Прибыв со своими истребителями в город, Артур Лидум сразу направился в уком партии. Там он два часа беседовал с представителем ГДК Коммунистической партии Латвии и секретарем укома Карклинем. Представитель Центрального Комитета, пожилой человек — по выправке в нем угадывался бывший военный, — сначала расспросил Артура, как он подготовил к эвакуации комсомольцев уезда и как показали себя в боях с диверсантами истребители, затем сел рядом с Артуром и, понизив голос, продолжал беседу.

— Не исключена возможность, что территория нашей республики на время попадет в руки врага, тогда партийному и советскому активу придется эвакуироваться. Это означает, что большинство коммунистов Латвии — и как раз самые опытные, закаленные подпольной работой, — уже не будут находиться здесь, когда враг со своими подручными начнет хозяйничать в нашей стране. Красная Армия разгромит захватчиков, выметет их с Советской земли. Но необходимо, чтобы борьба с гитлеровцами развернулась и по эту сторону фронта — в тылу врага. Само собою это не произойдет. Нам надо взять это дело в свои руки. Товарищ Лидум, согласен ли ты остаться на месте и организовать по поручению партии партизанское движение в этой области? Работа трудная и опасная. Если у тебя есть хоть малейшее сомнение, мы принуждать тебя не будем. По правде говоря, за эту задачу должен взяться он… — председатель ЦК кивнул в сторону первого секретаря, — но здоровье его так плохо, что оставлять его работать в подполье нельзя. Здесь нужны сильные, здоровые люди, способные вынести самые трудные условия — мокнуть в болотах, мерзнуть в зимнюю стужу под открытым небом, переносить голод и жажду. Как ты смотришь на это предложение?

— Сейчас для меня не может быть большей чести, чем получить от партии такое задание, — ответил Артур. — Доверие партии оправдаю делами.

— Значит, договорились?

— Договорились.

Представитель ЦК крепко пожал руку Артуру. Затем они обсудили практические вопросы: о пригодных для этого дела людях, о материальной базе и связи. Представитель ЦК дал Артуру много ценных советов по тактике партизанской борьбы, познакомил с разными приемами подпольной работы — в гражданскую войну в Сибири он руководил большим партизанским соединением.

Артур должен был сейчас же скрыться из города, не дожидаясь прихода немецких войск. Из своих истребителей он выбрал только самых крепких, проверенных и надежных, — всего человек пятнадцать. С каждым из них Артур поговорил с глазу на глаз. В результате образовалось ядро будущей партизанской части. Для главной базы Артур выбрал большие Айзупские леса. Аурский бор, непроходимое Змеиное болото могли служить опорными пунктами и резервными базами.

Времени оставалось так мало, что нельзя было терять ни часа. Сдав дела укома комсомола второму секретарю, Артур ночью вместе со своими боевыми товарищами исчез из города. В Айзупские леса доставили на грузовике оружие, взрывчатку и продовольствие. С матерью Артуру не удалось встретиться. Ильза уехала по заданию уисполкома в одну из ближайших волостей проверить, как идет эвакуация детского дома.

Несколько дней партизаны просидели в чаще леса, наблюдая за событиями и отлучаясь лишь в небольшие разведки. Почти в каждой волости у них было по наблюдателю и связисту, от которых Артур получал информацию о передвижении немецких войск, о местопребывании вооруженных фашистских групп, комендатур и учреждений, а также о деятельности местных предателей. С первых дней немецкой оккупации ему стало известно о преступной деятельности некоторых старых знакомых. Рейниса Тауриня назначили старостой Пурвайской волости, и он сейчас же составил длинный список советских активистов и «подозрительных» лиц.

Артур не удивлялся рассказам о кровожадности Тауриня — от этого «культурного» кулака всего можно было ожидать. Артур не удивился и тому, что Анна Пацеплис ушла из дому вместе с пурвайскими активистами, хотя ему больше хотелось, чтобы она осталась: пригодилась бы как связная между отдельными партизанскими группами.

Бруно Пацеплис стал во главе одной из карательных команд и действовал, как настоящий палач. С благосклонного разрешения оккупационных властей он расстреливал евреев и устраивал облавы на своих соплеменников, которых Тауринь занес в черные списки. Не проходило дня, чтобы наследник Мелдеров не убил самолично человека. В уездном городе у него был настоящий конкурент в лице Лудиса Трея. Сын мясника, почти весь год прятавшийся у знакомых отца и своих друзей, сейчас носился с видом триумфатора на полицейском мотоцикле по улицам города и северной части уезда, которую ему поручили очистить от «вредных и нелояльных элементов». После удачной операции оба «героя» обыкновенно встречались и отмечали свои «подвиги» шумной оргией. Всему уезду стала известна циничная фраза Лудиса Трея, что у него болит голова в те дни, когда не удается убить ни одного красного.

— Ладно, Лудис, я позабочусь, чтобы у тебя никогда больше не болела голова… — сказал Артур, узнав про дела бывшего школьного товарища, — Скоро тебе придется держать ответ. И тебе, Бруно Пацеплис, и тебе, Рейнис Тауринь.

Артур собрал партизан на совещание. После обобщения донесений разведчиков и его собственных наблюдений картина положения в уезде стала вполне определенной. Террор оккупантов отчасти уже достиг своей цели: жители были напуганы, угроза смерти возымела свое действие. Поэтому прежде всего было необходимо пробудить силы народа и показать всем, кто сжимал кулак в кармане, что сопротивление возможно, что можно заставить дрожать насильников, а для этого надо теперь же, не теряя ни одного дня, совершить подвиг, который отозвался бы эхом по всей области.

Партизаны разработали подробный план операции, разделились на несколько групп и в следующую же ночь отправились к намеченным объектам. Группой, которая должна была провести операцию в уездном центре, руководил сам Артур Лидум. Вместе с ним пошло несколько молодых парней.

Комендант гауптман Шперличг после обильного ужина, основу которого составляли присланные мясником Треем продукты и крепкие напитки, направил к начальнику карательной команды Людвигу Трею и начальнику уездной полиции Скуевицу вестового с приглашением прийти играть в карты.

— Господа, я доволен вашей работой и считаю, что этот вечер мы можем заслуженно отдохнуть, — сказал Шперлинг, когда приглашенные явились. — В нашем городе через несколько дней можно будет повесить почетные вывески: «Judenfrei».[26] Этим в значительной мере мы обязаны вам… — он признательно улыбнулся Людвигу Трею. — Будьте уверены, что обергруппенфюрер в донесении рейхминистру Гиммлеру не замолчит это обстоятельство и фюрер отметит ваши заслуги орденом и званием офицера эсэсовских войск.

Польщенный Трей выбросил вверх мясистую руку с короткими толстыми пальцами и громко выкрикнул:

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — отозвался Шперлинг. — А вы, господин Скуевиц, принимая во внимание ваш долголетний опыт и успешную деятельность в уезде, можете надеяться на повышение по службе. Мне известно, что в последнее время вами сильно интересуются в Риге. Сам генерал полиции на каком-то совещании упоминал о вас, как о примерном полицейском работнике в оккупированной стране. Возможно, что вас переведут в Ригу, может, даже в Белорутению, где очень нужны энергичные деятели… Что вы на это скажете?

— Чувствую себя польщенным таким вниманием и понимаю, кого я должен благодарить за повышение… — пробормотал Скуевиц, долговязый, худощавый мужчина с большим горбатым носом. — Против Риги я ничего не имею… я там некоторое время работал в бытность префектом Лютера, но что касается Белоруссии… пардон, Белорутении, то может оказаться большим препятствием незнание местных условий.

— Местные условия? Да там нечего знать! В каждом месте, куда мы приходим, мы создаем эти местные условия, а туземцев заставляем привыкать к ним, нравится им это или не нравится. Еще не хватало, чтобы мы начали изучать их нравы и приспосабливаться к ним. Такими приемами новый порядок в Европе не строят. Как вы на это смотрите, господин Трей?