– Сейчас мы все починим! – пообещал Никита, присоединяясь к нему.

Но не тут-то было: поломка оказалась куда более серьезной, чем он предполагал: оказались повреждены и обода, и спицы, и стало понятно: нельзя ни исправить положение, ни пускаться в дорогу после такой аварии. Ямщик объявил, что знает кое-кого, чей дом неподалеку, чуть в стороне, пусть, дескать, путешественники там подождут, а он сядет верхом на одну из лошадок и вернется на станцию, чтобы взять там какую-никакую повозку и доставить сюда каретного мастера, если найдет такового. Никита решил подстраховаться: Господь его ведает, а вдруг ямщик попросту сбежит, – и заявил, что в таком случае он берет двух других лошадей в залог. Ямщик согласился, но всем своим видом выразил оскорбленное достоинство.

– Сейчас провожу вас к дому, – буркнул он, – а то ведь может там и не поздоровиться!

Софи тоже вышла из кареты, рассудив, что так лошадям будет полегче. Никита раскрыл зонт и протянул его: вот, барыня, возьмите. Ежась под холодными струями дождя, они двинулись вперед. В лужах вспухали и лопались пузыри, и Никита заметил, что теперь дожди надолго по примете… Тысячи маленьких лягушек выскакивали из бывших рытвин, теперь превратившихся в бурливые ручьи…

Шли они так. Впереди – ямщик, он вел под уздцы упряжку, тащившую за собой экипаж, за ним – Никита и Софи. Карета скрипела, стонала, раскачивалась, с каждым толчком, с каждым шагом она явно все больше повреждалась и все ниже оседала. Скоро уже не стало ободов, и она теперь пропарывала грязь одними спицами, а чуть позже стала двигаться только на втулках… Тройке было чрезвычайно тяжело везти за собой это странное сооружение, словно бы вспахивавшее почву изувеченным своим задом.

Они свернули с дороги и углубились в лес, состоявший на этот раз из гигантских лиственниц. Здесь, под их сводами, было темно, как будто уже наступили сумерки, но зато густые кроны не пропускали дождь. Выйдя на поляну, путники обнаружили на ней три бревенчатых избушки, одна из которых выглядела обитаемой.

– Пришли? – спросил Никита у ямщика.

– Угу, – ответил тот. – Здесь, в тепле, меня и подождете, а я вернусь часа через три…

Однако Никите что-то тут показалось сомнительным, он отвел ямщика в сторону и стал тихо с ним переговариваться, а когда вернулся к Софи, лицо его было озабоченным.

– Барыня, – потупившись, с трудом выговорил Никита, – не стоит нам туда ходить…

– Почему же?

– Потому что этот дом принадлежит шаману!

– Шаману? И кто же такой этот шаман?

– Сибирский колдун. Он живет один. Он умеет разговаривать с животными, с растениями, с духами…

– Только и всего-то! А ты что – боишься?

Никита смутился и растерялся, как будто Софи упрекнула его в невежестве.

– Неужели боишься? – продолжала между тем она. – А ведь ты так много читал, так много знаешь! Уж тебе-то должен казаться просто смехотворным подобный вздор! А шаман вполне может оказаться славным человеком. Мне очень хочется с ним познакомиться. Да, впрочем, и выбора у нас нет. Пошли!

– Воля ваша, барыня, – пробормотал Никита. – Только в книгах далеко не все написано, с чем на свете встретишься, а уж объясняется и вовсе не все…

Они двинулись к избушке. Ямщик постучал в дверь. На пороге появился невысокий человечек неопределенного возраста, желтолицый, с лоснящейся кожей, двумя узкими щелочками вместо глаз при полном отсутствии бровей, борода у него, скорее всего, отродясь не росла, а в расщелине смеющегося рта торчал один-единственный зуб… Одет шаман был в подобие длинной куртки из оленьей кожи, голову венчал заостренный колпак. Ямщик поклонился ему в пояс и сказал несколько слов на непонятном наречии. Шаман же в ответ обратился к гостям по-русски:

– Меня зовут Кубальдо. Заходите и чувствуйте себя как дома, мой дом – ваш дом на все то время, какое вам будет угодно здесь провести!

Софи поблагодарила и прошла в комнату, опередив Никиту. Ей ударил в нос, да так, что трудно было перевести дыхание, смешанный и очень острый запах вяленого мяса, немытой шерсти и мочи животных. На стенах она увидела растянутые и прибитые гвоздями на концах лап шкуры волка, соболя, лисы, шкурку белки… Единственное окно было вместо стекла затянуто рыбьим пузырем. В центре комнаты между тремя камнями пылал огонь, дым выходил в дыру, проделанную посреди кровли. Из мебели тут было только три некрашеных деревянных ларя, их покрывали надписи, выполненные иероглифами. Кубальдо расстелил на полу оленьи шкуры и пригласил гостей сесть на них, – они сели, подобрав под себя ноги. Затем шаман разогрел, поставив на огонь очага котелок, плиточный чай, называемый еще калмыцким, который в Сибири предпочитают всем остальным напиткам. Софи слышала раньше об этом отваре – жирном, потому что в него добавляли молоко, баранье сало и соль, – но считала, что у нее не хватило бы мужества попробовать его. Тем не менее, когда Кубальдо стал угощать, не смогла отказаться. Шаман разлил густую светло-коричневую жидкость в четыре плошки – от них запахло стойлом. Ямщик одним глотком опорожнил свою, и видно было, что получил от этого удовольствие, после чего откланялся, сказав на прощанье, что слетает туда и обратно стрелой и очень скоро вернется, и вышел. Никита и Софи под пристальным взглядом шамана поднесли к губам плошки… Едва пригубив пойло, Софи почувствовала, что ее бросает в жар, щеки залило краской, она просто не могла вынести вкуса пережженной травы и жира… Преодолевая тошноту, она попросила дать ей воды – пополоскать рот…

– Сию минуту принесу! – заторопился Кубальдо. – Вода родниковая, и готов поклясться, что такой чистой вы никогда и не видывали!

У шамана был старушечий голос и сильный восточный акцент при, в общем-то, правильной русской речи. Софи хозяин избушки казался довольно забавным, у Никиты он по-прежнему вызывал подозрения.

– Барыня, вам не стоит пить его воду! – горячо зашептал он, внимательно следя за Кубальдо, который, чуть покачиваясь на ходу, удалялся в глубь избы.

А тот уже возвращался с кувшином в одной руке и черным камнем в другой. На ходу он бросил камень в воду, и лицо его при этом было очень серьезным.

– Зачем ты это сделал, Кубальдо? – не скрыла удивления Софи.

– Это не обычный камень, – ответил шаман. – Это звезда, упавшая с неба в один знаменательный день. Я сам видел это. Звезда эта зародилась далеко-далеко отсюда – в глубинах небес, так же, как вода, которой я вас угощаю, зародилась далеко-далеко отсюда – в глубинах земли. Когда я соединяю камень и воду, я замыкаю таким образом круг творения, и это может принести большое счастье…

Софи улыбнулась. Глаза Кубальдо в узких щелочках почти смеженных век сверкнули.

– Разве ты не нуждаешься в счастье? – спросил он.

– Очень, очень нуждаюсь, мне кажется даже, что никогда в жизни я так в нем не нуждалась!

– Тогда почему ты улыбаешься? Счастье – как змея: его привораживают знаками… Я не знаю тебя, но читаю в твоей душе. Ты много страдала, и ты готова еще больше страдать ради того, чтобы встретиться с мужчиной. Его я не вижу, но только подумаю о нем – слышу звон цепей…

Софи на мгновение остолбенела, но потом сразу же сообразила, что шаману наверняка сообщил о ней все, что знал, ямщик, а тому – смотритель почтовой станции. А вот Никита был, кажется, совершенно потрясен способностью сибирского колдуна к ясновидению. Они молчали – Софи в раздумьях, Никита не мог вымолвить ни слова от изумления. В мертвой тишине могло почудиться, будто лес подступил к избушке: совсем рядом, словно и не было стен, трещали, ломаясь, ветки деревьев, журчал дождь, вскрикивали испуганные птицы. А в пламени очага отчетливо виднелся петушиный бой: перья света и перья тени летели по углам комнаты… Кубальдо, освещенный снизу, казался какой-то изрытой морщинами горой, кожа на его лице была в таких же складках, как кожа его сапог. Призрак в остроугольном колпаке метался по стене за его плечами.

– А что еще ты можешь мне рассказать? – вернулась к действительности Софи.