— А сколько ты получаешь?

Робби замялся, пот пуговками выступил у него на носу.

— Полтора доллара, — пробормотал он. Ну зачем он лжет Гасу?

— Сколько? Сколько?

— Полтора доллара! — почти выкрикнул Робби.

— Тоже мне деньги! Я вот на газетах зарабатываю два, два пятьдесят, а когда даже три доллара!

— Но я же еще и обедаю там каждый день, — возразил Робби. — Ем сколько влезет. И все такие вкусные вещи!

— Зато и работаешь наверняка как вол?

— Да что ты! Работы там мало. Особенно сейчас.

— Рассказывай! Небось эта белая хозяйка все время стоит над душой?

— Не-ет. Ко мне вообще никто не пристает, Только вот девчонка — хозяйская дочка. Эта всегда лезет. Все хочет со мной бороться, как мальчишка.

Гас остановился и пристально посмотрел на Робби.

— Ты что, сдурел? Она же не бороться с тобой хочет. У нее вовсе не это на уме, а совсем другое! Заруби себе это на носу!

Они стояли посреди зеленого поля, серьезно глядя друг на друга, как взрослые, над ними простиралось синее небо, слабый ветерок колыхал траву.

— Что ты говоришь? Не понимаю! — сказал Робби.

— Прекрасно понимаешь! Не такой уж ты дурак, как прикидываешься!

Робби молчал, тупо уставившись на Гаса. Тот сперва улыбнулся, потом расхохотался.

— Она хочет дать тебе то, что к ней никогда уже не вернется.

Робби даже в жар бросило, и шея покрылась испариной. Он с усилием проглотил слюну.

— Ну и чудак! Мелешь сам не знаешь что!

— Ничего я не мелю, и ты сам отлично знаешь. Только притворяешься дурачком! Она хочет играть с тобой в папу-маму. — Гас сделал выразительный жест. — Вот в чем дело-то!

Робби поспешно отвел взгляд и сердито подбросил ногой камень.

— Да ты… ты спятил!

Они двинулись дальше. Робби старался не думать о Бетти Джейн, но это казалось невозможным. Он не мог преодолеть странное, непонятное чувство, охватывавшее его каждый раз, лишь только образ девочки вставал перед ним. Золотистые пряди, небрежно падающие на розовые щеки, голубые смеющиеся глаза и чертовские губы, и ноги, и колени. Он вспомнил их борьбу и… и всю ее, прильнувшую к нему. Такое странное чувство, совсем не похожее на ненависть или страх, но в общем в нем было и то и другое.

— Берегись, парень, не сделай ее брюхатой! Влипнешь в страшнейшую историю! Эти белые в одну секунду вздернут тебя на дерево — ты и ахнуть не успеешь! И не дай бог, если Айда Мэй узнает, что ты путаешься с белой девчонкой или вообще с какой-нибудь девчонкой. Берегись! Это я без шуток!

Робби молча шагал, внимая поучениям Гаса. Он весь вспотел от волнения. Никогда не поймешь, шутит ли Гас или говорит всерьез! Так или иначе, этот разговор ему неприятен. Играть в папу-маму. Не хотелось думать, что папа и мама… нет, не может быть! Вранье! Но в глубине души он чувствовал, что какая-то правда тут есть! А у Гаса вечно только это на языке: мама и папа!

Мальчики миновали проход между двумя домами и вышли на Малберри-стрит, где под тенью раскидистых шелковиц на верандах и во дворах играли голые ребятишки — чернокожие, коричневые, желтые.

Гас запел:

Он громко захохотал, искоса поглядывая на Робби и наслаждаясь смущением товарища. А Робби вдруг вспомнил ночь и скрип кровати в комнате родителей. Но тогда он не хотел верить! Вот он лежит на своем тюфяке в кухне, и глаза его понемногу свыкаются с окружающей его тьмой, а из комнаты доносится ритмичный скрип пружин, и прерывистое дыхание, вздохи и стоны — такие громкие, что, кажется, и мертвец из гроба встанет! Мама шепчет: «О Джо! Джо!» А кругом такая тишина, что Робби слышит, как колотится его сердце. Ему страшно, страшно! Неизъяснимая злоба охватывает сонного мальчика. Но это же ему приснилось! Черт побери папу! Да нет, это был сон, конечно, сон! Ну, так не спи, иначе может опять присниться! Проклятый папа! Проклятый папа!

Дальше мальчики пошли по тротуару мимо больших нарядных особняков богатых белых. Потом обогнули великолепный парк с надписью «Только для белых» и очутились на Пейн-стрит, возле католической церкви — самой красивой церкви в городе.

— Там у них внутри замечательно! — сказал Робби, чтобы переменить разговор.

— А ты откуда знаешь? — спросил Гас.

— Мне мисс Фэнни рассказывала. Она знает! Она ходит каждую субботу убирать церковь.

— А я уж подумал, не ты ли у нас — отец Янгблад?

Возле дома на Оглеторп-стрит Гас спросил:

— Здесь ты работаешь, да?

— Угу!

— Ну, до скорого! Гляди в оба! Я хотел сказать наоборот: не гляди на эту придурковатую девчонку, если дорожишь своей шкурой! Прощай, не горюй! — Гас зашагал прочь, но передумал и вернулся. — Мы с тобой друзья по-прежнему, правда ведь? — спросил он, заглядывая Робби в глаза,

— Конечно! — Уходил бы уж этот Гас поскорее, не приставал бы к нему больше!

Гас сплюнул на тротуар.

— Я очень жалею, что дрался с тобой в магазине.

— Я тоже. Больше они нас никогда не заставят драться!

— Вот именно! — поддакнул Гас. — Ну, будь здоров!

Робби почувствовал облегчение, глядя ему вслед. Но настроение у него было испорчено. Гас напугал его, и он злился на Гаса… впрочем, не за драку в бакалейной лавке.

Робби прошел по переулку и открыл высокую белую калитку, на миг прислушавшись, не скрипнет ли она, но здесь калитка никогда не скрипела. Посмотрел в глубь сада — какой огромный белый домина! Поворачивай назад, ступай за ворота и больше сюда ни ногой, забудь об этой работе, беги от белых, беги, пока не поздно! Но тут лицо его приняло решительное выражение — нет, черта с два! Никуда он не побежит! И вот он уже шагает вверх по широким белым ступеням.

Он пообедал, не заметив даже, что ел, — из головы не выходил разговор с Гасом. Он наколол щепок, набрал угля и все время думал о белокурой девчонке: ненавидел ее лютой ненавистью и сам не в силах был разобраться в своих чувствах. Метался, как голодная кошка. Пошел в уборную под лестницей. Окончив там дела, спустил воду, застегнулся и только собрался выйти, как вдруг увидел в дверях Бетти Джейн. Она стояла и дружески улыбалась ему. Робби мгновенно вспомнил предостережение Гаса. Горло перехватило, панический страх приковал его к полу. Черт бы вас всех побрал! Не желаю я вас бояться!

— Здравствуй, Робби!

— Здравствуй! — пробормотал он. Ему и хотелось, чтоб она ушла, и не хотелось. В крошечной каморке стало невыносимо душно.

— Ну, как прошел твой день рождения?

— Очень хорошо! — Ну чего ему бояться какой-то девчонки, будь она белая или черная? Пропади она пропадом со своей белой кожей! Теперь он глядел на нее по-иному, хотя не мог бы этого объяснить никакими словами. Да нет же, наврал все этот Гас или пошутить захотел — есть у него такая привычка! Да, боролись, ну и что же? Но все-таки почему у него было тогда такое странное чувство?

— А почему ты меня не пригласил к себе на день рождения? — обиженным тоном спросила Бетти Джейн.

Робби промолчал, только сощурился: ведь знает почему, зачем же насмехается? Он ненавидит ее. Пусть бы оставила его в покое.

Бетти Джейн подняла руки и сказала:

— Посмотри, у меня под мышками волосы. А у тебя, наверно, нет!

Робби увидел светлые коротенькие завитки, но ничего не ответил, лишь проглотил слюну.

— Это еще не все, — гордо продолжала она. — У меня и внизу волосы!

— Не надо! — умоляюще прошептал Робби. Ему хотелось повалить ее на пол, топтать ногами, но он стоял как вкопанный, не сводя с нее глаз.

Бетти Джейн приподняла свое желтое платье и, стянув розовые штанишки, обнажила пепельного цвета мысок на ослепительно белом теле. Потом быстро дернула вверх штанишки и опустила платье, потешаясь над растерявшимся мальчиком.

— Пари, что у тебя этого нет! У тебя они только на голове! — Она пыталась смеяться, но в глазах ее было смущение.