Потянув за конец веревки, он вытащил из воды мокрый мешок, в котором звякнуло стекло. На свет появились две бутылки, в которых заиграло темное пиво; вокруг мешка расплывалась на досках темная лужа.

– За успехи мисс Филадельфии Гордон! Пусть сразит она всех мельбурнских критиков!

– Я ставлю под своими картинами имя «Дельфина», – застенчиво уточнила она, потягивая пиво. Оно было очень горькое, и она выпила его быстро, как пьют лекарство.

– Мне больше нравится имя «Филадельфия»: я привык к нему, постоянно видя его начертанным на стене рубки. А вы можете называть меня Тедди. «Господин Эдвардс» звучит чересчур официально.

– Я предпочитаю называть вас Брентоном.

– Брентон так Брентон! Никто еще не называл меня так, кроме моей матери, которую вы мне напоминаете. У нее была такая же гладкая белая кожа, как у вас… будто слоновая кость, но теплая и живая. – Она смешалась от его упорного взгляда. Краска залила ее бледную кожу от шеи до кончиков волос на лбу.

– Кончайте свое пиво и пойдемте вешать картину! Вы мне покажете место для нее, – он достал из коробки проволоку, гвозди и шурупы. – Но, может, вы хотите еще пончиков с вареньем?

– Нет, спасибо. Я чувствую себя камнем, готовым идти ко дну.

– Упаси Бог! Разве они такие тяжелые?

– Нет, но я съела их неимоверное количество. Сейчас я помогу вам помыть посуду.

– Ерунда! А-Ли завтра помоет.

– Но это несправедливо! – Она встала и начала собирать тарелки. Однако с непривычки пиво ударило ей в ноги. Одна тарелка упала на пол и разбилась.

Дели начала было извиняться, но он со смехом напомнил ей, что тарелка наполовину принадлежала ей, и убедил оставить посуду в покое. Вручив ей фонарь, он провел ее по узкой лестнице в маленький салон, который был отделан панелями. Рядом располагались еще две каюты. Брентон приложил картину к узкому простенку.

– Это самое подходящее место, как мне кажется.

– Да, днем здесь будет достаточно света. Повесьте ее не слишком высоко, на уровне глаз.

Он забил гвоздь и аккуратно приладил картину; потом отступил назад, к самому порогу, чтобы полюбоваться на дело своих рук.

– Хорошо! – одобрила Дели, направляя свет фонаря на стену.

– Осторожнее с огнем!

Он отобрал у нее фонарь и, поставив его на пол, взял ее руку в свои. Их лица оказались в тени. Она видела лишь его блестящие глаза, а он стоял, возвышаясь над ее хрупкой фигуркой и смотрел на нее каким-то загадочным взглядом. Сердце у нее заколотилось так, что стало трудно дышать, но она не могла пошевелиться, точно кролик, загипнотизированный удавом. На какие-то мгновения ей показалось: ее больше нет, нечто непонятное захватило и поглотило ее, приподняв над землей…

Наконец, она пришла в себя, но его губы не отпускали ее. В отчаянии она вцепилась в его густые волосы и рывком оттянула его голову назад.

– Что вы делаете! – вскрикнул Брентон. Ему было больно.

– Но я… я чуть не задохнулась.

– О, простите меня, любимая! Я только хотел… – Он прижался щекой к ее волосам и обнял за плечи одной рукой. Пальцами другой руки он нежно провел по мочкам ушей, по бровям и щекам, по дрожащим губам, по теплой шее, где билась над высоким воротником блузки слабая жилка. Казалось, он хочет запомнить ее всю – навсегда.

Это подействовало на девушку сильнее, чем убийственные поцелуи. Она приникла к нему, без мысли, без воли. Ничто больше не имело значения, остальной мир перестал существовать.

– Вы не хотели бы… – голос Брентона звучал хрипло. – Вы не хотели бы покататься на лодке?

Точно утопающий, которому бросили спасательный круг, она благодарно ухватилась за эти спасительные слова:

– О да! Да! Очень хочу.

Все стало на свои места. У их ног, как и вечность назад, горел фонарь. Брентон поднял его, и они вышли под ночное небо. Крупные холодные звезды ярко сияли во тьме, отбрасывая на реку дрожащие пятна. Приглушенные огни судов, стоявших выше по течению, мягко падали на воду.

В полном молчании они прошли на нижнюю палубу, и Брентон подтянул шлюпку к корме. С одного из ближних судов послышался взрыв смеха, потом над водой неожиданно пронесся детский плач.

– Я умею грести, – сказала Дели, усаживаясь в шлюпку.

– Спасибо, я сам, – Брентон налег на весла, и лодка бесшумно вырвалась вперед. Дели опустила руку за корму: вода была теплая, теплее, чем ночной воздух.

– Вам не холодно? – он оглянулся через плечо, чтобы определить направление.

– Нисколько! Прекрасная ночь…

Она посмотрела вверх на искрящиеся мириады Млечного пути и на яркие зубцы Южного Креста, за которые хватались герои Страны грез, взбираясь на небо; темный страус эму, которого однажды показала ей Минна, важно вышагивал по равнинам небесной страны Баями.

– Надо навестить Джорджа Блекни с «Провидения», – сказал Брентон. – Его жена недавно родила, и теперь он будто собака о двух хвостах. Жена живет здесь и плавает с ним по реке…

Двумя-тремя уверенными взмахами весла он подогнал шлюпку к корме судна, где на освещенных окнах небольшого салона виднелись веселенькие занавески, а в ящиках у борта красовались цветы герани.

– Эй, на борту!

– Кто там? – на палубу вышел низкорослый мужчина с трубкой в зубах, в рубашке с закатанными рукавами.

– Эдвардс с «Филадельфии».

– А, Тедди… Это ты, сынок? Давай сюда! Ты приехал, чтобы еще раз взглянуть на мою красавицу-малышку?

– Я уже видел, спасибо.

– Ты только послушай, Мабель, он не хочет смотреть на нашу дочурку! А кто это симпатичная молодая леди?

– Новая владелица судна, мисс Филадельфия Гордон.

– Совладелица, – смутилась и уточнила Дели.

– Добрый вечер и добро пожаловать на «Провидение», мисс Филадельфия. Очень звучное имя. Я тоже решил назвать ребенка именем корабля, но когда родилась девочка, жена сначала никак не соглашалась, пока я не вспомнил, что в низовьях есть судно под названием «Марион».

– Какая разница! – сказала выходя на свет фонаря хорошенькая толстушка с задорными черными глазами. – Анна Мария – это то, что надо. Не хотите ли зайти в салон, мисс Филадельфия? Конечно, там не убрано, но когда у вас маленький ребенок, сами знаете, как это бывает…

Дели, разумеется, ничего такого не знала, но поспешила с ней согласиться.

В углу тесного помещения стояла закрытая деревянная кроватка, в которой спокойно лежала девочка и рассматривала пальчики. Движения ее были нескоординированны и непроизвольны. Она радостно гулила и пускала пузыри.

– Хотите ее подержать? – спросила счастливая мамаша, как если бы это была высшая честь, которой она могла почтить гостью.

Дели смутилась. Она не умела обращаться с такими крошечными младенцами и со страхом смотрела, как мать вынимала девочку из кроватки, в следующую секунду плотный теплый сверток уже оказался у нее на руках.

– Ты чудесная девочка, – Дели с ножной улыбкой наклонилась к малютке.

Девочка смотрела в незнакомое лицо с удивлением, но без испуга. Глаза ее округлились. От младенца сладко пахло материнским молоком. Вдруг девочка засунула в рот кулачки, улыбнулась и засучила ножками. Дели зачарованно смотрела на согнутые розовые ручонки, на малюсенькие пальчики с ноготками, точно крошечные перламутровые раковинки, пока мать мягким, но решительным движением не забрала назад свою собственность. Ребенок повернул головку, продолжая сосредоточенно глядеть на незнакомое лицо.

– Анна Мария уже начинает замечать все предметы. Муж говорит, что она очень смышленая…

– Так оно и есть! – воскликнул Джордж Блекни, входя с Брентоном в каюту. Последнему пришлось наклониться, чтобы не задеть головой о низкую притолоку.

Подойдя к кроватке, он протянул девочке большой палец руки, наблюдая, как она пытается его схватить. На лице его играла легкая улыбка с оттенком изумления.

– Это – лучший ребенок на реке, до самого Уэнтворта, правда, Тедди? – сказал Джордж.

– Тебе хорошо говорить, а возиться с ней целыми ночами, когда она плачет и не спит, приходится мне, – сказала жена, сочтя нужным несколько охладить его восторги.