— Очень просто, господин гауптман, — ответил Лудис. — Повесить и пристрелить негодного человека в любом месте можно одинаково легко. Когда уезд будет очищен or последнего большевика, прошу послать меня в Белорутению или на Украину, и я докажу на практике, что хорошо можно работать в любых местных условиях.

— Вы слышали, господин Скуевиц? — подмигнул комендант начальнику уездной полиции. Затем вдруг добавил: — Говорят, вы большой любитель прекрасного пола. Какие женщины вам больше нравятся — блондинки или брюнетки?

— Мне нравятся и ге и другие, только они должны быть молоды и красивы, — ответил Скуевиц.

— Значит, и это обстоятельство не помешает вашей успешной деятельности в Белорутении, — Шперлинг засмеялся. — Там у вас будет большой выбор. Но если вам попадется ярко выраженная блондинка, умеренно полная и средних лет, дайте мне знать — мне такие ужасно нравятся. Как это хорошо, когда человеку что-нибудь нравится и когда он может получить то, что ему нравится! Стоит жить в эпоху Адольфа Гитлера!

— Хайль Гитлер! — опять воскликнул Трей.

— Хайль Гитлер! — ответил Шперлинг. — Господа, мы сыграем только две-три партии на невысокие ставки, после этого я вас угощу чудесным коньяком, и около полуночи мы будем наслаждаться обществом трех самых красивых и веселых дам города. Вы довольны, господин Скуевиц?

— Вот это я понимаю, вот это настоящее гостеприимство! — воскликнул Скуевиц. — Надеюсь, моя жена об этом не узнает?

— И вы еще беспокоитесь о таких мелочах? — удивился Шпелинг. — Наши любовницы — это наше личное дело, и никто, даже жена, не имеет права совать нос в эти дела. Я свою Амалию отучил от ревности и тому подобных эмоций на второй же год после свадьбы. Люди должны понять, что высшей смысл жизни состоит в наслаждении. Мы живем, чтобы наслаждаться, и каждого, кто попытается помешать мне выполнять главную задачу моей жизни, я рассматриваю как личного врага. Древние римляне — о! те умели жить… Плохо ли жилось Нерону или, скажем, Калигуле? Ну, ничего, при Адольфе Гитлере мы создадим новый Рим и возобновим некоторые старые полезные традиции. У нас будут свои рабы и рабыни.

— Рабы вещь хорошая! — заметил Лудис. — Вы можете делать с ними что хотите.

С час они играли в карты. Ставки были действительно маленькие, и Лудис со Скуевицем нарочно проигрывали одну партию за другой, чтобы доставить удовольствие Шперлингу, гордившемуся своим искусством игры. Затем на столе появился коньяк, и, когда было изрядно выпито, Шперлинг велел Лудису рассказать, как он в один день расстрелял в каком-то местечке более ста человек: как жертвы сами рыли себе могилу, раздевались догола и ложились на дно ямы. Некоторые были только ранены, их зарыли живыми.

— Когда у вас будет в виду что-нибудь подобное, дайте мне знать, — сказал Шперлинг. — Я поеду посмотреть.

— Если угодно, я могу завтра же сорганизовать нечто подобное, — сказал Лудис — В городе осталось еще восемь семей, которые нам все равно надо уничтожить. Место уже выбрано — в лесу, километрах в двух от города. Скажите только одно слово, и я это устрою.

— Хорошо, только чтобы не слишком рано, — согласился Шперлинг. — У меня по утрам крепкий сон.

— Мы можем это сработать под вечер, около шести-семи часов. Тогда и жара спадет.

— Вам, господин Скуевиц, тоже надо посмотреть, — сказал Шперлинг. — Может быть, вам приглянется какая-нибудь красотка.

— Можно… я с удовольствием… — буркнул Скуевиц и многозначительно покосился на пустые бутылки. Ему понравился этот крепкий напиток, и он с удовольствием выпил бы еще рюмочку, другую.

— Вернер! — позвал Шперлинг вестового. Тот, очевидно, вышел во двор и не отозвался на зов гауптмана. — Проклятие! Куда опять запропастился этот лентяй… Придется самому идти в кладовую за коньяком.

Он встал и нетвердой походкой вышел из комнаты. Немного спустя оставшиеся в комнате услышали, как Шперлинг, словно споткнувшись, упал, и Скуевиц недовольно проворчал:

— Еще разобьет бутылку, и мы останемся ни с чем…

— Слишком наливаться не стоит, — заметил Лудис. — Ты слышал, Скуевиц, около полуночи придут женщины. Что мы, пьяные, будем с ними делать?

— Поди ты, еще неизвестно, какие они… Может, на них и смотреть не захочешь.

— У Шперлинга недурной вкус. Он-то знает, кого пригласить.

— Тогда увидим, каков его вкус. «Умеренно полная, средних лет». Ха-ха-ха!

Шперлинг не возвращался. Скуевиц пошел узнать, почему так долго задержался хозяин дома. И снова оставшийся в комнате Лудис услышал как бы шум падающего тела, и опять все замолкло.

«Как скоро насосались, на ногах не стоят… — подумал он. — А еще хорохорятся, как петухи».

От скуки он начал перелистывать какой-то берлинский иллюстрированный журнал. Там была почти сплошная порнография. Углубившись в разглядывание соблазнительных фотографий, Лудис не слышал, как за его спиной тихо отворилась дверь и в комнату вошли трое молодых рослых мужчин.

— Добрый вечер, Луди… — внезапно услышал он над ухом. Обернувшись, сын мясника побледнел и вскочил со стула: перед ним, в шинели гауптмана немецкой армии, стоял Артур Лидум, держа наготове револьвер. — Только пикни, и твоя песенка спета. Веди себя тише воды, иначе с тобой произойдет то же, что со Шперлингом и Скуевицем. Ну, ребята, нечего мешкать, наденьте Лудису намордник.

Товарищи Артура всунули в рот Лудису кляп и скрутили за спиной руки. Артур толкнул его в плечо и сказал:

— Двигайся, старина. Прогуляемся по свежему воздуху, здесь очень накурено. Только не пугайся, если увидишь что-нибудь на кухне.

В углу кухни лежали трупы гауптмана Шперлинга и грозного шефа уездной полиции Скуевица.

— Так иногда случается с подлецами, — сказал Артур Лудису, у которого от страха глаза полезли на лоб, а ноги почти перестали слушаться.

По темным улочкам окраины они вывели Лудиса из городка. На опушке леса их ждал партизан на немецком армейском мотоцикле. Лудиса посадили в боковой прицеп и привязали к сиденью, но партизаны не спешили с отъездом. Остановившись у края дороги, они смотрели с холма на темнеющий в долине городок, будто чего-то ожидая.

Вдруг в ночной темноте один за другим раздались два мощных взрыва. Высоко в воздух взвились два огненных снопа, и начался пожар. Послышались выстрелы, затарахтели автоматы. Вскоре на дороге показались два мотоцикла. Достигнув места, где стоял Артур Лидум со своими товарищами, оба мотоцикла остановились.

— Все в порядке? — спросил Артур.

— В порядке, товарищ командир! — ответил один из прибывших. — Комендатура взлетела на воздух вместе со взводом солдат и горит, как факел. Дом уездного полицейского отделения сначала не загорался, пришлось подлить бензину. Этой ночью дежурил помощник самого Скуевица с тремя полицейскими. Их с полчаса тому назад утихомирили.

— Значит, сейчас они могут доложить своему шефу об успешном окончании дежурства, — сказал Артур. — Полчаса назад Скуевиц тоже отправился к праотцам, из вежливости пропустив вперед коменданта Шперлинга. Нацистам, как известно, предпочтение. Мне гауптман оставил на память свою служебную шинель и документы: возможно, пригодятся, так же как эти мотоциклы карательной команды, которые нам любезно подарил сегодня ночью сам фюрер команды.

— Товарищ командир, одно задание нам так и не удалось выполнить. Лудиса Трея мы не нашли ни в комендатуре, ни на квартире. Этот субъект…

— Этот субъект сидит уже в мотоцикле и поедет с нами в лес, — сказал Артур, кивнув в сторону Лудиса. Сын мясника застонал и так заметался на своем сиденье, что заскрипел прицеп. — По местам, товарищи! Нечего прохлаждаться. Надо быть на месте еще затемно.

Все уселись на мотоциклы и с потушенными фарами умчались по большаку. Первую машину, с Лудисом в прицепе и молодым партизаном на запасном сиденье, вел Артур.