— Хотелось бы остаться в волости до завершения всех работ. Начальник управления почти обещал. Может, пошлют производителем работ… Если б ты поговорил в министерстве…

Лидум погрозил сыну пальцем:

— Бороться надо, Айвар, без всякой протекции. Вспомни, как мы уговаривались при демобилизации.

— Уговор остается в силе. Мне дядюшка не нужен, но для пользы дела можно бы и помочь. На работе по осушке болота я буду получать меньше, чем сейчас, так что корыстные соображения здесь исключаются.

— А если Анна поступит в партшколу? — Ян Лидум не удержался, чтобы не поддразнить сына.

— Тогда тем более нужно остаться на болоте, — горячо отозвался Айвар. — Одному из нас там быть необходимо. Нельзя же без энтузиастов.

— Ладно, я еще посмотрю, как у вас там с энтузиазмом.

Они выпили еще по рюмке и перешли в комнату Яна Лидума.

— Знаешь, отец, меня начинают тревожить тени прошлого, — сказал Айвар и, протянув отцу письмо Тауриня, стал рассказывать о своем разговоре с Пиколом. — Всего можно было ожидать, но не такой наглости, — заключил юноша. — За кого он меня принимает? Наверно, думает, что если человек по независящим от него обстоятельствам побыл в их стае, то всю жизнь будет тосковать по ней.

— Врага никогда нельзя недооценивать, — сказал Лидум, задумчиво посасывая старую походную трубку. — Но в этом случае их поведение не говорит о большом уме.

— Домогаться подобного могут только безнадежные идиоты! — с горячностью воскликнул Айвар. Его губы дрожали от волнения, глаза потемнели.

— Идиоты обычно безвредны и не способны на продуманные действия из-за своего слабоумия… — продолжал Лидум. — А эти подлецы весьма ядовиты и опасны. Они знают, чего хотят.

— Это торгаши, отец. Они думают, что за золото можно купить все, что только пожелают… даже человеческую совесть.

— Это естественно, сын, что они так думают. Ведь золото — их религия. Совесть… неужели ты думаешь, что для них еще существует это понятие?

— Но что мне теперь делать? Что ответить Тауриню? Как поступить с Пиколом?

Лидум спокойно и серьезно посмотрел в глаза Айвару.

— А как ты сам думаешь действовать?

— Что тут раздумывать? Если бы дело было только в Пиколе, я при следующей встрече просто связал бы его и сдал органам государственной безопасности. Для меня это было бы делом одной минуты… он и охнуть не успел бы. Но этого мало. Пикол только один из этой волчьей стаи. Там есть еще Тауринь. Обезвредив Пикола, я еще не сведу счетов со всей их бандой, а у меня к ним большой счет.

Айвар говорил это нервно, шагая по комнате.

— Ты конкретнее, Айвар… — вставил Лидум. — Что именно ты хочешь сделать?

— Их хитрости противопоставить свою хитрость. Так действовать я имею право со всех точек зрения. Как это ни противно, я готов начать с ними самую опасную игру. Сделаю вид, что попался на их удочку, а сам заманю в капкан Пикола, Тауриня и всех прочих. Я не сделаю ничего такого, что хоть в малейшей степени причинит вред советскому народу. Буду действовать осторожно и смело, и они поверят мне. А когда все повернется так, как надо, одним ударом прекращу игру, и капкан захлопнется.

— И это все? — спросил Лидум, когда Айвар замолчал.

— Пока все…

— Так, так… Крупная игра, личные счеты, капкан… Ты прав — со всех точек зрения ты имеешь право так действовать. И все же ничего у тебя из этой игры не выйдет.

— Почему не выйдет?

— Вот ты ответь мне на один вопрос. Как бы ты поступил, если бы Пикол или кто другой дал тебе задание убить какого-нибудь советского или партийного работника — Анну Пацеплис, Артура или агента по заготовкам, который заставляет кулака выполнять обязательства перед государством?

— Такие вопросы… даже задавать не надо… От меня они не получат самой безобидной служебной бумаги.

— А если потребуют? Отговориться не удастся, невинными услугами не отделаешься. Прежде чем тебе довериться, они обязательно проверят тебя на деле, заставят сделать что-нибудь такое, чем ты неизбежно скомпрометируешь себя в глазах советского народа. Только после этого они станут доверять тебе, только после этого ты сможешь заманить их в капкан, но тогда будет поздно, ты тогда уже будешь не охотником, а участником их шайки. Дорога назад будет отрезана, и Рейнис Тауринь сможет ликовать: ты снова будешь принадлежать ему.

Айвара поразила эта мысль, он опустился на стул и сжал голову руками.

— А если бы мне все-таки разрешили попробовать? Может быть, они совсем не так умны и дальновидны?

— Не надейся, Айвар.

— Но попытаться-то можно. За меня не бойся, я свою дорогу знаю, с нее меня ничто не сманит.

— В этом я не сомневаюсь, мой мальчик…

— Если дело примет такой оборот, как ты предполагаешь, я прекращу игру и удовлетворюсь той добычей, какая будет возможна.

— Не знаю. В таких делах я не опытен, но как бы там ни было, тебе надо поговорить об этом в другом месте.

Они решили, что на обратном пути в Пурвайскую волость Айвар остановится в уездном центре и поговорит с начальником отдела Министерства государственной безопасности — Индриком Регутом.

— Ладно, я обязательно это сделаю, — сказал Айвар. — А как быть с ответным письмом Тауриню? Пикол скоро его попросит.

— И по этому вопросу тоже поговори с Регутом, — сказал Лидум.

Рано утром Айвар попрощался с отцом и уехал обратно в деревню.

Артур только в два часа ночи вернулся с работы, поэтому Ильза не спешила его будить. Она тихонько возилась в кухне, приготовила завтрак, собрала на стол. В открытое окно вливался свежий утренний воздух вместе с запахом цветов и уличным шумом. Крестьяне везли на приемный пункт бидоны молока, другие ехали к базару. На телегах лежали ранние овощи, в клетках хрюкали поросята, а иногда с воза вдруг раздавалось кукареканье петуха. С лесопилки доносилась монотонная песня электрической пилы. На строительной площадке по другую сторону улицы слышались громкие голоса каменщиков и плотников — там строили здание школы на месте взорванной фашистами средней школы; развалины убрали во время зимних субботников и воскресников.

Ильза любила по утрам наблюдать жизнь городка. Бодрая, целеустремленная деятельность людей навевала светлое, жизнерадостное настроение. Как спокойный, ясный поток, текли дни. И в этой большой, содержательной жизни у Ильзы Лидум было свое место и своя ясно видимая цель. Все близкие ей люди шли вместе с нею к этой цели, жили общей мечтой, они делали одно общее дело. У всех у них, как у каждого советского человека, был какой-то молодой задор, ибо молод был мир, в котором они жили и строили. Артур, Ян, Айвар, Анна, Валентина… о них думала Ильза в этот ранний час, и сердце ее было спокойно, как у матери, которая знает, что ее детям не грозят нужда и унижение.

«Если бы отец с матерью дожили до этого… — подумала она. — Если бы им хоть денек побыть с нами, разделить нашу радость победы… Другие отцы и матери дождались, и светел сейчас их закат. Но некоторые из них даже и сейчас не могут постичь и оценить достигнутое, а есть и такие, которые оглядываются на вчерашнее».

На улице затарахтел мотоцикл и внезапно умолк. Ильза взглянула в окно. Айвар сошел с машины, улыбаясь посмотрел вверх и помахал рукой.

— Доброе утро, тетя Ильза! Артур дома?

— Доброе утро, заходи, заходи. Мы еще не завтракали.

Айвар закатил мотоцикл во двор и поставил его в угол, около дровяных сарайчиков, затем сбил с себя пыль кожаной перчаткой, выколотил о стену кожаный шлем и поднялся по узкой деревянной лестнице во второй этаж.

Ильза поставила на стол третий прибор. Поцеловав племянника в щеку, она засыпала его вопросами:

— Ты прямо из Пурвайской волости? Как сейчас в Ургах? Сенокос еще не начали? А твое самочувствие как, Айвар, раны не болят? Как поживает Анна? Я ее не видела с конца зимы.

Когда юноша рассказал, что он проездом из Риги, Ильза захотела узнать, не похудел ли брат.