– Дела пошли лучше, когда ты выросла?
– Лучше? Конечно. Растешь, приспосабливаешься, понимаешь то, чего не понимал ребенком.
– Друзей стало больше?
– Близких, пожалуй, нет, но больше и не было нужно. Я была не слишком общительна. Я привыкла быть одна; я понимала, почему меня не приглашают на вечеринки и обеды. Во всяком случае – в респектабельные семейства. Годы урезали круг общения моей матери, скажем так, но не ее деловые интересы. Она была акулой: нас избегали даже свои. И конечно, немцев остальные жители Рио по-настоящему не принимали в те годы.
– Почему, ведь война кончилась?
– Но не проблемы. Немцы являлись постоянным источником проблем в то время. Нелегальные деньги, военные преступники, израильские охотники… это продолжалось много лет.
– Ты такая красивая, трудно себе представить, чтобы ты была… скажем, совсем одна.
Хелден приподнялась и посмотрела на него. Она улыбнулась и правой рукой отвела волосы назад, держа их у шеи.
– Я выглядела очень суровой, дорогой. Прямые волосы, собранные в пучок, большие очки и платья на размер больше. Ты дважды на меня не взглянул… Не веришь?
– Я думаю не об этом.
– А о чем?
– Ты сказала «дорогой».
Она ответила на его взгляд:
– Да, так я и сказала. Это же вполне естественно. Ты не против?
Он ответил ей прикосновением.
Она снова сидела на стуле, одетая в комбинацию вместо неглиже, и потягивала бренди. Ноэль – рядом на полу, опираясь на кушетку. Вместо купального халата на нем были трусы и рубашка. Они держались за руки и наблюдали за огнями на лодках, скользивших по воде.
Он обернулся и взглянул на нее:
– Тебе лучше?
– Много лучше, дорогой. Ты очень нежный. Я мало таких встречала в жизни.
– Меня это не интересует.
– Я не это имела в виду. Кстати, для твоего сведения. У Полковника меня прозвали Frеulein Eiszapfen.
– А что это значит?
– Сосулька, Мадемуазель Сосулька. А на работе уверены, что я лесбиянка.
– Отсылай их ко мне.
– Лучше не стоит.
– Я им скажу, что ты суха, как солома, и к тому же злоупотребляешь кнутами и велосипедными цепями. От тебя все разбегутся.
– Это очень мило. – Она поцеловала его. – Ты мягок, нежен и легко смеешься. Вы мне очень нравитесь, Ноэль Холкрофт, и я не думаю, что это так уж хорошо.
– Почему?
– Потому что, когда мы простимся, я буду думать о тебе.
Ноэль дотронулся до ее руки, все еще касавшейся его лица, он забеспокоился.
– Мы только встретились. Зачем прощаться?
– Тебе много надо сделать. Мне тоже.
– У нас обоих есть Цюрих.
– У тебя есть Цюрих. А у меня своя жизнь в Париже.
– Одно другому не мешает.
– Ты этого не знаешь, дорогой. Ты ничего обо мне не знаешь. Ни где я живу, ни как я живу.
– Я знаю про маленькую девочку, у которой была отдельная комната и которая сто раз смотрела «Мудреца страны Оз».
– Вспоминай о ней с нежностью. А она будет вспоминать тебя. Всегда.
Холкрофт убрал ее руку со своего лица.
– Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? Спасибо за приятный вечер, всего хорошего?
– Нет, дорогой. Не это. Не теперь.
– Так что же ты хочешь сказать?
– Я не знаю. Может, я просто думаю вслух… У нас впереди еще дни, недели, если хочешь.
– Хочу.
– Но обещай, что ты никогда не будешь пытаться меня найти, встретиться со мной. Я сама тебя найду.
– Ты замужем?
Хелден засмеялась:
– Нет.
– Ну, значит, живешь с кем-то?
– Да, но не в том смысле, в каком ты думаешь.
Ноэль пристально посмотрел на нее.
– Какого ответа ты ждешь от меня?
– Скажи, что обещаешь.
– Дай мне понять тебя. Кроме того места, где ты работаешь, я нигде не могу тебя найти. Я не могу узнать, где ты живешь и как с тобой связаться.
– Я оставлю тебе телефон подруги. В крайнем случае она знает, где меня искать.
– Я думал, я твой друг.
– Это так. Но по-другому. Пожалуйста, не сердись. Это ради твоей же безопасности.
Холкрофт вспомнил, что произошло три дня назад. Хелден боялась его, боялась, что его прислали не те люди.
– В машине ты сказала, что Цюрих – это решение многих проблем. Это твой ответ? Не может ли Цюрих изменить твою жизнь?
Она колебалась:
– Возможно. Но у нас столько дел…
– И так мало времени, – закончил Холкрофт. Он дотронулся до ее щеки, заставляя взглянуть на него. – Но прежде чем появятся деньги, можно воспользоваться банком в Женеве и выполнить условия, которые они ставят.
– Я понимаю. Ты говорил об этом, и я уверена, что Иоганн знает о них.
– Не уверен. Он оказался жертвой спекуляций, которые могут выбить его из обоймы.
– Выбить откуда?
– Дисквалифицировать его. Испугать людей в Женеве; заставить их запереть подвалы. Мы вернемся к этому через минуту. Я хочу поговорить о Бомонте. Кажется, я знаю, кто он, но мне нужна твоя помощь, чтобы убедиться в этом.
– Чем я могу помочь?
– Когда Бомонт был в Рио, был ли он как-то связан с Морисом Граффом?
– Понятия не имею.
– Можем ли мы это как-то узнать? Нет ли в Рио людей, которые могут это знать?
– Нет, насколько я знаю.
– Черт, но нам необходимо узнать. Узнать о нем все, что только возможно.
Хелден нахмурилась:
– Это трудно.
– Почему?
– Три года назад, когда Гретхен сказала, что собирается выйти замуж за Бомонта, я была шокирована; я тебе рассказывала. В то время я работала для маленькой исследовательской фирмы на Лейчестер-сквер – знаешь, это одно из тех отвратительных мест, куда посылаешь несколько фунтов, а они добывают нужную тебе информацию. Все поверхностно, но зато у них есть свои источники. – Хелден замолчала.
– Ты собрала сведения о Бомонте? – спросил Ноэль.
– Попыталась. Я не знала, что искать, но все-таки попыталась. Я нашла университетские записи, собрала всю доступную информацию о его военно-морской карьере. Одни поощрения и рекомендации, награды и продвижения. Вот только была одна несообразность. Я попыталась найти сведения о его семье в Шотландии.
– И в чем же была несообразность?
– Ну, если верить военно-морским досье, его родители были обычными людьми. Впечатление такое, что он из бедной семьи. У них был овощной или цветочный магазин в городке под названием Данхиф, к югу от Абердина, у Северного моря. И тем не менее, он учился в университете в Кембридже, кстати, на дневном отделении.
– На дневном?.. Каким образом?
– На стипендии, по-моему. Он в ней нуждался, и ему ее дали, вот только прошения о стипендии нет. Все это выглядит странно.
– Ты попыталась что-то разузнать о его семье в Шотландии?
– Да, но узнать почти ничего не удалось. Они словно сквозь землю провалились. Я разослала несколько запросов к городскому клерку, на почту – в очевидные места, которые обычно не приходят в голову. Бомонты были, по всей видимости, англичанами, приехавшими в Шотландию однажды вскоре после войны, они прожили там несколько лет и потом уехали.
– Может, они умерли?
– Нет, судя по записям. ВМФ всегда обновляет свою документацию на случай ранений или гибели. Они по – прежнему числятся живущими в Данхифе, но они оттуда уехали. У почтового ведомства не было вообще никакой информации.
Теперь пришел черед Холкрофта хмуриться:
– Это звучит дико.
– Есть еще кое-что. – Хелден выпрямилась. – На свадьбе у Гретхен был один офицер с корабля Бомонта. Его заместитель, кажется. Он был на год или два младше и явно его подчиненный, но между ними было такое взаимопонимание, которое значит больше, чем дружба, больше, чем общение сослуживцев.
– Что ты называешь взаимопониманием?
– Они как будто все время думают одинаково. Если один начинает предложение, то второй может его закончить. Один поворачивается в какую-то сторону, второй может сказать, что он видит. Понимаешь, о чем я? Ты встречал людей, которые бы так понимали друг друга? Таких людей?