– Нас называют детьми Проклятых, – просто сказала дочь фон Тибольта. – Мы прокляты без вины.

– Я не понимаю этого, – протестующе сказал Холкрофт.

– Важно не это. – Старый солдат снова медленно поднялся, пытаясь, как подумал Холкрофт, встать во весь свой прежний внушительный рост. – Важно то, что мы убедились, что вы не принадлежите ни к кому из них. Ты удовлетворена, Хелден?

– Да.

– Мне ничего больше не следует знать?

Женщина покачала головой.

– Я удовлетворена, – повторила она.

– Тогда и я тоже. – Полковник протянул руку Ноэлю. – Спасибо, что пришли. Как вам объяснит Хелден, о моем существовании не очень широко известно; и нам бы не хотелось огласки. Мы будем признательны вам за конфиденциальность.

Холкрофт пожал протянутую руку, удивившись крепкому рукопожатию старика.

– Я тоже хотел бы на это рассчитывать.

– Я даю вам свое слово.

– В таком случае я тоже, – сказал Ноэль.

Они ехали в молчании, прорезая темноту светом фар. Холкрофт был за рулем, Хелден – на переднем сиденье, рядом с ним, кивками указывая повороты. Прекратились вскрики и грубые команды, рявкающие над ухом в последнюю минуту. Хелден выглядела такой же измученной событиями ночи, как и он. Но ночь еще не кончилась, и им было необходимо поговорить.

– Неужели это было ему так нужно, – спросил он. – Так важно меня видеть?

– Очень. Он должен был убедиться, что вы не связаны с ОДЕССОЙ или «Возмездием».

– Что все-таки они собой представляют? Он говорил так, как будто я должен знать, но я понятия об этом не имею. Я действительно его не понял.

– Это две экстремистские организации, заклятые враги друг друга. Обе фанатичные, и обе охотятся за нами.

– Вами?

– Детьми лидеров партии. Где бы мы ни находились, куда бы нас ни занесло.

– Почему?

– ОДЕССА стремится возродить нацистскую партию. Ее сторонники есть повсюду.

– Серьезно? Они реально существуют?

– Абсолютно реально, и это серьезно. ОДЕССА использует для вербовки все: от шантажа до физических методов. Это гангстеры.

– А эта… «Возмездие»?

– Эта организация возникла первоначально как общество, созданное уцелевшими узниками концлагерей. Они охотились за садистами и убийцами, тысячи которых никогда не были преданы суду.

– Это что – еврейская организация?

– Там есть евреи, но их сейчас меньшинство. Израильтяне организовали собственные группы и управляют ими из Тель-Авива и Хайфы. В этой организации в основном коммунисты. Многие думают, что там заправляет КГБ. Другие считают, что туда устремились революционеры из «третьего мира». «Возмездие», о котором говорилось изначально, превратилось в нечто другое. Это – прибежище террористов.

– Но почему они преследуют вас?

Хелден взглянула на него.

– Чтобы нас завербовать. Среди нас тоже есть революционеры. Они втянуты в «Возмездие». А к тем из нас, кто не хочет быть завербованным, применяется самая суровая тактика. Мы служим козлами отпущения. Фашисты, которых они уничтожают. Они используют наши имена, а часто и трупы, чтобы показать людям, что нацизм жив. Они мало чем отличаются от ОДЕССЫ. Их девиз: «Завербуй или убей!»

– Это безумие, – сказал Ноэль.

– Безумие, – согласилась Хелден, – но реальное, а мы молчим. Не хотим привлекать к себе внимания. Да и кому это интересно? Мы – дети нацистов.

– ОДЕССА, «Возмездие»… Никто из моих знакомых ничего не знает о них.

– Ни у кого из них нет причин для этого.

– Кто такой Полковник?

– Замечательный человек, который обречен скрываться до конца своих дней, потому что у него есть совесть.

– Что это значит?

– Он был членом Высшего командования и свидетелем ужасов. Но понимал, что сопротивляться бесполезно: другие пытались и были уничтожены. Вместо этого он остался на своем месте и, используя положение, отдавал контрприказы, сохранив тем самым много жизней, одному богу известно сколько.

– В этом нет ничего бесчестного.

– Он делал это единственно возможным путем. Тихо, используя бюрократические уловки, незаметно. Когда все закончилось, союзники осудили его, исходя из его положения в рейхе. Полковник провел в заключении восемнадцать лет. Когда, в конце концов, о его делах стало известно, его начали презирать тысячи немцев. Они называли его предателем. Уцелевшие члены офицерского корпуса назначили награду за его голову.

Ноэль, вспомнив слова Хелден, сказал:

– Проклят без вины.

– Да, – подтвердила она, неожиданно показав поворот, который он чуть было не проскочил.

– В какой-то степени, – сказал Ноэль, поворачивая руль, – Полковник подобен тем троим, что написали женевский документ. Вам это не приходило в голову?

– Приходило.

– Наверное, у вас было искушение сказать ему об этом.

– Да нет, вы же просили не говорить.

Он взглянул на нее. Хелден смотрела прямо перед собой через лобовое стекло. Лицо ее выглядел усталым, бледность подчеркивали темные круги под глазами. Она казалась одинокой, и в это одиночество не так-то легко было вторгнуться. Но ночь еще не кончилась. Им надо было многое сказать друг другу и принять решение.

Потому что Ноэль начинал думать, что именно младшему отпрыску Вильгельма фон Тибольта будет доверено представить фон Тибольтов в Женеве.

– Не могли бы мы пойти в какое-нибудь тихое место? Я думаю, что неплохо было бы нам обоим пропустить по рюмке.

– Через четыре-пять миль отсюда есть небольшая гостиница. Она в стороне. Никто нас не увидит.

Когда они сворачивали с дороги, Ноэль взглянул в зеркало заднего вида. В нем светились огни фар. Это был неприметный выезд с парижского шоссе, без всяких знаков. Тот факт, что у водителя, едущего сзади, были причины использовать именно этот выезд и именно в это время, выглядело слишком подозрительным, чтобы его проигнорировать. Холкрофт только собирался что-то произнести, как произошла странная вещь. Огни в зеркале исчезли. Их просто больше не существовало.

Гостиница являла собой бывший фермерский дом. Часть газона использовалась под стоянку и была покрыта гравием.

Через арку позади бара можно было попасть в небольшой холл. В нем расположились две пары, явно парижане и столь же явно не хотевшие афишировать свои отношения. На вошедших устремились не слишком приветливые взгляды. В дальнем конце холла виднелся камин с пылающими дровами. Это было неплохое местечко для беседы.

Их проводили к столику слева от камина. Они заказали два бренди.

– Здесь очень мило, – произнес Ноэль, наслаждаясь теплом от камина и алкоголя. – Не находите?

– Это по пути к Полковнику. Мы с друзьями часто останавливаемся здесь, чтобы поговорить.

– Вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

– Пожалуйста.

– Когда вы уехали из Англии?

– Примерно три месяца назад, когда мне предложили работу.

– Вы значились в лондонской адресной книге как Хелен Теннисон?

– Да. В Англии имя Хелден нуждается в объяснениях, и я устала их давать. В Париже по-другому. Французы не слишком любопытны в отношении имен.

– Но вы не называете себя фон Тибольт. – Холкрофт заметил, как краска негодования залила ее лицо.

– Нет.

– А почему Теннисон?

– Мне кажется, это совершенно очевидно. Фон Тибольт звучит слишком по-немецки. Когда мы уехали из Бразилии в Англию, было разумно поменять фамилию.

– Просто сменить фамилию? Ничего больше?

– Нет. – Хелден потянула бренди и посмотрела на огонь. – Больше ничего.

Ноэль взглянул на нее. В ее голосе звучала фальшь. Ей не удавалось скрыть ложь. Она явно что-то недоговаривала, но вызывать ее на разговор сейчас – несвоевременно.

Он сделал вид, что не заметил.

– Что вы знаете о своем отце?

Она повернулась к нему:

– Очень мало. Моя мать любила его, и, по ее словам, он был лучше, чем можно было заключить по годам в Третьем рейхе. Но это нуждается в подтверждении, правда? Он был высокоморальным человеком.