– И что же здесь?
– Неизвестно. Мы знаем, что здесь находится послание, написанное людьми, которые были в курсе дел вашего отца и которые свято верили в правоту его дела. Они считали его подлинным великомучеником Германии. Нам было поручено передать вам это письмо нераспечатанным. Вам следует прочитать его прежде, чем вы увидите письмо вашего отца.
Манфреди повернул конверт лицевой стороной. Там было что-то написано от руки по-немецки.
– Вы должны расписаться там внизу, чтобы засвидетельствовать, что вы получили его в надлежащем состоянии.
Ноэль взял конверт и прочитал слова, смысл которых остался ему неясен:
«Dieser Brief ist mit ungebrochener Siegel emplangen Worden. Neuaufbau oder Tod».[3]
– Что здесь написано?
– Что вы рассмотрели конверт и обнаружили, что печати не сломаны.
– Я могу быть в этом уверен?
– Молодой человек, вы говорите с директором «Ла Гран банк де Женев»! – Швейцарец не повысил голос, но в его интонации прозвучал упрек. – Вам должно быть достаточно моего слова. И в конце концов, какое это имеет значение?
«Никакого», – подумал Холкрофт, и само собой разумеющийся вопрос заставил его встревожиться:
– А что вы сделаете, когда я подпишу конверт?
Манфреди некоторое время молчал, словно решая, отвечать или нет. Он снял очки, вытащил из нагрудного кармана шелковый платочек и протер стекла. Наконец он произнес:
– Это особо важная информация…
– Но и моя подпись – тоже особо важная, – прервал его Ноэль. – Особо важная!
– Позвольте мне закончить! – возразил банкир, водружая очки на нос. – Я хотел сказать, что эта особо важная информация, возможно, уже более не является актуальной. Столько лет прошло! Конверт следует послать в абонентский ящик в Сесимбру. Это город в Португалии к югу от Лиссабона, на мысе Эспишель.
– Почему эта информация может быть неактуальна?
Манфреди соединил обе ладони.
– Дело в том, что абонентский ящик, куда следует послать письмо, уже не существует. Письмо пролежит какое-то время в отделе невостребованной почты и вернется к нам.
– Вы уверены?
– Да, уверен.
Ноэль полез в карман за ручкой и перевернул конверт, чтобы еще раз взглянуть на восковые печати. «Их не ломали, но, – подумал Холкрофт, – какое это имеет значение, в самом деле?» Он положил конверт перед собой и расписался.
Манфреди поднял руку.
– Вы понимаете – что бы ни содержалось в этом конверте, это не имеет никакого отношения к нашему участию в договоре, разработанном «Ла Гран банк де Женев». С нами никто не консультировался, и мы не были ознакомлены с содержанием этого конверта.
– Вы как будто чем-то встревожены. По-моему, вы только что сказали, что это уже не имеет значения. Это же все так давно было.
– Меня всегда тревожат фанатики, мистер Холкрофт. И ничто и никогда не заставит меня изменить мою точку зрения. Это, знаете ли, типичная банкирская предосторожность.
Ноэль стал ломать печати. Воск от времени затвердел, и ему пришлось приложить немалые усилия. Он распечатал конверт, вытащил оттуда сложенный листок бумаги и развернул его.
Долго пролежавшая в конверте бумага обветшала, из белой превратившись в коричневато-желтую. Текст на английском языке был написан крупными буквами готическим шрифтом. Чернила сильно выцвели, но разобрать буквы еще было можно. Холкрофт сразу взглянул на нижнюю часть листка, ища подпись. Подписи не было. Он начал читать.
Написанное тридцать лет назад послание производило жуткое впечатление: это был какой-то горячечный бред. Можно было подумать, что оно родилось в воспаленном воображении людей с расстроенной психикой, которые собрались в темной комнате и по теням на стене и по собственным догадкам о характере не родившихся еще людей пытались предугадать будущее.
С СЕГО МОМЕНТА СЫН ГЕНРИХА КЛАУЗЕНА ПОДВЕРГАЕТСЯ ИСПЫТАНИЮ. ЕЩЕ ЕСТЬ ТЕ, КТО МОЖЕТ УЗНАТЬ О ЖЕНЕВСКИХ ДЕЛАХ И КТО ПОПЫТАЕТСЯ ВОСПРЕПЯТСТВОВАТЬ ЕМУ. ИХ ЕДИНСТВЕННОЙ ЦЕЛЬЮ В ЖИЗНИ БУДЕТ СТРЕМЛЕНИЕ УБИТЬ ЕГО, ТЕМ САМЫМ ПОГУБИВ МЕЧТУ, ВЗЛЕЛЕЯННУЮ ТИТАНИЧЕСКИМ ВООБРАЖЕНИЕМ ЕГО ОТЦА.
НО ЭТО НЕ ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ, ИБО НАС – ВСЕХ НАС – ПРЕДАЛИ. И МИР ДОЛЖЕН УЗНАТЬ, КТО МЫ БЫЛИ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ, СОВСЕМ НЕ ТЕМИ, КЕМ НАС ВЫСТАВЛЯЮТ ПРЕДАВШИЕ НАС, ИБО ВСЕ ЭТО ЛЖИВЫЕ ИЗМЫШЛЕНИЯ ПРЕДАТЕЛЕЙ. ЭТО НЕ МЫ, И НЕ ГЕНРИХ КЛАУЗЕН В ОСОБЕННОСТИ.
МЫ ЕДИНСТВЕННЫЕ ВЫЖИВШИЕ ИЗ «ВОЛЬФШАНЦЕ». МЫ НАДЕЕМСЯ, ЧТО НАШИ ИМЕНА ОЧИЩЕНЫ ОТ СКВЕРНЫ И НАША ЧЕСТЬ, КОТОРОЙ МЫ БЫЛИ ПРЕДАТЕЛЬСКИ ЛИШЕНЫ, БУДЕТ ВОССТАНОВЛЕНА.
ПОЭТОМУ ЛЮДИ «ВОЛЬФШАНЦЕ» БУДУТ ЗАЩИЩАТЬ СЫНА ДО ТЕХ ПОР, ПОКА СЫН БУДЕТ СЛУЖИТЬ МЕЧТЕ ОТЦА И ПОКА ОН НЕ ВЕРНЕТ НАМ НАШУ СЛАВУ. НО ЕСЛИ СЫН ОТВЕРГНЕТ ЭТУ МЕЧТУ, ПРЕДАСТ ОТЦА И НЕ ВЕРНЕТ НАМ НАШУ ЧЕСТЬ, ОН ЛИШИТСЯ ЖИЗНИ. ЕГО ВЗОРУ ПРЕДСТАНУТ СТРАДАНИЯ ЕГО ЛЮБИМЫХ, ЕГО СЕМЬИ, ЕГО ДЕТЕЙ, НИКОМУ НЕ БУДЕТ ПОЩАДЫ.
НИКОМУ НЕ ДАНО ПРАВА ВМЕШИВАТЬСЯ. ВЕРНИТЕ НАМ НАШУ ЧЕСТЬ. МЫ В СВОЕМ ПРАВЕ, И МЫ ТРЕБУЕМ.
Ноэль встал, резко отодвинув стул.
– Что это за ерунда?
– Понятия не имею, – тихо ответил Манфреди. Говорил он спокойно, но в его холодных голубых глазах застыла тревога. – Я же сказал, что мы не в курсе…
– Ну так будьте в курсе! – крикнул Холкрофт. – Читайте! Что это за шуты? Они что, писали это в сумасшедшем доме?
Банкир начал читать. Не отрывая глаз от письма, он мягко сказал:
– Да, они были на грани помешательства. Люди, которые утратили надежду.
– Что такое «Вольфшанце»? Что это означает?
– Так называлась ставка Гитлера в Восточной Пруссии, где была совершена попытка покушения на его жизнь. Это был заговор генералов: фон Штауфенберга, Клюге, Хепнера – все они участвовали в заговоре. И все были расстреляны. Роммель успел застрелиться.
Холкрофт не сводил глаз с письма, которое читал Манфреди.
– Вы хотите сказать, что это написали тридцать лет назад те самые люди?
Банкир кивнул и чуть прищурил глаза.
– Да, но только это довольно странный язык – для этих людей подобный стиль в высшей степени не характерен. Это же не что иное, как угроза – что само по себе нелепо. А это были здравомыслящие люди. С другой стороны, время тогда было такое нелепое. Достойнейшие люди, настоящие герои. Они волей-неволей были вынуждены преступить рамки здравомыслия. Они же прошли сквозь ад – нам теперь это даже вообразить невозможно.
– Достойнейшие люди? – недоверчиво переспросил Ноэль.
– Вы только подумайте, что тогда могло значить – быть участником заговора «Вольфшанце»? После была устроена настоящая кровавая баня, по всей Германии расстреливали тысячами, причем многие из расстрелянных понятия не имели о том, что такое «Вольфшанце». Это было очередное «окончательное решение»[4], предлог, с помощью которого были уничтожены в Германии все несогласные. То, что замысливалось как попытка избавить мир от маньяка, обернулось массовым истреблением ни в чем не повинных людей. Те из участников заговора «Вольфшанце», которые выжили, видели все это своими глазами.
– Выжившие, – возразил Холкрофт, – которые очень долго служили маньяку верой и правдой.
– Вы должны понять. И поймете. Это были отчаявшиеся люди. Их завлекли в ловушку, и для них это стало страшной трагедией. Мир, который с их помощью был создан, оказался совсем не тем, о чем они мечтали. Были разоблачены все преступления, о которых они и не помышляли, но снять с себя ответственность они все же не могли. Они ужаснулись тому, что предстало их взору, но им было уже поздно отказываться от той роли, которую они сыграли в истории Третьего рейха.
– Благонамеренные нацисты! – сказал Ноэль. – Я уже слышал об этой странной породе.
– Надо вернуться назад в историю, вспомнить об экономической катастрофе, о Версальском договоре, о пакте в Локарно, о большевистской угрозе, надо принять во внимание десятки прочих факторов, чтобы понять…
– Я понимаю то, что я только что прочел, – ответил Холкрофт. – Эти ваши бедненькие, не понятые миром штурмовики, не задумываясь, смеют угрожать человеку, которого они даже не знают. «Он будет лишен жизни… никому не будет пощады… ни семье, ни друзьям, ни детям». Да это же пахнет убийством. Так что не говорите мне о благонамеренных убийцах!
