– Да, конечно. Братьев, влюбленных. И часто – военных, долго прослуживших вместе. Как же ты поступила?

– По тем же источникам я проверила данные и на этого человека. Обнаружилось нечто необычайное. Их учебные и военные досье были почти идентичны, великолепны по всем статьям. Они оба были родом из неизвестных городков, их родители ничем не примечательны и явно небогаты. Оба учились в известных университетах без какой-либо явной финансовой поддержки. И оба стали офицерами, хотя раньше не обнаруживали никакой склонности к военной карьере.

– А что с семьей друга Бомонта? Тебе удалось их найти?

– Нет, они числились живущими в небольшом городке в Уэльсе, но их там не было. Они уехали несколько лет назад, и никаких сведений о них не сохранилось.

То, что удалось узнать Хелден, соответствовало теории Ноэля о том, что Энтони Бомонт был агентом ОДЕССЫ. Теперь важно было изъять Бомонта – и его сообщников – из общей картины. Им нельзя позволить и дальше вмешиваться в отношения с Женевой. Может быть, они с Хелден ошибаются. Может быть, они свяжутся с Пэйтон-Джонсом, и пусть у него голова болит о Бомонте. Но следовало рассмотреть и другие возможности, а среди них – и опасность того, что британская разведка откроет досье Питера Болдуина и вернется к «Вольфшанце».

– То, что ты мне рассказала, совпадает с тем, о чем я думал, – сказал Ноэль. – Вернемся к твоему брату. У меня есть некоторые соображения о том, что произошло в Рио. Не хочешь теперь поговорить об этом?

Глаза Хелден широко раскрылись.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Твой брат что-то узнал в Рио, не так ли? Он узнал о Граффе и бразильской ОДЕССЕ. Поэтому его травили, и ему пришлось уехать. Это были не деловые проблемы твоей матери или твоего брата. Это были Графф и ОДЕССА.

Хелден медленно вздохнула.

– Я ничего об этом не знаю, поверь мне.

– Тогда в чем дело? Расскажи, Хелден.

Она умоляюще посмотрела на него.

– Прошу тебя, Ноэль. Я так многим обязана тебе, не заставляй меня так расплачиваться. То, что произошло с Иоганном в Рио, не имеет никакого отношения к тебе. И к Женеве.

– Ты не можешь этого знать. И я этого не знаю. Я знаю только, что ты должна мне это рассказать. Я должен быть готов. Я слишком многого не понимаю. – Он схватил ее за руку. – Послушай, сегодня я вломился в комнату слепого. Я вышиб дверь, звук был ужасен – неожиданный и громкий. Это был старик, и он, конечно, не мог меня увидеть. Он не мог видеть страх в моих глазах. Его руки дрожали, и он шептал молитву по-французски… Мне захотелось подойти к нему, взять его за руки и сказать, что я понимаю, что он чувствует. Понимаешь, он не видел страха в моих глазах. А я испуган, Хелден. Я не из тех людей, которые вламываются в комнаты, стреляют и подставляются под пули. Я не могу повернуть назад, но я испуган. Так что ты должна мне помочь.

– Я хочу помочь, ты же знаешь.

– Тогда расскажи мне о том, что случилось в Рио. Что случилось с твоим братом.

– Это неважно, – сказала она.

– Все важно. – Ноэль встал и прошел через комнату к стулу, на котором оставил свой пиджак. Он показал Хелден рваную подкладку. – Посмотри. Сегодня в толпе кто-то пытался воткнуть в меня нож. Я не знаю, как ты, но я с таким прежде не сталкивался, это что-то, о чем я ничего не знаю. Это ошеломило меня… и чертовски рассердило. А пять дней назад в Нью-Йорке человек, который меня вырастил и которого я называл отцом, шел по тротуару и был сбит якобы потерявшей управление машиной, которая целилась в него и размазала его по стене! Его смерть была предупреждением. Для меня! Так что не говори мне о «Возмездии», об ОДЕССЕ, о «Вольфшанце». Я начинаю узнавать кое-что об этих сукиных детях, и я хочу избавиться от них – ото всех до единого. С деньгами в Цюрихе мы сможем это сделать. Без них нас никто слушать не станет. Это экономическая основа жизни. Людей с семьюстами восемьюдесятью миллионами просто так не отсылают. Их выслушивают. – Холкрофт уронил пиджак на пол. – Мы можем добраться до Цюриха, только удовлетворив женевский банк, а добраться до Женевы мы можем только своим умом. На нашей стороне никого нет, мы одни. Фон Тибольт, Кесслеры… И один Клаузен. Так что же произошло в Рио?

Хелден посмотрела на рваный пиджак, потом снова на Холкрофта.

– Иоганн кого-то убил.

– Кого?

– Не знаю, я действительно не знаю. Кого-то важного.

Холкрофт вслушивался в ее голос, пытаясь уловить фальшивую ноту. Ее не было. Она рассказала ему то немногое, что знала.

– Недель за шесть до нашего отъезда из Бразилии, – объясняла Хелден, – я приехала домой поздно вечером после занятий в университете – мы тогда жили за городом. Перед домом стоял черный лимузин, и я поставила свою машину позади него. Подойдя к двери, я услышала доносившиеся из дома пронзительные крики. Шла жестокая борьба, и я не могла угадать, кто бы это мог быть; голос кричавшего был мне незнаком. Он все выкрикивал слова вроде: «Убийца», «Это ты сделал»… что-то в этом роде. Я вбежала в дом и увидела, что в прихожей Иоганн и незнакомый человек стоят друг напротив друга. Человек пытался ударить Иоганна, но мой брат очень сильный, он схватил этого человека за руки и вытолкнул за дверь. Последние слова, которые крикнул тот человек были в том смысле, что и другие тоже знают, что они еще увидят, как Иоганна повесят за убийство, а если этого не случится, то они сами его прикончат. Он скатился по ступенькам, не переставая кричать, и побежал к лимузину, Иоганн – за ним. Он сказал ему что-то в окно, человек плюнул брату в лицо и уехал.

– Ты спрашивала об этом брата?

– Конечно. Но Иоганн не хотел об этом говорить, только ответил, что этот человек сошел с ума. Он потерял много денег, вложенных в какое-то дело, и лишился рассудка.

– Ты ему не поверила?

– Я хотела поверить, но тут начались встречи. Иоганн пропадал где-то до рассвета, исчезал на целые дни; в общем, вел себя совершенно ненормально. Потом, спустя всего несколько недель, мы улетели в Ресифи под новым именем. Кого бы он ни убил, это был богатый и очень могущественный человек. Иначе у него не появилось бы таких друзей.

– Ты совсем не догадываешься, кто был тот человек, которого ты видела у себя дома тогда вечером?

– Нет. Мне показалось, что я видела его прежде, но я не могла вспомнить где, а Иоганн не хотел мне говорить. Он приказал мне никогда не вспоминать об этом. Есть вещи, о которых я ничего не должна знать.

– Ты приняла это?

– Да. Попробуй меня понять. Мы были детьми нациста, и мы знали, что это такое. Так что лучше было не задавать лишних вопросов.

– Но тебе же нужно было знать, что происходит.

– Нас учили жить, – сказала Хелден. – Мы проходили обучение: как избегать израильтян, потому что они могли силой получить от нас информацию; как узнавать вербовщиков из ОДЕССЫ, маньяков из «Возмездия»; как убежать, как пользоваться сотней способов, чтобы уйти от хвоста.

Изумленный Ноэль покачал головой.

– Ежедневные тренировки в веселом студенческом клубе. Это безумие.

– Так ты сказал бы несколько недель назад, – ответила она, взяв его за руку. – Но не теперь, после того, что произошло сегодня.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Помнишь, в машине я сказала, что мне жаль тебя, потому что у тебя нет опыта.

– А я ответил, что приобретаю его на ходу.

– Но слишком мало и слишком поздно. Иоганн просил меня научить тебя всему, что я умею. Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Ноэль. Попытайся запомнить все, что я тебе скажу.

– Что? – Холкрофт почувствовал силу, с которой она сжала его руку, и увидел беспокойство в ее глазах.

– Ты едешь в Берлин. Я хочу, чтобы ты вернулся оттуда.

С этих слов она начала урок. Порой Ноэль едва сдерживал улыбку – или, хуже того, смех, – но ее настойчивость заставляла его сдерживаться; она же была убийственно серьезна. Сегодня трое были убиты. Они с Хелден легко могли оказаться четвертой и пятой жертвами. Поэтому он слушал и старался запомнить. Все запомнить.