Когда Пурвайская волость получила план заготовки и вывоза лесоматериалов, Анне впервые пришлось поспорить с Регутом. Тот хотел распределить план по хозяйствам в зависимости от размера земельной площади; Анна указывала, что прежде всего надо принять во внимание число работоспособных людей и количество лошадей в каждом хозяйстве.

— Какое мне дело, достаточно ли у кулака рабочих рук или нет? — спорил Регут. — Пусть хоть всю зиму работает, пока не вырубит и не вывезет свою норму. У кого больше земли, тому надо больше поработать в лесу.

— Тогда дай Стабулниеку самую высокую норму, а сам тут же позаботься о рабочих, — сказала Анна.

— Речь идет не о брошенных хозяйствах, мы говорим о тех, где хозяин на месте.

— Ну, тогда сделай это с Путринькалном и наперед знай, что план не будет выполнен. В административном порядке ты от этих двух стариков ничего не добьешься.

— Тогда выходит, что нам не подступиться ни к одному кулаку.

— Подступимся, товарищ Регут, только надо делать это, не обманывая себя. Нам надо учесть республиканский опыт. Надо учесть мощность каждого хозяйства и только тогда давать задание.

— Если мы по такому принципу станем учитывать каждое хозяйство, то до Нового года не распределим плана, а когда же валить деревья и вывозить их из лесу? — сердито проворчал Регут.

— Лучше недельку посидеть и подумать, чем за один день определить на глазок нормы, а потом до самой весны только тем и заниматься что исправлять ошибки.

Распределение плана потребовало нескольких дней. Анне не раз пришлось поспорить с Регутом и остальными членами волисполкома: у каждого были родственники и близкие, хотелось дать им задание полегче. Чтобы показать пример, Анна начала с Сурумов и определила отцу правильную норму, так что никто не мог упрекнуть ее в пристрастии к родственникам.

Когда Пацеплис получил извещение о том, что ему полагается вырубить пятьдесят кубометров и вывезти на станцию тридцать кубометров древесины, он страшно рассердился и на следующее утро прибежал в волисполком к Анне.

— Что на тебя нашло? — без всяких предисловий накинулся Пацеплис на дочь. — Белены объелась, что ли? Как лютый зверь, обращаешься со своими. Пятьдесят кубометров! Понимаешь ли ты, что это такое? Пока Жан это вырубит…

— Почему Жан? — перебила его Анна. — А разве ты не можешь ему помочь? Лавиза одна управится со скотиной. Лесосеки здесь отличные: если будете работать как следует, за две недели вырубите норму, а в следующие две недели один из вас вывезет все на станцию. Как видишь, отец, ничего страшного.

Пацеплис только засопел.

— Ты действуешь, как чужая. Раньше среди родственников такого не случалось.

— А теперь случается и будет случаться впредь. Я никогда не допущу, чтобы моим родственникам делали поблажки. Хорошо, если бы вы с Жаном завтра же взялись за дело и показали пример всей волости — первыми начнете и выполните сезонное задание. Потом можете поработать сверх плана. Ну что тут особенного, если дополнительно вырубите и вывезете кубометров тридцать?

— Ты… ты это всерьез? — Пацеплис задыхался от злости. — Я… сверх плана?

— Почему же нет? Большинство людей нашей волости сделает это. Разве ты хуже других?

— Если ты так рассуждаешь, мне с тобой и говорить нечего! — Пацеплис плюнул и носком сапога растер плевок. — Я пришел в надежде, что мне снизят норму по меньшей мере на треть, а эта полоумная думает еще добавить.

— Значит, не согласен? — спросила Анна.

— Поищи дураков в другом месте! — вспылил отец.

— А если Жан согласится?

— Жан? При чем тут Жан? Мне наплевать, что он думает.

— А мне не наплевать, и я обязательно поговорю с ним.

— Попробуй только!

— Твоего разрешения мне не требуется. Тебе бы следовало, отец, помнить, что мы с Жаном уже взрослые и имеем право не спрашивать твоего одобрения.

— А я не позволю Жану в рабочее время идти в волисполком.

— Оказывается, у вас есть еще наемная рабочая сила? Может быть, внести Сурумы в списки кулацких хозяйств? Как ты думаешь, отец?

— Что тут думать… — Пацеплис поднялся. — Когда-то я думал, что у меня есть дочь. Теперь вижу, что у меня нет больше детей.

— Ошибаешься, отец. У тебя есть дети, и они хотят тебе только добра. А ты все меришь на старый аршин, и поэтому мы еще пока не можем понять друг друга. Но ничего, когда-нибудь найдем общий язык.

— Никогда! Кем был, тем и останусь!

Ничего не добившись, сердитый и смущенный ушел домой Пацеплис.

В тот же день к Анне явился еще один посетитель — Марцис Кикрейзис. Он пожаловался, что Кикрейзисам этой осенью все задания даются такие, что дух захватывает.

— Почему по лесозаготовкам у нас такая норма, как ни у кого? — спрашивал он. — У нас земли не больше, чем у других. Почему такая несправедливость?

— Все правильно и справедливо, — ответила Анна. — В Кикрейжах трое работоспособных и три лошади. Вы всегда держали наемных рабочих, эксплуатировали батраков и наживались вовсю. Потому вас и отнесли к кулакам. Потому и норма такая. Советую не терять времени, а то не успеете вывезти по санному пути на станцию. У вас еще есть вопросы, гражданин Кикрейзис?

— В телеге у меня кадочка масла и половина окорока, — сказал Марцис. — Скажите, куда их положить. Сюда внести или отвезти на квартиру?

— Зачем? Лучше отвезите все это обратно домой. На лесозаготовках самим пригодится.

— Домой везти нельзя, — пояснил Марцис. — Отец велел оставить вам. Ну скажите сами, разве так трудно уменьшить норму на каких-нибудь пятьдесят-шестьде-сят кубометров? Ведь вам стоит черкнуть пером, а мы… мы бы отблагодарили за любезность. Вы не пожалеете… Разрешите внести кадочку?

— Двери там, — показала Анна. — Убирайтесь вместе со своим маслом и окороком. А если еще раз придете ко мне с такими предложениями, я вас отдам под суд за взяткодательство.

— Ах, вот ты какая, Анна Пацеплис? — пробормотал Марцис, угрожающе посмотрев на Анну. — Мы тебе это припомним.

Он ушел.

Через несколько дней Анна получила анонимное письмо с угрозами и грязными ругательствами. Ей предлагали изменить курс или убраться из Пурвайской волости. «Если не послушаешься, мы тебя прикончим!»

Недели через две, когда Анна возвращалась вечером домой, в нее выстрелили из придорожных кустов. Пуля просвистела над самым ухом…

В Пурвайской волости до этого времени не было и признаков бандитизма. Теперь стало ясно, что кулаки взялись за оружие. Актив волости мобилизовал силы, чтобы дать сокрушительный отпор врагам.

Однажды вечером к Анне зашел Жан и рассказал:

— Марцис Кикрейзис вчера в лесу хвалился, что отомстит тебе. Грозился сделать что-то такое, что ты будешь помнить всю жизнь. Ты остерегайся этого непутевого.

— Хорошо, Жан… — ответила Анна. — Какие они все же недалекие: хотят запугать нас угрозами. Не запугают!

— Меня тоже… — сказал Жан. — Но и зевать не следует.

Его недавно приняли в комсомол. Анна много занималась политическим воспитанием брата. Она надеялась, что года за два он настолько вырастет, что его можно будет принять в партию. Не обращая внимания на вечное ворчание и упреки отца с мачехой, Жан активно участвовал в общественной жизни волости и часто существенно помогал Анне.