— Одевайтесь и пойдемте со мной, — сказал он шепотом.

— Куда? — спросил Айвар.

— В лес, к наши м… — тихо ответил Бруно. — Вам придется командовать группой и наблюдать за дорогой, идущей через Аурский бор к северу. Ни один красный не должен уйти по этой дороге, вы будете отвечать за это. Поторопитесь, скоро начнет светать.

— Я никуда не могу уйти, — сказал Айвар. — Кто же присмотрит за домом? Пока отец не вернется, я должен оставаться в Ургах.

— Вы с ума сошли! — рассердился Бруно. — Ведь я передал вам приказание вашего отца.

— Я ничего не знаю, — Айвар пожал плечами. — Я не могу поверить каждому случайному человеку, который прибежит ко мне ночью.

— Значит, не пойдете?

— Ни в коем случае.

— Смотрите, как бы вам не пришлось в этом раскаяться, — пригрозил Бруно.

— Разрешите мне самому судить об этом, — отпарировал Айвар и захлопнул окно.

Потоптавшись на месте, Бруно в сердцах сплюнул и исчез в предутреннем сумраке. Когда он скрылся, Айвар оделся, растворил окно и выскочил в сад. По межам он направился к болоту. Недалеко от Сурумов Айвар сел в кустарнике на пригорке и стал дожидаться утра, не спуская глаз со старой избы, тихого двора и покосившегося хлева. Примерно через час там, внизу, скрипнула дверь. Немного погодя на дворе показалась стройная фигурка с подойником в руках. У Айвара сильно забилось сердце.

— Анна… — шептал он. — Ты жива и здорова… Привет тебе, мое солнышко…

Он видел, как девушка отмахнулась от весело прыгавшей вокруг нее собаки, как наконец исчезла в старом хлеву, откуда уже неслось тихое мычание коров. Тогда он поднялся и, радостно вздохнув, медленно зашагал в Урги.

Как не могло остаться без отпора вероломное нападение врага на Советскую землю, точно так же не могли остаться безнаказанными вылазки тыловых бандитов.

По заданию уездного комитета партии Артур Лидум организовал несколько вооруженных групп истребителей и сам возглавил одну из них. В его распоряжении было два грузовика и несколько мотоциклов. Вскоре по всему уезду стало известно про истребителей группы Лидума. Они всегда вовремя появлялись там, где больше всего были нужны. Стоило только врагу в каком-нибудь темном уголке поднять голову, как через несколько часов там появлялась бесстрашная группа бойцов, сваливалась как снег на голову и уничтожала осиные гнезда предателей и диверсантов. Сам народ помогал истребителям находить и опережать врага, наводил их на след бандитов и сообщал о каждом подозрительном случае в округе.

В течение недели Артур со своим отрядом провел несколько удачных операций. Боевое крещение они приняли в открытом бою с десантной группой, которую удалось окружить в Айзупском лесу. После нескольких часов боя всю группу полностью уничтожили. Оружие, отнятое у гитлеровцев, Артур распределил между своими бойцами, а часть отдал айзупским активистам, чтобы они могли бороться с врагами, если те высунут голову.

Двумя днями позже Артур обнаружил бандитскую базу в Аурском бору и дотла разгромил ее; захваченных бандитов постиг быстрый и грозный суд.

В небольшом перелеске, который вклинивался между двумя большаками, ранним утром, еще до первых петухов, истребители Артура Лидума застигли врасплох какого-то шпиона. Сидя в хорошо замаскированном убежище, он наблюдал за продвижением войск по обеим дорогам и доносил об этом гитлеровцам при помощи портативного передатчика. Когда истребители предложили ему сдаться, шпион метнул — одну за другой — две ручные гранаты и пытался скрыться, но не успел пробежать несколько шагов, как пуля, посланная Артуром Лидумом, навсегда утихомирила врага. Просматривая вещи диверсанта, обнаружили старый латвийский паспорт на имя Арнольда Друкиса, и один из истребителей признал в убитом шпионе бывшего волостного писаря, который в июне 1940 года пропал без вести.

Узнав об этом, Артур с особым интересом посмотрел на уничтоженного врага: так вот он, Друкис, которого Ян Лидум искал с первых дней установления Советской власти в Латвии… Вот он, верный слуга и наемник темных, враждебных народу сил. Сжав тонкие губы, он лежал теперь перед Артуром, унеся с собой в могилу трагическую тайну, разгадку которой Ян Лидум надеялся найти именно у него.

— Жаль, что так скоро пристрелили этого пса… — сказал Артур. — Он бы мне пригодился живым.

— Для чего? — спросил парень, опознавший Друкиса. — Это была такая гадина. Теперь он получил по заслугам.

— Он знал кое-что важное для меня, — объяснил Артур. — Сейчас ничем уже не поможешь.

Взяв вещи Друкиса и захватив передатчик, отряд Артура вернулся к спрятанным в лесу машинам и двинулся в путь. Они не проехали и десяти километров, как их нагнал мотоциклист. Это был один из истребителей группы Артура, направленный утром в город с донесением.

— Товарищ Лидум, вам без промедления надо явиться в уком партии, — сообщил связной. — Приехал товарищ из Риги. Он хочет говорить лично с вами. Вот письмо.

Артур вскрыл конверт. На листе бумаги было написано всего несколько слов: «Немедленно со всеми людьми вернитесь в город получить новое важное задание. Поспешите!»

— Ну ладно, спешить так спешить… — сказал Артур. Он приказал повернуть машины, и они на предельной скорости поехали в город.

Было начало июля.

Когда немецкие военные самолеты появились над Змеиным болотом и стали сбрасывать бомбы на большак, жители Пурвайской волости поняли, что на этот раз дыхание войны заденет их, хотя волость и находилась в стороне от главных дорог, по которым двигались войска в первую мировую войну.

Анна Пацеплис тайком от отца и мачехи уложила все необходимое в дорожный мешок и спрятала его в стогу сена, чтобы в случае необходимости без задержки отправиться в путь. Когда — об этом известят товарищи из волостного исполкома.

В Сурумах начался сенокос. По утрам, подоив коров, Анна уходила на луга и вместе с Жаном косила грубую болотную осоку; иногда, вернувшись с молочного завода, к ним присоединялся отец. На юге грохотала канонада, в воздухе гудели моторы самолетов, скрипели повозки на пыльных дорогах, а на лугу в Сурумах звенели косы и Антон Пацеплис по временам покрикивал на детей, когда те на минуту останавливались, не закончив ряд, чтобы прислушаться к голосам войны:

— Нечего смотреть! Пусть их воюют сколько хотят. Нам надо думать о том, как жить!

Нельзя было сказать, чтобы он на своем веку много думал о том, как будут жить его дети, и эта внезапная серьезность звучала в устах Пацеплиса почти смешно.

Фронт с каждым днем приближался, а вместе с этим менялось и отношение отца и мачехи к Анне. Выжидательное, угрюмое молчание сменили грубые издевательства.

Анна заметила, что мачеха все время старается не спускать с нее глаз. Случалось, что кто-нибудь из комсомольцев приходил в Сурумы к Анне, тогда Лавиза вертелась около них и мешала им говорить наедине.

«За что они меня так ненавидят? — думала Анна. — Что я им сделала, за что они так хотят мстить мне? За то, что не послушала их и вступила в комсомол? И что плохого сделала Советская власть моему отцу? Пусть бы кричали Тауринь, Стабулниек, Кикрейзис — у тех отняли излишки земли; но почему неистовствует Пацеплис?»

Она не находила этому объяснений.

Только раз, поздно вечером, появился в Сурумах Бруно; он что-то шепнул отцу, мачехе, а уходя, бросил на Анну взгляд, полный ненависти.

— Скоро ты запоешь такой мотивчик, что крышка с избы приподнимется… — сказал он. — Тогда я послушаю.

Однажды канонада раздалась так близко, что казалось, бой происходит тут же, за большим болотом. Вечером все Змеиное болото озарилось багряным отсветом. Как только стемнело кто-то постучал в дверь избы Сурумов. Во дворе залаяла собака. Анна торопливо оделась, обулась, повязала на голову пестрый платочек и накинула на плечи легкое летнее пальто. В приоткрывшейся двери родительской комнаты показались две головы — отца и мачехи.