Уехала… Адам и Дели еще чувствовали энергичное пожатие ее теплой руки. Дели, не вымолвившая за все время ни слова, строго смотрела прямо перед собой, делая отчаянные усилия, чтобы не разреветься. Адам был бледен как полотно.

Чарльз ласково взял девочку под руку.

– Ну, моя радость, как насчет ленча? Не отправиться ли нам к Стаси, где мы можем шикануть? На сладкое возьмем шоколадное мороженое, а? Как ты считаешь, Адам?

– Мне все равно, – рассеянно отозвался тот. Лицо юноши выражало глубокую печаль. Отец, видать, воображает, что его сын только вылез из пеленок. Шоколадное мороженое! И это в то время, когда сердце разрывается от боли. Сами собой, непрошеные, сложились в мозгу строчки, четкие, ясные, будто написанные мелом на доске:

Дели чувствовала себя неважно, есть совершенно не хотелось. Но природная доброта заставила ее смягчить резкий отказ Адама.

– Это будет чудесно, дядя! – сказала она.

Адам пошел с ними, но ел мало и неохотно, настороженно прислушиваясь к чему-то внутри себя.

Чарльз планировал посещение выставки-продажи мериносовых овец, о которой было объявлено в газете. Он поднялся с места и положил на стол полукрону.

– Купите себе что-нибудь по своему желанию, – сказал он. – Встретимся на пристани в половине третьего. – Он взял с вешалки свою широкую войлочную шляпу и вышел.

Адам быстро накрыл монету рукой.

– Послушай, малышка! Мне нужны деньги. Я тебе верну твою часть когда-нибудь после. Я должен повидаться с одним парнем, мы с ним вместе учились в школе. Сегодня, по дороге сюда, я увидел, как он вошел в отель. Тебе со мной нельзя. Может, пойдешь в парк, а? Это ведь ненадолго?

Голос его звучал настойчиво, глаза лихорадочно блестели.

– Ладно уж! – протянула она. – Только ты скорее приходи.

– Я зайду за тобой в два пятнадцать, мы вместе пойдем на пристань. Отцу об этом знать не обязательно. Может, ты хочешь выпить горячего шоколада?

– Нет, – ее глаза смотрели на него с беспокойством. Как это не похоже на Адама! Раньше он никогда никого не обманывал.

Он вывел девочку из закусочной. Снаружи ярко светило зимнее солнце. Они спустились по Верхней улице в западную часть города, и Адам оставил ее у мемориала в честь Макинтоша, владельца первой лесопилки. Мемориал представлял собой арку, сооруженную из бревен эвкалипта. Дели пошла вниз по дорожке, петляющей меж дикорастущих деревьев, пока дорогу ей не преградила река Кэмпасп с крутыми глинистыми берегами. В том месте, где она впадает в Муррей, девочка села и стала смотреть, как сливаются оба спокойных потока: снеговые воды с гор Нового Южного Уэльса и дождевые – с равнин штата Виктория. Убаюканная шумом воды и отдаленным гудением лесопилок, девочка задремала.

Когда она проснулась, солнце уже скрылось за кроной высокого дерева. Тени на воде удлинились. Она начала торопливо искать дорожку, по которой пришла, как вдруг увидела мужчину, прячущегося за стволом ближнего эвкалипта.

– Вижу, вижу! – закричала она, решив, что вернувшийся Адам хочет поиграть с ней в прятки.

Она подбежала к дереву, заглянула… и застыла на месте, точно вкопанная. Какие-то доли секунды она была не в состоянии пошевелиться, затем сорвалась с места и бросилась сломя голову наутек. Она оглянулась только один раз: полураздетый человек прижимался к дереву и манил девочку к себе, улыбаясь идиотской улыбкой… О, где же Адам?

Больше оглядываться Дели не посмела: ей казалось, что она слышит топот погони. Только миновав арку и выбежав на оживленные улицы, она обернулась: никого!.. Настроение у нее было испорчено: мерзкое, гнусное животное! Она пошла в сторону пристани, то и дело со страхом оборачиваясь назад. Около пристани она столкнулась с дядей Чарльзом.

– Дели, девочка, что случилось? На тебе лица нет, ты вся дрожишь. Где Адам? Я вас жду уже…

От дяди пахло спиртным, и Дели поняла, что он навеселе.

– А вот и я! Привет! Извините за опоздание. Чарльз оставил в покое племянницу и повернулся к сыну, пораженный непривычной сердечностью его интонации. Щеки Адама раскраснелись, волосы были растрепаны.

– Где ты был, позволь тебя спросить?

– Встретил дружка-одноклассника. Зашли в бар…

– Ты хочешь сказать, что оставил сестру одну? Прямо на улице?!

– Конечно же, нет! К-как можно? Дел захотелось взглянуть на з-здешний парк, и я отвел ее туда. Вот и все д-дела…

– Ты пил, щенок? – продолжительный пароходный гудок, сопроводивший заданный вопрос, придал ему саркастический оттенок.

– Пил? А как же? П-пришлось выпить за компанию. Встретил дружка, понимаешь… в школе вместе учились.

– Это мы уже слышали. Откуда у тебя деньги на выпивку? Ты истратил те полкроны, которые я вам оставил? Больше ты от меня никогда ничего не получишь!

– Ты разрешил нам купить, что хочется. Ну вот я и захотел выпить, – он стиснул челюсти, и лицо его приняло свирепое выражение.

– Ну-ну, не расходись! Живо оба в коляску! Дома я с тобой не так поговорю. Хорошо, если успеем проехать через затопленный лес до наступления темноты.

– Прости, что я не пришел за тобой, Дел, – шепнул ей Адам на ухо, когда они уселись в кабриолет. Но она брезгливо отодвинулась от него, чтобы не ощущать винных паров, не видеть багрового лица и красных глаз. Это был совсем другой Адам, он бросил ее одну, и тот ужасный человек в парке мог напасть на нее, когда она спала. Ее восхищение кузеном, – взрослым и сильным – померкло.

Обратный путь они проделали молча. Чарльз решил не возобновлять сейчас разговора с сыном, а обсудить случившееся с Эстер. Она должна знать о выходке сына, ведь это ее подачки сделали из мальчика идола, она баловала его и носилась с ним с пеленок. Пусть теперь радуется!

Постепенно мерное колыхание крупа мерина, запах лошадиного пота и кожаных вожжей успокоили Чарльза: на него сошло умиротворение, и он начал клевать носом. Вдруг его ушей коснулся испуганный крик Дели.

– Что с тобой, дитя? – встрепенулся Чарльз.

– Шелковые нитки!.. Я совсем о них забыла. Тетя Эстер очень рассердится. Что теперь делать?

– Теперь уж ничего не поделаешь. Да это теперь и неважно: у твоей тети найдется о чем поговорить. Будет уже темно, когда мы доберемся до дома. Она, наверное, рвет и мечет.

Они свернули в прибрежную низину. Было очень тихо, слышались лишь звуки высоких колес, хлюпающих по воде. На верхушках деревьев догорал закат, а внизу было уже темно. Барни меланхолично переставлял в воде ноги. Адам крепко спал.

Внезапно лошадь дернулась и стала.

– Что за дьявольщина! – выругался Чарльз, осторожно понукая мерина. – Для промоины мы остановились слишком уж круто.

Барни налег на постромки, но коляска не сдвинулась с места. Чарльз растолкал сына.

– Пойди, Адам, посмотри, в чем там дело. Вылезай, тебе говорят!

– Вылезать? – Адам тупо огляделся вокруг, думая, что он в лодке. – Но там вода!

– Пойдешь ты или нет?! – взревел Чарльз. Кровь бросилась ему в голову, сын раздражал его все больше. – Ощупай колеса и посмотри, что их держит.

Адам разулся, закатал штанины и ступил в воду, мутную от тины. Он долго шарил в темноте, но ничего не нашел.

– Посмотри с другой стороны! – приказал отец. Адам обошел коляску и с первой же попытки нащупал в воде что-то твердое, запутавшееся в колесных спицах. Это был толстый сук, один конец которого завяз в глине. Адам раскачал его и освободил колесо.

Коляска беспрепятственно покатилась дальше. Адам вскочил в нее на ходу, окончательно проснувшийся и протрезвевший от холодной воды. Передернув плечами, он надел пиджак, обул ботинки.

– Спицы не поломаны? – спросил Чарльз.

– Да вроде нет.

– Слава Богу. С поломанным колесом мы бы мучились всю дорогу, а не то пришлось бы заночевать под деревом. Тише едешь – дальше будешь.