Отец рассердился, когда узнал, что она пила в «Моллойс». Никто не потребовал у нее удостоверения личности, и было весело чувствовать себя частью компании и смеяться, пока не начинал болеть живот. Дэнни Брин подвез ее почти до самого дома. Она настояла на том, что с ней все в порядке и дальше она пойдет сама. Дэнни поверил ей на слово. Его отец подарил ему на совершеннолетие «Порше-Бокстер», и он боялся, что его остановит полиция за вождение в нетрезвом состоянии или за превышение скорости, или за то и другое. Она так и не дошла до Рокроуза. Отец подобрал ее возле дома, но она этого не помнила. Теперь Дэнни запрещено появляться возле Рокроуза, пока ей не исполнится восемнадцать, и отец пригрозил заявить на Джимми Моллойса в полицию, если он будет продавать алкоголь несовершеннолетним.
После этого ее тошнило так сильно, что она решила больше никогда такого не делать. Но сделала это всего лишь неделю спустя, когда они вшестером гуляли в высокой траве луга Доулинг. Дэнни купил сидр в «Моллойс», и их бы не застукали, если бы Дэнни не взбрело в голову похвастаться перед ними стереозвуком в своем «порше». Когда он сделал громче, Джой показалось, что рев тяжелого металла разрывает уши, но ей это нравилось. Жаль, что ни одному из них не пришло в голову, что музыку, вероятно, слышат в соседнем графстве. Конечно же, ее услышали в Рокроузе, и отец, похоже, был готов разбить машину Дэнни кувалдой. Джой не успела добежать до ванной, и ее вырвало прямо на лестничной площадке. Потом она отослала Джои то электронное письмо. Одного воспоминания об этом было достаточно, чтобы по телу забегали мурашки.
Дилан прерывает ее размышления.
— Как прошла неделя?
— Скучно.
— Расскажи.
— Что рассказать о скуке? Я встала, потом туда-сюда, потом пошла спать.
— Туда-сюда?
Она глубже вжимается в кресло и скрещивает ноги.
— Школа, домашние задания, электронная почта. Я же говорю, скучно.
— Ты посылала скучные электронные сообщения?
— Наверное. А как еще проводить время в этом захолустье?
— Это ты мне расскажи.
— Ну, если не пить, я имею в виду.
— А с этим как дела?
— Никак, по всей видимости. Я же поэтому сейчас здесь.
— Ты назвала эту причину. Но разве именно из-за этого ты сейчас здесь?
— Это вы мне скажите.
Она терпеть не может, когда он замолкает, и приходится несколько минут сидеть в тишине. Похоже, Дилана это совсем не беспокоит, но Джой чувствует себя неловко и ей приходится говорить всякие глупости, чтобы не молчать.
Ручки и нож для открывания конвертов лежат в желтовато-зеленой коробочке на столе. Она изучает лезвие ножа. С обычными письмами все определенно проще. Их нужно складывать и засовывать в конверты с адресом и наклеенной маркой. Даже если она отнесет письмо на почту, а потом вдруг передумает, Милдред позволит ей забрать его, прежде чем его отправят дальше. С электронной почтой так не получится. Это ведь мгновенное общение.
Она написала электронное сообщение в ту ночь, когда отец прогнал ее домой с луга Доулинг. Оставшись в комнате одна, но все еще слыша голос отца, она написала Джои. На следующее утро она не помнила, что написала, и ее едва снова не вырвало, когда она обнаружила письмо в отосланных сообщениях.
Дорогой Джои! Ты знаешь, что только одна буква разделяет нас. Джой/Джои. Я так хочу тебя увидеть. Я так хочу убежать и оказаться у тебя в объятиях. Я так скучаю по тебе с тех пор, как ты уехал. Я ненавижу Италию за то, что она забрала тебя у меня. Я так скучаю…
Она тут же отослала Джои еще одно письмо с извинениями и пояснениями, что она была вне себя от алкоголя, когда писала первое письмо. Он ответил холодно и сухо.
Джой, я обеспокоен тем, что ты пьешь. Тебе только пятнадцать лет, и ты не представляешь, какой вред это наносит твоему организму. Я понимаю, что ты пытаешься убежать от потрясения из-за смерти матери, но алкоголь и общение с этим подонком Брином тебе не помогут. Я удалил твое предыдущее сообщение, поскольку ты была, как сама написала, «вне себя от алкоголя». Я сейчас очень занят и напишу, когда появится время. Пожалуйста, помни о том, что я говорил. Дилан повидал на своем веку многое и сможет понять.
Джои.
В тот день она позвонила Дилану и договорилась о встрече.
Он сидит неподвижно, и Джой гадает, дышит ли он вообще. Она изучает фотографию Никки и их детей на столе.
— Я не понимаю, почему все так обеспокоены из-за алкоголя, — говорит она. — Это случилось всего несколько раз, а все так волнуются, словно я законченная алкоголичка.
— Кто это «все»?
— Что?
— Ты сказала, что все волнуются. Кого ты имеешь в виду?
— Ну, папа и бабушка… и Джои.
— Как дела у Джои? Она пожимает плечами.
— Откуда мне знать?
— Вы не общаетесь?
— Редко.
— Однако ты думаешь, что он тоже обеспокоен?
— Это потому, что я туплю… — Она замолкает на полуслове и делает глубокий вдох. — Матери он никогда не нравился.
— Ты знаешь почему?
— Она винила его за это.
Она убирает челку со лба и проводит пальцем по еле заметному белому шраму.
Ночью, когда она не может заснуть, она трогает его. Почти невидимый шрам, но она изучила его так же хорошо, как и остальное тело.
— Она хотела, чтобы я тоже винила Джои в этом, но я отказалась. Я разочаровала ее… как обычно.
— Как обычно?
— Сложно постоянно разочаровывать человека, но у меня получалось.
— Как конкретно ты ее разочаровывала?
Джой подумала, сколько ей еще придется сидеть здесь и вести эти пустые разговоры.
— Тем, что была сама собой, наверное. Начнем с того, что ей нужен был ребенок с голубыми глазами.
Ее удивляет, откуда только возникают подобные воспоминания. Уже прошли годы с тех пор, как она думала об этом…
Они лежат с матерью лицом к лицу, обнявшись. Ее мать вздыхает.
— Жаль, что у тебя не голубые глаза. Ты была бы просто идеальна.
Сколько же ей тогда было? Два, три года? И был ли это единственный случай? Почему это воспоминание врезалось ей в мозг? Почему она так четко его помнит? Она хотела, когда смотрела в зеркало, чтобы ее глаза изменились, посветлели, чтобы они были такими красивыми, как хотела мать. Но они все равно оставались того же темного цвета, и мать отворачивалась, плотно сжимая губы от разочарования.
Легче говорить о матери, чем обсуждать Джои. Говорить было несложно. Она помнила спокойные годы, тишину и одиночество, которые воцарялись в Рокроузе, когда отец уезжал. И эту тишину ей надо было разрушать криками и капризами, чтобы потом остаться одной в комнате и плакать, пока не успокоится.
Домашнее образование, единственное решение.
— Я знаю, что для тебя лучше, — говорила мать. — Мать всегда знает, что надо ее ребенку.
— Но я хочу ходить в настоящую школу. Я не хочу все время быть здесь с тобой!
Она не хотела этого говорить, и мать снова отшлепала ее за наглость. Джой тихо расплакалась, когда мать вышла из комнаты, но она, должно быть, услышала ее, потому что вернулась и принялась укачивать дочь. Обними меняй., поцелуй меня… люби меня.…
У Дилана бесстрастное лицо. Он выглядит неприметно в сером свитере и брюках, но, возможно, это сделано намеренно, чтобы стать невидимым, что позволит эмоциям людей свободно выплескиваться, подобно прибою.
— Раньше, когда я была маленькая, она записывала всякие вещи в книжку. Она называла ее Судебной книгой. Каждый раз, когда я делала что-то не так, она записывала это туда, чтобы Господь увидел и использовал эту информацию в Судный день. Это пугало меня… Каждый раз, когда я видела, что она что-то записывает, я думала, что снова расстроила ее. Как могла она…
Джой замолкает и всхлипывает, а Дилан ждет, когда она продолжит. Она думает, что он может так просидеть и прождать целый день, если понадобится.
