедить себя в этом, но судьба подняла на смех все мои мечты. Одну за другой. А потом появился шепот. Мои потерянные дети шептали: «Больше никогда… больше никогда… больше никогда…»

Больше шепота нет. С тех пор как появилась ты, он исчез. Единственный звук, который нарушает ночной покой, это твои громкие крики, словно ты пытаешься разрушить стены своим голосом.

Запах тигровых лилий наполнял кухню. Некоторые цветки открылись, явив миру пятнистые лепестки, которые отворачивались от агрессивных тычинок. Карла читала где-то, но не могла вспомнить, где именно, и в то время она, должно быть, как раз вынашивала Исобель, что настойка тигровых лилий помогает при тошноте и рвотах во время беременности. Но ей не нужна была настойка. Ни разу за все девять месяцев Исобель не потревожила ее, не считая легких толчков ручками и ножками. Она приняла цветы от Эдварда Картера и поставила их в вазу.

— Полиция прекратила поиски, — сообщила она. — Я хочу, чтобы ты убедил их, что сдаваться слишком рано.

— Почему ты думаешь, что у меня получится убедить их? Он вытянул ноги под столом и отхлебнул кофе.

Карлу раздражало, что он так непринужденно чувствует себя рядом с ней.

— Ты политик…

— От оппозиции, — напомнил он.

— Только ты можешь это сделать. — Карла села напротив и заставила себя не нервничать. — Я должна найти ее, — добавила она. — В противном случае я не знаю, как жить дальше.

— Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе, Карла. — Он говорил уверенно, такой же обходительный и убедительный, каким она его помнила. — Младенец не может исчезнуть без следа. Должно быть, они что-то не заметили. Никто не смог бы в одиночку провернуть такое дело. У кого-то должна быть информация, которая сможет нам помочь. Я подниму эту тему. И подключу свои связи в СМИ. Как только история забывается, шансов не остается. Если уж я берусь за дело, то будь уверена, что твоя дочь найдется.

Карла гадала, чью совесть он пытается утихомирить, свою или ее.

— Что ты делаешь в течение дня? — спросил он.

— Жду телефонного звонка, — ответила она.

— Это тебя разрушит.

— А что мне еще остается делать?

Он покачал головой и встал. На мгновение Карле показалось, что он собирается прикоснуться к ней, и она отпрянула. Эту бессознательную реакцию он, конечно, заметил.