— Первая начинка готова, — молвила Феодо­сия. — Это для Ядрейки нашего, сырная. Теперь берем доскан и делаем из теста кружочки — вот так, вот так… Делай дальше кружочки, Андрюша, ты в детстве смерть как их любил выдавливать. А Саша никогда не любил с тестом колобашиться. «Липкое!» — и все тут.

—    А мне любо лепить, — сказал Андрей Ярославич, давя перевернутым дощатым стаканом тесто, об­разуя из него крупные монеты и знай отбрасывая.

—    Ибо в лепке есть образ нового творчества, — сказала Феодосия. — Родители нас, женщин, вылеп­ливают, а вы, мужи, потом начиняете разными начин­ками. Я потому и люблю эти зырянские ушки, что они мне нас напоминают. Истинно мы — как те пеленяньки, паки и паки пузаты, с начинкой. Смотри же, Саночка, подолгу никогда не ходи порожняя. Как моло­ком выкормила дитя под самую крышечку, так заново наполняйся. И муж будет тобою доволен. А если же­ною доволен муж, то и Бог ею доволен. Вот так берем начинку, кладем ее и вот так заворачиваем.

—    И получается беременная пеленянька, — восхи­тилась Брячиславна первому слепленному ушку.

—    С сыном-сыром, — добавил весело Андрей Ярославич.

—    Попробуй ты теперь, — предложила свекровь невестке. Александра положила сыр на белый кру­жок, стала заворачивать, слепить пеленяньку уда­лось, но не так ловко и изящно, как у Феодосии.

—    Во! — сказал из своей корзины Вася и оглуши­тельно заверещал от восторга. Ему понравилось, что у мамы получилась пеленянька.

—    Я же говорю, дети любят смотреть, как мамы с тестом колобкуются, — рассмеялась Феодосия, це­луя внука в румяную щечку. — Тебя, Андрюша, тоже пора уже женить да поглядеть, какая от тебя начинка получится. Я для тебя уже присмотрела невестушку…

—    Не надо, — мигом рассердился на мать Андрей Ярославич.

—    Как это не надо? А я говорю — надо! Подтверди, Сашечка!

—    Конечно, надо.

—    Еще бы не надо! Такой ущерб в стороне нашей Русской! Немедленно прирост нужен, лепить да ле­пить новых кметей, как эти вот ушки! Ишь, как у не­го ловко получается! — Феодосия обратила внимание невестки на то, как быстро из-под пальцев Андрея об­разовывались пригожие пеленяньки. — Настоящий поспешник! Вот так и детей надо метать. Осенью же­нить тебя будем, Андреяшечка, и не спорь!

—    А я говорю, не будем! — пуще прежнего рассер­дился юноша. И особенно осерчал на невестку, которая поддакивает. Так и захотелось ее чем-нибудь уесть.

—    Это почему же, позволь тебя спросить? — тоже осерчала матушка.

—    Потому что я уже сам присмотрел себе невесту.

—    Кого же, позволь тебя спросить?

—    Да… Старшую дочку Даниила Романовича Галицкого, — соврал Андрей первое, что пришло в голо­ву. — Он с ней к отцу в Киев приезжал.

—    Да ей же еще и десяти лет нету! — воскликнула Феодосия.

—    Ничего, мы подождем, — сказал Андрей. — А красавица будет такая, что на всей Руси не сыскать. Через пару лет и посватаюсь к ней.

—    Да как бы не перехватили, — проворчала Фео­досия. — Что ж она? Неужто взяла за сердце?

—    А вот и взяла. — И Ярославич посмотрел на Александру, мол, вот тебе, не в тебя я влюблен, а в доч­ку твоего неудавшегося женишка! — Отстаешь, Брячиславна! Я вон уже сколько ушек наприспешил, а у тебя только пятое.

В сей миг отворилась дверь и вошел не кто-нибудь, а боярин Федор Данилович, бывший дядька-кормилец князя Александра. Лицо его горело необычайной но­востью, коей он стремился скорее разродиться:

— Гонец! От свеев гонец прибыл! С грамотою Александру Ярославичу от свейского местера.

— Вот оно как! — сказал князь Андрей. — А Александр уже того местера бить отправился. Припозднились свей. Ну так я и приму гонца вместо бра­та. По старшинству я следующий, так что… В гости­ной палате, я туда тотчас поднимусь. Приводите туда гонца.

Вдруг в голове у Андрея родилась головокружи­тельно дерзостная мысль, аж дыханье сперло. Хоть немного, но побыть мужем Саночки! А? Что скажете?

—    Брячиславна! — тотчас обратился он к невест­ке. — Не обидит ли тебя мое предложение?

—    Какое?

—    Моей женой побыть совсем немного.

—    Ты что мелешь! — возмутилась Феодосия.

—    Не понимаю, — сказала Александра.

—    Очень просто. У меня вдруг такой замысел спо­добился. А давайте обманем гонца свейского. Внешне я мало от брата отличаюсь, ростом только поменьше, а в остальном… Скажусь Александром! Как будто я еще не ушел в полки на местера, а все еще тут сижу

и только начинаю войско собирать.

—    Да, а то он не проведал заранее об уходе пол­ков! — возразил боярин Федор. — Да ему весь Новго­род уже протрезвонил.

—    Ничего, я придумаю, как его переубедить, — махнул рукой князь Андрей. — А вы, матушка и неве­стушка, при мне будете, и ты, Брячиславна, держи се­бя так, будто я твой муж Александр. Можно такое?

Все разом посмотрели на Феодосию, что она ска­жет. Та подумала немного, поразмыслила и сказала:

— Можно. Разумно. Обманем свеев. Они будут ду­мать, что Александр нескоро на бой явится, а Сашень­ка наш как раз и ударит по ним внезапно! Умница, Андрюша! Дай я тебя поцелую!

Спустя немного времени они уже восседали в гос­тиной палате в окружении немногих оставшихся в Го­родище бояр, включая Федора Даниловича. Он не по­шел вместе с дружиной, ибо все последнее время сильно хворал, а теперь радовался, что может быть полезен как бывший Александров опекун — мол, раз он при Александре, стало быть, это и впрямь не Андрей, а Александр.

Андрей снова был в своем лазоревом атласном каф­тане, но голову его уже венчала княжья шапка, укра­шенная бисером и опушенная соболем, а на плечи на­кинут багряный плащ. В руке он держал позолочен­ную палицу, слегка поигрывая ею. Мать сидела справа от него, княгиня Александра — слева. Обе успели на­рядиться в красивые летники: Феодосия — в алый, Брячиславна — в белый.

Открылись двери, и вошедший слуга объявил:

— Посол от свейского короля Эрика и местера Биргера — Янис.

Вошли трое. Впереди выступал неказистого вида гонец, обряженный поверх кольчуги в голубой гарнаш с вышитым на груди золотым крестом. Правая рука его лежала на рукояти меча и всем своим видом гонец показывал, что готов сражаться в любое мгновение. Двое других были не столь грозного вида, хотя внешне отличались большей пригожестью, не такие уроды, можно даже сказать — вполне похожие на людей.

Боярин Федор выступил им навстречу, приблизил­ся к гонцу и сказал, указуя на Андрея и двух женщин:

— Князь Александр Ярославич со своей матерью, великой княгиней Феодосией Игоревной, и своей су­пругой, княгиней Александрой Брячиславной, рады приветствовать гостей из земли Свейской. А я — быв­ший пестун князя Александра, боярин Феодор Дании­лович.

Гонец напустил на себя еще большей важности, сделал несколько шагов в направлении князя Андрея, небрежно поклонился и прежде, чем вымолвить хотя бы первое слово, громко и беззастенчиво избрюхнул, словно ему пучило живот всю дорогу до Городища, и лишь тут он счел достойным облегчиться от гнусных воздухов. Мгновенно в палате запахло гнилым.

—   Вот те раз! — фыркнул князь Андрей. — Хоро­шее начало! Это, стало быть, по-вашему, «здравствуй­те»? А что же двое других не здороваются?

—   Аз есмь посол от великого государя, короля Сверижского королевства Эрика Эрикссона Леппе, — надменно заговорил гонец. Речь его звучала вполне по-русски, хотя и с небольшим и будто бы даже наро­читым искажением. — Мое имя Янис Бесстрашный. Со мною знаменитые рыцари — Магнус Эклунд и Пер-Юхан Турре.

—   Вот именно, что Пердурре, — чуть слышно прохихикала Феодосия.

—   Я Александр, сын Ярослава-Феодора, великого князя Русского, который ныне пребывает в стольном граде Киеве, — произнес громко Андрей, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться на матушкину шутку. — Приветствую послов короля Эрика и прошу

прощения за то, что русское приветствие не отличает­ся такой изысканностью, как свейское.