— Что же нам было делать — он его совсем оплел: сами видите, каким он вернулся из путешествия.

Василий Васильевич на самом деле, видимо, ничего не понимал из их разговора, сидел и глупо-блаженно улыбался.

— Теперь, по крайней мере, надо действовать — надо заставить его подать жалобу прокурору, я напишу, а Егор Егорович перепишет… Заставить его подписаться, а затем постепенно настроить против Гиршфельда будет теперь не трудно…

На этом и порешили.

Через несколько дней по приезде в Сушкино, жалоба была изготовлена и полетела по почте в Петербург на имя Прокурора Окружного Суда. Недели через две Дмитрий Вячеславович, как ни в чем ни бывало, явился к Николаю Леопольдовичу и поселился в его квартире, где продолжал скрываться от розысков, опеки и судебного следователя и Александр Александрович Князев.

Довольный и веселый, не чуя беды, вернулся Николай Леопольдович в свою петербургскую квартиру. Расплатившись с Милашевичем и по мелким векселям, да еще со скидкою, он имел удовольствие уложить в опустелый было почти несгораемый шкаф довольно кругленькую сумму в бумагах.

— Славное дельце обделал! — хвалил он сам себя, потирая руки.

Возбужденного против него дела опекуном Шестова Розеном и самим Шестовым, которому он решительно отказал в дальнейших подачках, и тот перешел на сторону Адольфа Адольфовича, он не боялся.

— Им под меня иголочки не подточить, только бы отделаться от Князева!

План «выпуска его в тираж», как своеобразно выражался Гиршфельд, был им уже составлен. Он вскоре после приезда приступил к его выполнению, а предварительную подготовку начал еще ранее. Всю дорогу от Комаровки до Петербурга Николай Леопольдович был предупредительно любезен с Александром Алексеевичем и к концу пути успел положительно изгладить из его души неприязненное чувство, тем более, что обещал ему дополнительное вознаграждение в более крупном, чем полученное им размере по окончании всех расчетов. В вагоне железной дороги, усевшись отдельно от других, они разговорились.

— Эта тысяча рублей является для вас, дорогой Александр Алексеевич, лишь небольшим задатком, — медоточивым голосом начал Гиршфельд. — Разве я не понимаю, сколько услуг сделали вы мне в этом деле, вы были главным моим сотрудником и несли в нем самые тяжелые обязанности. Пробыть более года с глазу на глаз с этим идиотом, одно уж чего-нибудь да стоит.

— Да, трудненько было! — вставил Князев.

— Знаю, знаю, ценю и понимаю! — с чувством перебил его тот. — Без вас могло погибнуть все дело. Спасибо, большое спасибо.

Николай Леопольдович крепко жал ему руку.

— Мне не хотелось вознаградить вас по заслугам при Дмитрие Вячеславовиче, он мог тоже потребовать такую же сумму и сделать скандал. Вы ведь его знаете?

Князев утвердительно кивнул головой.

— А ему тысячи рублей за глаза довольно, не только довольно — много. Что он делал? — пьянствовал на мой счет и больше ничего. Я его и совсем хотел устранить от дела, особенно после разговора о вас, который он сам к чему-то начал, да уж так сжалился…

— Разговор обо мне? Что же он говорил? — спросил Александр Алексеевич.

Гиршфельд сделал вид, что смешался.

— Так, ничего! Экий проклятый язык, не хотел говорить, сорвалось! — уклончиво отвечал он.

— Нет, позвольте, уж вы договаривайте, я хочу знать, — настаивал Князев.

— Извольте, но только дайте мне слово, что вы ему об этом не скажете, я сам скоро постараюсь вывести его на чистую воду. Тогда вы свободны действовать против него.

— Вот вам моя рука! — протянул Князев руку. — Честное слово дворянина.

Николай Леопольдович передал ему, что Неведомый будто бы сообщил, что он, Князев, не надежен и имеет намерение перейти на сторону Луганской и Деметра и сильно может повредить ему в деле.

— Ах, подлец! — воскликнул Александр Алексеевич.

— Вы понимаете, дорогой мой, что когда вы явились вместе с ними в Москву, у меня мелькнуло подозрение. На минуту, но мелькнуло. Этим и объясняется моя временная к вам холодность! Вы понимаете?

— Понимаю, понимаю, а я недоумевал! Ах, негодяй! Другом считался, целовался походя, полячишка! Я его в бараний рог согну.

— Вы помните ваше слово?

— Со временем, с вашего разрешения.

Гиршфельд перевел разговор на другую тему.

— Отчего вы, дорогой мой, не женитесь? — вдруг спросил он.

Князев вытаращил на него глаза.

— Мне жениться!.. Да кто же за меня пойдет, какая-нибудь бесприданница, с разбитою жизнью, как обыкновенно говорят вкусившие от древа познания добра и зла девицы?

— Зачем бесприданница, — улыбнулся Николай Леопольдович. — Оно, конечно, надо полагать, вкусившая от древа, но с приданым и хорошим приданым. Вы ее знаете.

— Кто же это такая?

— Александра Яковлевна!

— Вы шутите, разве она за меня выйдет?

— Отчего же бы ей и не пойти? Вы мужчина красивый, с хорошей дворянской фамилией, а она что ж — актриса, мещанка… Скажу вам более, я сам слышал от нее мнение о вас, из которого заключил, что вы ей нравитесь…

Александр Алексеевич даже покраснел от удовольствия. Перспектива женитьбы на Пальм-Швейцарской, которая ему очень нравилась, обладавшей к тому же независимым состоянием и талантом, приносящим не малый доход, ему очень улыбалась.

— Да ведь там Писателев? — робко спросил он.

— Пустяки, сплетни! — категорически успокоил его Николай Леопольдович.

— Наконец, Гарин?

— Так и позволит ему мать жениться на актрисе — это он подождет, да и Александра Яковлевна мало обращает на него внимания. Сами, чай, заметили?

— Н-да… — протянул Князев, но все же сомнительно покачал головой.

— Смелость города берет, дружище! — потрепал его Гиршфельд по плечу. — Хотите я позондирую для вас почву?

— Сделайте одолжение, я жениться на ней далеко не прочь — она мне очень нравится! — сознался Александр Алексеевич.

Через несколько дней по приезде в Петербург, Николай Леопольдович поехал с визитом в Александре Яковлевне. Она жила в той же квартире на Николаевской улице. Между прочими разговорами он приступил к главной цели своего визита.

— Я к вам с маленькой просьбой и надеюсь, что после стольких лет верной службы, уволенный в отставку чиновник имеет право обратиться к своему бывшему начальству, и она не решится ему отказать.

Он улыбнулся и посмотрел на нее вопросительно.

— Смотря по просьбе! — в свою очередь улыбнулась она.

— Для вас исполнение ее ничего не стоит, для меня же имеет громадное значение.

— Интересно!..

— Пококетничайте посильнее с Князевым, будьте с ним любезнее, чем с другими, сделайте вид, что он вам нравится…

— С Князевым? — скорчила Александра Яковлевна улыбку пренебрежения. — C'est trop… Да и зачем вам это?

— Это уж моя тайна! Я только прошу.

Пальм-Швейцарская задумалась.

Гиршфельд подвернулся с своей «маленькой» просьбой в довольно удачное время. Мать князя Гарина уже с месяц как вернулась из-за границы, задержанная там долее предположенного времени болезнью своей дочери княгини Шестовой, а князь Виктор, между тем, медлил исполнением своего слова. Княгиня Зоя Александровна не появлялась в гостиной Александры Яковлевны свахой своего сына. Сам князь был в мрачно озлобленном настроении.

«Неужели ему не удалось?» — задавала себе вопрос Пальм-Швейцарская.

«Спросить, завести разговор — это значит навязываться!» — отогнала она от себя мелькнувшую было мысль.

Да это и не входило в ее расчеты.

Явное предпочтение, отданное ей кому-нибудь из окружающих ее поклонников, хотя бы даже Князеву, должно несомненно произвести на Виктора впечатление и ускорить развязку. Все это мгновенно пронеслось в ее голове.

— Извольте, я исполню вашу просьбу, не интересуясь вызвавшей причиной, но это только для вас! — подчеркнула она последние слова и протянула ему руку.

Он почтительно поцеловал ее.

— Еще одно маленькое условьице — сделайте так, чтобы князь Гарин первый заметил это.