Когда собрание уже близилось к концу, к столу президиума подошла пожилая крестьянка.

— Дорогие товарищи, разрешите один вопрос? — обратилась она к президиуму.

— Спрашивайте, не стесняйтесь, тетушка Гандрис… — с улыбкой ответила Анна.

— Теперь вот я вступила в колхоз, — начала Гандриене. — Скажите, а можно будет ходить в церковь и как быть с крещением детей? Ведь нас растили богомольными, и мы с малых лет привыкли к слову божьему.

— Вступить в колхоз — не одно и то же, что вступить в партию или комсомол, — пояснил Артур. — Убеждения члена партии, комсомольца несовместимы с верой в бога, посещением церкви и тому подобными вещами. Ну, а если колхозница не может обойтись без церкви и бога, никто ее за это не осудит. Молитесь себе, только не забудьте, что на колхозной ниве надо работать. За молитвы вам не зачтут ни одного трудодня.

— А, значит, можно! — обрадовалась Гандриене. — Большое спасибо, большое спасибо. Не думайте, что я так сильно верю в этого бога. Только так, немного, по старой привычке. Ведь трудно за один день отвыкнуть. Хочется иногда послушать, что Рейнхарт в своей проповеди скажет. Я коммунистов ужас как люблю и иногда молюсь за них богу, чтоб им все хорошо удавалось. Я и сама ведь такая же божья коммунистка, только вот церковная служба мне еще нравится.

Продолжая благодарить и довольно улыбаясь, она вернулась на свое место и долго что-то горячо рассказывала соседям.

Уже смеркалось, когда Анна проводила до машины Артура, Валентину и Пилага. Усталая, но счастливая, слушала она прощальные приветы отъезжающих крестьян и пожелания дальнейших успехов. Пилаг сел рядом с шофером, а Артур и Валентина — на заднем сиденье. Когда машина скрылась за углом Народного дома, Анна медленно зашагала домой.

Первые две недели колхоз существовал только формально. Коллективную работу решили начать с весенней пахоты и сева. Запасов сена не было, и правлению колхоза пришлось оставить лошадей и молочный скот до весны у колхозников, а молочно-товарную ферму организовать, когда скот начнет пастись.

В начале второй недели Регута и Анну вызвали в Центральный Комитет Коммунистической партии Латвии. Бюро ЦК заслушало доклад Регута об организации колхоза «Ленинский путь», подробно расспросило нового председателя о хозяйственной базе, о размерах земельной площади, о количестве скота, о сельскохозяйственном инвентаре, числе трудоспособных колхозников и о хозяйственных планах на ближайшее время. Бюро ЦК одобрило организацию колхоза, а Регута, выступление которого произвело хорошее впечатление, утвердило председателем артели, сильно покритиковав и исправив его хозяйственные планы. Правлению колхоза посоветовали незамедлительно организовать конеферму и молочнотоварную ферму.

Вернувшись из Риги, Регут созвал заседание правления и рассказал об указаниях ЦК партии.

— Пока мы будем ковыряться на своих клочках земли, а скот останется в усадьбах, колхозом и пахнуть не будет, — сказал Регут. — Изменится только вывеска, а жизнь пойдет по-старому. Все равно когда-нибудь придется освобождаться от пут единоличной жизни. Так чем скорее, тем лучше. Если дожидаться весны, то мы очутимся у разбитого корыта, доживем до того, что не останется молочного скота для фермы.

— Да ведь колхозу трудно будет прокормить коров, — заметил член правления завхоз Мурниек. — В единоличном хозяйстве легче. Там каждый найдет выход, сумеет вытянуть.

— Вот это и есть неверие в коллектив! — воскликнул Регут. — Я прежде сам так думал, но когда мне в Риге указали на мои ошибки, сразу понял, что так дело не пойдет, что это отсталый взгляд. Что же получается: одиночка может сделать то, что не под силу коллективу! Если это так, тогда не стоило бы и объединяться. Мы объединились, чтобы стать сильнее и чтобы нам было по плечу то, на что раньше не хватало пороху. Как же вдруг колхоз стал таким немощным, а единоличник таким сильным? В каждом их нас все еще сидит этот старый Адам, вот в чем беда. Нам его надо изгнать так, чтобы и духа его не было. А насчет корма коровам не тужите. Будет скот — будет молоко. Сдадим молоко государству, а государство поможет нам сеном и жмыхом, это мне в Риге обещали. Теперь подумаем, где нам устроить фермы и кого поставить заведующим.

— Конеферму можно разместить в Мелдерах, — предложил Клуга, назначенный бригадиром первой полеводческой бригады.

— Но ведь там коннопрокатный пункт! — возразил Мурниек. — Государственное предприятие!

— Коннопрокатный пункт ликвидируют, — пояснил Регут. — Министерство сельского хозяйства согласно пойти нам навстречу. Я говорил с заместителем министра. При организации колхоза эти пункты теряют значение.

— Тогда дело другое, — сдался Мурниек.

— А животноводческую ферму очень хорошо устроить в Стабулниеках, — продолжал Регут. — На первое время помещений хватит. Когда скота прибавится, построим новый коровник. Заведующей фермой рекомендую назначить Ольгу Липстынь. Женщина энергичная и предприимчивая, в молодости немало помесила навоз в кулацких хлевах. Лучшей заведующей и не придумать.

— Ольга Липстынь будет неплохой хозяйкой, — пробасил Мурниек. В глубине души он мечтал видеть заведующей свою жену, но это, вероятно, никуда не годится, если жена и муж будут на руководящих должностях. Сам Мурниек был назначен завхозом. — Она, пожалуй, подойдет, — добавил он. — Только не знаю, как Ольга управится с отчетностью и всей этой арифметикой, а так она честный человек.

На его лице появилось кислое выражение, но остальные члены правления этого, вероятно, не заметили.

— Заведующим конефермой можно назначить молодого Гандриса, — продолжал Регут. — Он большой любитель лошадей; посмотрите, каких коней вырастил на своих двадцати гектарах. Хоть на ипподром посылай состязаться с заводскими.

— Гандрис в кавалерийском полку прослужил полтора года, — добавил Клуга. — У него есть книги по коневодству. Лучшего заведующего фермой мы не найдем.

На этом и порешили. Труднее оказалось найти подходящего человека на должность счетовода. Для такой работы необходимы были хоть небольшие познания по финансовому законодательству и колхозной экономике, а главное, требовался работник, на которого коллектив мог бы всецело положиться. Анна Пацеплис обещала поискать подходящую кандидатуру среди комсомольцев.

— Некоторые из них закончили среднюю школу, — сказала она. — Если у них и нет специальной подготовки, можно подучить.

— Хотя бы за счет артели, — сказал Регут. — Это окупится. И потом я хотел бы попросить, чтобы уезд прислал знающего агронома. Он нам поможет спланировать все работы и севооборот на будущий хозяйственный год. Нам будет нужен и трехлетний план, иначе из коллективного хозяйствования ничего не выйдет.

— Мне кажется, товарищ Регут, здесь нам поможет Айвар Лидум, — сказала Анна. — Он окончил сельскохозяйственное училище и занимается в Сельскохозяйственной академии. Вырос он в этих местах и хорошо знает наши условия. Он вместе с Римшей разработает все планы, какие только нужно.

— Это дело! — воскликнул Клуга. — Выходит, мы богатые люди; если немного поискать, окажется, что у нас все есть.

— Разве Лидум сможет работать и на осушке болота и в колхозе? — засомневался Мурниек.

— А это одно с другим связано, — ответила Анна Мурниеку. — Если Айвару… то есть Лидуму, будет известно направление хозяйственного развития колхоза, ему проще разработать генеральный проект мелиорации.

— Это опять правильно, — поспешил согласиться Мурниек.

Сразу после заседания Регут начал действовать.

Решение немедленно объединить крупный рогатый скот и организовать конеферму новые колхозники приняли по-разному. Многие лелеяли мечту, что вчерашнему единоличнику дадут возможность исподволь привыкнуть к переменам. Те, у кого было больше скота, некоторое время ходили задумчивые, мрачные.

— Значит, моей Пиектале так и придется привыкать к чужому корму и уходу, — вздыхала матушка Гандриене и так жалостливо гладила старую корову, будто животное собирались вести к мяснику. — Кто же теперь будет за тобой ухаживать и заботиться, Пиекталиня… чужие ведь любить не будут.