«Нет, не может быть!» — отогнал он от себя эту мысль.

Допрос продолжался.

Тем временем Маргарита Дмитриевна, не достояв обедни в монастырской церкви, вышла через заднюю калитку ограды и отправилась к месту назначенного ей Гиршфельдом свидания. По ее расчету, он должен был уже прибыть.

Был одиннадцатый час утра. Солнце ярко светило с безоблачного неба, отражавшегося в гладкой поверхности чудного озера, на берегу которого стоял монастырь. Свежая травка и листва деревьев блестели как-то особенно ярко. В маленькой ближайшей роще, по направлению к которой шла княжна, пели пташки.

Она вошла в рощу. Какой-то таинственный шелест приветствовал ее. Ей вдруг стало жутко. Перед ней мелькнули виденные ею вчера и грезившиеся ей всю ночь два глаза. Она прислонилась к одному из деревьев, чтобы не упасть. Тут она заметила фигуру спешившего к ней Николая Леопольдовича. Она оправилась. Она была не одна. Он был с ней.

— Наконец, ну, что? — подошел он.

Она молча подала ему бумагу и ключ. Он быстро развернул и посмотрел бумагу и сунул ее в карман.

— Золотая моя, неоцененная! — заключил он ее в свои объятия.

Она не сопротивлялась, но ей показалось, что от прикосновения этого человека веет таким же холодом, какой она ощутила вчера под рукой, державшей голову мертвой тетки. Она вздрогнула.

— Рассказывай как и что? — вызвал он ее к действительности.

Она передала ему все в подробности.

— Прекрасно, превосходно, лучше и не надо! — говорил он, потирая руки.

Она кончила рассказ.

— Теперь поезжай прямо туда. Если там еще ничего не знают, то прикажи передать княгине, когда она встанет, что ты была. Если же там уже началось следствие, то притворись убитой горем, упади в обморок.

Он посмотрел на часы. Было без четверти одиннадцать. Не упустив из ее рассказа, что княгиня приказала разбудить себя в девять часов, он был уверен, что следствие уже началось.

— Спеши же, спеши, моя дорогая! — обнял он ее в последний раз и незаметно опустил ключ, возвращенный ему ею, в карман ее ватерпрува.

Из церкви в это время выходил народ. Обедня кончилась. Княжна поспешила назад за ограду, вышла в главные ворота и, сев в пролетку, приказала кучеру ехать в «Гранд Отель». Подъезжая, она заметила около гостиницы толпу народа. Она поняла, что там уже все открыто и задрожала. Пролетка остановилась у подъезда гостиницы. Княжна вошла.

— Что случилось? — обратилась он к швейцару.

Голос ее дрогнул.

— Несчастье, ваше сиятельство! Княгиня, ваша тетушка, скончалась.

— Когда, где? — бросилась она по лестнице.

Опередивший ее швейцар расталкивал народ, толпившийся на лестнице ив коридоре и тщетно уговариваемый полицией разойтись.

Стоявший у дверей первого номера городовой не хотел было пускать княжну, но швейцар объяснил ему, что это племянница умершей, и она беспрепятственно вошла в номер.

— Умерла! Умерла! Где она? — бросилась она в приемную.

— Княжна! — успел выговорить Карамышев, поднявшись из за стола, где сидел вместе с Новским и доктором и допрашивал хозяина гостиницы.

Она на ходу порывисто вытащила из кармана ватерпрува носовой платок, чтобы приложить его к глазам.

Вдруг что-то упало на пол с металлическим звоном.

Все присутствующие подняли головы.

На полу приемной лежал ключ с жестяной пластинкой, на которой стояла цифра 1.

Княжна посмотрела тоже вслед за другими на лежавший на полу ключ и обвела присутствующих помутившимся взглядом.

— Это я, я виновата, я отравила ее! — дико вскрикнула она и как сноп повалилась на пол.

Ее привели в чувство, и Сергей Павлович со строгим выражением лица стал ее допрашивать. Она открыла было рот для ответов, но вдруг остановилась.

— Я не могу отвечать вам теперь, дайте мне успокоиться, дня через два, три я расскажу вам все, все! — сказала она.

Следователь записал ее короткое сознание. Она беспрекословно подписала его.

Он составил постановление об аресте, и княжна Маргарита была отправлена в т-скую тюрьму.

Весть об отравлении княгини и о сознании в совершении этого преступления княжны Маргариты Дмитриевны с быстротою молнии облетела весь город. Баронесса Ольга Петровна Фальк была страшно возмущена, что преступница жила у нее и даже ночь после совершения преступления это «исчадие ада», как она называла княжну, провела под ее кровлей.

В первом номере гостиницы «Гранд Отель» происходили панихиды, на которые собирался весь город. Всем распоряжался прибывший с вечерним поездом в день открытия преступления Гиршфельд.

Он казался убитым этим происшествием.

— Я любил покойную… как мать, — объяснял он всем причину своего горя.

— Я всегда считал ее способной на все, это гордое, злое существо, без сердца, без религии, без нравственных правил — костил он везде княжну.

Узнав по прибытии все подробности сознания и ареста своей сообщницы, он задумался.

«Мне надо ее увидать как можно скорее наедине!» — сказал он сам себе.

«Но как это устроить?»

«С деньгами можно пройти в ад и вернуться обратно!» — усмехнулся он.

Он не ошибся, если не относительно ада, то, по крайней мере, относительно т-ской тюрьмы.

Княжна была помещена в лучшую одиночную камеру. Эта «лучшая» камера была, впрочем, очень неказиста. Заплесневевшие толстые каменные стены были мокры и от них веяло холодом подвала. Половицы ходили ходуном, а в двойных рамах маленького единственного окошечка с железной решеткой стекла были до того грязны, что едва пропускали свет. Деревянный, некрашенный стол, такая же скамья и деревянная же кровать с жестким матрасом, покрытым одеялом из солдатского сукна, и с одной небольшой подушкой составляли всю меблировку этой камеры для привилегированных. Уже две ночи провела Маргарита Дмитриевна в этой камере, но до сих пор еще не могла совершенно прийти в себя. Одна мысль не давала ей покоя.

«Как мог попасть в ее карман этот ключ?»

Она ясно помнила, что отдала его вместе с бумагой Гиршфельду.

«Неужели она второпях только показала его ему и машинально опустила в карман».

Иначе она не могла объяснить себе его присутствие в ее кармане. Мысли ее переносились на Николая Леопольдовича.

Он должен прийти повидаться с ней.

В этом она не сомневалась. Эта мысль пришла ей в голову, когда она хотела начать свои показания следователю, она-то и остановила ее и княжна попросила отсрочку. Она должна видеться с ним прежде, нежели рассказать все. Он даст ей совет, он, быть может, ее выручит.

«Он должен прийти!»

Но кончался уже второй день заключения, а он не приходил.

«Неужели он не придет? Нет, не может этого быть! Он должен прийти».

Вдруг в коридоре раздались шаги видимо двух человек. Шаги приближались к ее камере и наконец остановились у двери. Кто-то шепотом разговаривал с часовым, однообразные шаги которого смолкли. Она слышала, как вложили ключ в замок ее двери. Замок щелкнул. В дверь буквально проскользнул Гиршфельд, плотно притворив ее за собой.

— Ты! — вскрикнула она и бросилась к нему.

— Я, моя дорогая, конечно я, кто же как не я! — страстным шепотом начал он, усаживая ее на постель и садясь рядом.

— Я уже думала, что тебе не удастся пробраться в эти страшные стены.

— Я проберусь всюду, у меня есть ключ, который отпирает все замки, этот ключ — деньги.

— Не говори о них, из за них я здесь.

— Нет, не из-за них, друг мой, не из-за них, а по своей собственной оплошности, ты забыла отдать мне ключ, но это еще ничего. Мало ли как можно было объяснить его присутствие. Зачем же было сознаваться?

— Но пойми, увидав его, я была поражена, уничтожена; ведь это перст Божий.

— Вы бредишь, мой дружочек, — нежно заметил он, — или заведомо говоришь вздор, не желая сознаться в своей опрометчивости.

— Пусть так, — согласилась она, — но что же ты теперь намерен делать?

Она поглядела на него вопросительно. Голос ее дрожал.