Маргарита Дмитриевна уже ждала его в их квартирке.

— Ну-с, надо с нею покончить! — объявил он ей после взаимных приветствий.

— Наконец-то! — со злобною радостью произнесла она. — Ты, конечно, обдумал, как это сделать, чтобы для нас было безопасно? — продолжала она уже несколько упавшим голосом.

— Ты отравишь ее.

— Я! — прошептала она.

В этом шепоте послышалась овладевшая ею вдруг робость. Она побледнела.

— Да, ты! Кто же может это сделать иной, не возбудив подозрений. В этом пузырьке заключается сильнейший яд, две, три капли его, влитые в стакан аршада, смертельны. В аршаде он незаметен на вкус, так как пахнет тоже миндалем.

Он подал ей маленький синий пузырек. Она взяла его. Руки ее тряслись. Она видимо боролась с волнением.

— Когда и где? — чуть слышно спросила она.

— В Т., в первом номере гостиницы «Гранд Отель». Я заставлю ее написать здесь расписку в принятии от меня всех, как ее личных, так и опекунских сумм и взять ее с собою в Т., под предлогом сдачи мною дел там. Она приедет туда с вечерним поездом, устанет и рано ляжет спать. Ты останешься около нее. Она вечером много пьет. Ты подашь ей стакан отравленного аршаду. Смерть наступит моментально. Тогда ты возьмешь из ее сумки бумагу, вынешь ключ из двери номера и положишь его ей под подушку, а затем осторожно и незаметно уйдешь.

Он говорил с лихорадочною поспешностью.

— А дверь останется открытой? — спросила она, уже с холодным вниманием слушая своего сообщника.

— Нет, ты запрешь ее вот этим ключом, — подал он ей, вынув из кармана, ключ. — Он от того же номера и случайно попал мне в руки, когда я был в Т., в день смерти твоего отца.

Она спокойно взяла ключ и опустила его в карман.

— Куда же я уйду? — задала она вопрос.

Он стал в тупик. Эта простая мысль не приходила ему в голову. Он почувствовал, что у него из под ног ускользает почва. Задуманный план рушился. Он глядел на ее с видом утопающего, которому не за что ухватиться. Она поняла его.

— Мне надо поехать в Т. ранее, тем более, что для этого есть прекрасный предлог. Баронесса Фальк, каждую зиму бывая в Москве, заезжала к нам и приглашала меня гостить к ней. Я могу теперь сделать ей это удовольствие.

Он схватил ее обе руки и покрыл их горячими поцелуями.

— Ты умнее всех женщин на свете! — восторженно повторял он. — Это гениальная мысль!

Она самодовольно улыбнулась.

— Значит, ты по телеграмме княгини встретишь ее на вокзале, сделаешь все то, что я говорил, и возвратишься в губернаторский дом.

— А ты? — перебила его она.

— Я выеду вслед за княгиней с тем поездом, который приходит в Т. утром, сойду на предпоследней станции и проеду на лошадях в пригородный монастырь. Ты велишь разбудить себя у Фальк пораньше и поедешь туда к обедне. Я буду тебя ждать в маленькой рощице на берегу озера. Там ты отдашь мне бумагу и ключ. Пузырек же оставишь на столе у постели княгини. Поняла?

— Поняла.

— Оттуда я возвращусь на станцию и прибуду в Т. с вечерним поездом, а ты вернешься после обедни к Фальк.

Она задумалась.

— Но ведь это страшно рискованно, можно попасться! — произнесла она.

В голосе ее было слышно колебание.

— Ничуть! В виду почти постоянного запустения в этой гостинице, попасться во время совершения самого дела нет ни малейшей вероятности. Когда же на другой день в запертом номере найдут княгиню отравившуюся в постеле, с ключом от номера под подушкой, то не может быть никакого сомнения, что все следователи мира признают самоубийство. Будет даже и причина — это растрата ею опекунских денег.

Она молчала.

— Едва ли кто-нибудь придумает умнее того, что придумали мы с тобой, — начал он снова. — Именно с тобой, так как главная часть плана, которая ускользнула от меня и без которой он весь мог рушиться, всецело принадлежит тебе. Что же ты молчишь, ты согласна?

— Да, согласна! — холодно и просто отвечала она.

— Потом мы укатим заграницу, — весело добавил он.

Таким образом третий и последний заговор между этими двумя людьми состоялся.

Через три недели первая часть плана, составленного Гиршфельдом и княжной, осуществилась. Маргарита Дмитриевна уехала в Т. Она сообщила об этом своем намерении княгине при Николае Леопольдовиче.

— Вот и отлично, — заметила она, — а то мы очень нелюбезны относительно баронессы. Я сама проездом в Шестово заверну в Т., сделаю ей визит и кстати захвачу тебя с собой в деревню. Ведь ты, надеюсь, не откажешься разделить нынешним летом мое затворничество?

— Напротив, мне очень хочется в деревню, подышать чистым воздухом, а то этот пыльный парк мне надоел.

— Вы собираетесь затворничать, княгиня? — усмехнулся Гиршфельд. — Мне очень жаль.

— Вам? — обратилась она к нему.

— Я собирался погостить у вас и думал повеселиться на ваших деревенских праздниках.

— Я всегда буду рада видеть своих добрых знакомых.

— О, в таком случае я покоен, таких добрых знакомых, как я, соберется целый дом и ваше затворничество превратится в ряд празднеств.

Княгиня улыбнулась.

Сборы княжны были недолги.

— Вы мне, конечно, телеграфируете о выезде, — обратилась она к тетке при прощаньи, — я приеду вас встретить на станцию.

— Непременно, непременно!

— Вы намерены остановиться тоже у Фальк?

— Нет, я остановлюсь в гостинице, к чему стеснять себя и их.

На губах Маргариты Дмитриевны появилась довольная улыбка, Гиршфельд ждал ее на Рязанском вокзале и напутствовал советами и указаниями. Проводив ее, он отправился к Зинаиде Павловне. Было около десяти часов вечера.

— Я свободен целый вечер и решил посвятить его тебе, если ты располагаешь остаться дома, — сказал он, войдя в ее будуар.

— Конечно, я располагаю и очень рада! — оживилась она. — Будешь пить чай?

— Пожалуй.

Княгиня позвонила и приказала подать чаю.

За чаем он старался превзойти даже ее в нежности.

Она сияла.

— У меня будет к тебе большая, большая просьба, — обратился он к ней.

— Какая?

В голосе ее послышались тревожные нотки.

Это не ускользнуло от его внимания, он улыбнулся.

— Освободи меня от твоих и личных, и опекунских дел, пусть я останусь для света твоим добрым знакомым, для тебя же по-прежнему боготворящим тебя человеком.

— Почему у тебя явилась такая мысль и что привело тебя к такому решению? — окинула она его пытливым взглядом.

— Безграничная любовь к тебе, моя дорогая!

Он, расхаживавший до тех пор по комнате, подсел к ней на кушетку.

Она глядела на него вопросительно.

— За последнее время я заметил, — прости меня, моя ненаглядная, — я буду говорить правду, что эти дела, эти денежные расчеты омрачают даже те светлые для меня, по крайней мере, минуты, когда мы бываем одни, что ты из-за них переменилась ко мне. Я боюсь, что они в конец погубят мое, я даже не смею сказать «наше», счастье.

— Ты ошибаешься! — вспыхнула она, но не выдержала его взгляда и потупилась.

Она должна была сознаться, что он прав.

— Пусть так, — продолжал он, — дай Бог, чтобы я ошибался, но в наших дорогих для меня отношениях я не желал бы и этого. Я не хочу, чтобы даже ошибочные мысли омрачали их.

— Значит, ты отказываешься быть моим поверенным?

— Да, но я не перестану быть для тебя тем, что я есть — другом, советником. Я хочу лишь устранить между нами всякие денежные расчеты.

— Но ты обещал, поправить… мои дела… — робко, чуть слышно проговорила она.

— Они поправлены. Неужели ты думаешь, что иначе я решился бы отказаться от их ведение? — смело и прямо поглядел он ей в глаза.

— Ты не шутишь? — с нескрываемою радостью спросила княгиня.

— Я никогда не шучу в делах. Разрешенная тобой спекуляция с капиталом твоего сына была очень счастлива, купленные мною на его деньги бумаги поднялись в цене; я, кроме того, за последнее время счастливо играл на бирже. Подведя сегодня утром итоги, я могу сообщить тебе, что не только весь капитал и доходы князя Владимира в целости, но я имею полную возможность возвратить тебе те триста две тысячи, которые ты потеряла по моей оплошности на акциях Ссудно-коммерческого банка и пятьдесят тысяч, заплаченные тобою за меня Маргарите Дмитриевне.