— Сегодня опять не повезло. Белому хозяину не понравилась моя физиономия.

— Ничего, сын, сегодня не повезло, зато повезет завтра, — отвечала мама.

— Завтра! Завтра! — передразнивал он мать. — Ты небось думаешь мне приятно так болтаться? Может быть, ты думаешь, что я даже и не ищу работу?

— Вовсе я этого не думаю, сын, ты ведь знаешь. Я понимаю, что ты ищешь работу. Но где ее найти? Везде говорят: «Тяжелые времена!»

Лори подходила к Робу и обнимала его своими нежными руками, и он снова чувствовал себя ребенком, вспоминал более счастливые годы своей жизни и думал: для маминой любви не помеха то, что он не может найти себе работу. Ему тоже хотелось обнять ее, он оттаивал от ее ласки, но он ведь уже не маленький, он мужчина, совершенно взрослый шестнадцатилетний человек. И Роб отстранял мать: «Не надо, мама!» — и выходил на улицу, хлопнув дверью.

В субботу вечером Роб и Айда Мэй опять сидели в гамаке на веранде. Оба были в хорошем настроении, и Роб целовал ее нежные, упругие, прелестные губы.

— Ну как вы поживаете, мисс Сладкая? — С ней по крайней мере он был всегда счастлив. Всю неделю он ждал субботы и встречи с Айдой Мэй.

— Благодарю вас, мистер Янгблад, очень хорошо. Он заглянул в ее смеющиеся глаза. Хорошо, если бы суббота была ежедневно и он мог бы каждый вечер так сидеть с ней! Ради этого он согласен весь день ходить по городу искать работу. В больших карих глазах Айды Мэй появились золотистые искорки, и Роб догадался, что за старым дубом выплыла луна.

— Я собираюсь переменить твою фамилию, мисс Сладкая. И долго ждать не придется. Станешь миссис Янгблад, если не возражаешь, как только я найду себе работу.

— Я за мистера Янгблада спокойна, — засмеявшись, ответила она. — Уж кто-кто, а он настойчивый. Хорошо сказал на днях мистер Блэйк, когда приезжал к нам в школу: «Если человек действительно хочет найти работу, он всегда ее найдет. А для большинства людей кризис только предлог, чтобы бездельничать».

Вместо радости Роб вдруг почувствовал леденящий холод в душе. Его руки, обнимавшие Айду Мэй, стали чугунными. Он попытался улыбнуться, что-то сказать ей, но не сумел. Не нашлось никаких слов.

Айда Мэй удивилась:

— Что с тобой, Роб? Я же ничего дурного не подразумевала!

— А что ты подразумевала? — спросил он хрипло.

— Я хотела… Я хотела сказать, что если бы была работа, ты бы ее получил.

— Но сказала совсем не то!

— Я нечаянно: думала одно, а сказала другое. Не будем ссориться, Роб!

Ему и самому не хотелось с ней ссориться. Уж этого ему меньше всего хотелось. Но он подумал, что за последнее время видел сотни людей, бесцельно бродивших по улицам, толпившихся у ворот фабрик и заводов, стоявших в бесконечных очередях за куском бесплатного хлеба; надежда и отчаяние были написаны на их худых голодных лицах — и белых и черных. Среди безработных он встречал многих семейных людей — и Оскара Джефферсона в их числе — и молодежь Кроссроудза; и он вспомнил таких же несчастных северян в огромном городе Нью-Йорке.

— Нет, ты думаешь то же, что и мистер Блэйк, — сказал он, — то же самое. Ты думаешь, все мы только ходим и делаем вид, будто ищем работу. Просто-напросто толпа бездельников.

— О нет, Роб! — воскликнула она. — Ты же знаешь, что я совсем так не думаю.

— Ладно, забудем этот разговор, — сказал он.

Они перестали говорить о работе и сидели, перебрасываясь незначительными фразами, пока не стало поздно и на веранде не появилась миссис Сара. А еще через несколько минут они попрощались, Роб поцеловал Айду Мэй и ушел, оставив ее на веранде, Однако против обыкновения он не оглянулся, подумав, что, пока не найдет работу, сюда не вернется, а может, вообще никогда не вернется.

Мало-помалу Роб стал избегать мать, отца и даже Дженни Ли. Ему казалось, что втихомолку они осуждают его. Часто он намеренно не приходил домой, пока все не улягутся и не заснут. Только мама все равно никогда не спала. Вскоре он завел привычку уходить из дому чуть свет и возвращаться поздней ночью. А случалось, что и вообще не шел домой — околачивался всю ночь в биллиардных и игорных домах. Роб был высоченный парень, ростом в шесть футов, и никто бы не подумал, что ему всего-навсего шестнадцать лет, — вот только детское выражение лица выдавало его годы. Он по-прежнему оставался точной копией Лори.

Джо Янгблад сильно тревожился за сына и однажды в субботу вечером отправился к дьякону Дженкинсу, который служил старшим коридорным в отеле «Оглеторп». Он рассказал Дженкинсу, что Роб никак не подыщет себе работу, и тот обещал помочь, хоть и не наверняка — уж очень нынче тяжелое время.

— Мы только что приняли Жирного Гаса Маккея ночным дежурным. Если бы я знал, что твой Лилипутик ищет места, я бы, конечно, скорее помог ему.

Недели через две он все-таки устроил Роба в гостиницу. Старик Боб Морис тащил огромный чемодан, больше себя самого, с ним случился сердечный припадок на работе, и он умер.

Главный портье белый сказал Робу, когда тот явился на работу в первый раз:

— Запомни, малый, работать в отеле «Оглеторп» великая честь. Самые знатные люди Джорджии останавливаются у нас. А иногда и очень важные особы, известные всей стране.

Стоя навытяжку перед красиво одетым белым, Роб чувствовал себя неловко в обезьяньем наряде коридорного.

— Мы требуем величайшей услужливости от наших коридорных и от всего персонала. Вежливость — наш девиз, наш главный девиз. Служащие гостиницы должны думать только о том, как бы наилучшим образом обслужить приезжих. Понимаешь?

— Да, сэр.

— Ты знаешь Лероя? — закончил портье. — Вот он тебя всему и научит.

Роб удивленно посмотрел на белого.

— Лерой? Кто такой Лерой?

— Это наш старший коридорный, — объяснил белый, и тут только Роб догадался, что Лерой, старший коридорный отеля «Оглеторп», и есть мистер Дженкинс, главный дьякон баптистской церкви Плезант-гроува, у которого Джо Янгблад уже много лет состоит в помощниках. Роб никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь называл дьякона Дженкинса просто по имени.

Дьякон Дженкинс водил его по гостинице, наверно, целый час, и все показывал ему и разъяснял. На работе ему никогда и присесть не удавалось — оттого у него болели ноги, будто он ходил по раскаленным углям.

— Все, что от тебя требуется, Лилипутик, — это угождать приезжим и быть вежливым. Ты сумеешь. А если появятся какие-нибудь затруднения, тут же иди ко мне. Я тебя знал еще тогда, когда ты сам себя не знал. Я обещал твоей матери понаблюдать за тобой и свое слово сдержу. — Дженкинс был одним из очень немногих людей в городе, которые все еще называли Роба Лилипутиком.

В первый день Роб совсем сбился с ног, бегая с поручениями то в один, то в другой шикарный номер. Он решил, что «Оглеторп» — самая громадная и роскошная гостиница в Америке. Неужели в Нью-Йорке они еще великолепнее? Каждый раз, когда Роб спускался в вестибюль, дежурный тут же посылал его опять наверх. Целый день он только и слышал от белых: малый, принеси то; малый, принеси это; возьми вещи, малый; скорее, малый, долго ли мне ждать тебя! Все малый да малый, целый день — малый. А он в ответ: «Да, сэр! Нет, сэр! Благодарю вас, сэр!» Малый! Какой он им малый? Он уже давно вышел из детского возраста.

Было половина четвертого, Роб успел уже набегаться и изрядно попотеть, поднимая и таская тяжелые чемоданы, и вдоволь накланяться, повторяя: «Да, сэр». Ноги его так устали и болели, что он с трудом волочил их по мягким толстым коврам. Еще утром он дивился — до чего же они роскошные, мягкие и пушистые, а теперь ему казалось, будто они тянут его вниз и прилипают к ногам не меньше, чем красная глина Джорджии. Роб сошел в вестибюль и только собрался было пожаловаться на усталость, как дежурный велел ему спешно нести графин воды со льдом в номер 831.

— Мистер Бэдкок не такой гад, как другие крэкеры. Если даст не чай, так уж не пятачок! Он богач! — сказал Элмо Томас. — Обслужишь его первоклассно, он отблагодарит тебя, отвалит кучу денег. А не постараешься — даст коленом под зад.