– Такое же ощущение возникало у меня на Западе, в Дарлинге. Там горизонт не просто горизонт. Я могу почувствовать там пространство пустыни Симпсона, вообразить себе песчаные холмы, пологие равнины и соляные озера, одиноких бродяг на Бедсвилл Трэк. И не потому что я знаю; я думаю, любой человек, оказавшийся в том месте и не представляющий, где он находится, почувствовал бы то же самое. Я читала, то же испытывают путешественники в Сахаре.
За чаем Дели наблюдала за мисс Баретт и мисс Рибурн. Они были примерно одного возраста – мисс Рибурн немного постарше, – и у них были одинаково твердые характеры. Когда сталь бьет по кремню, вылетают искры, она ждала, когда это произойдет. Однако, как показалось Дели, они отлично ладили. Очевидно, мисс Рибурн сразу почувствовала, что это не мисс Меллершип, что она хотя и вежлива, но хорошо знает свои права. Острый ум мисс Рибурн ценил интеллект и образованность в других людях, и потому она не торопилась скрестить шпаги в борьбе. Внешне в доме царили тишь и благодать.
Мисс Алисия и мисс Дженет Рибурн обе страстно любили Шотландию, их родину, которую они посетили один-единственный раз, будучи совсем молодыми женщинами. Как человек, который недавно видел Лондон, бывал в Эдинбурге и мог рассказать свежие новости о королевской семье, мисс Баретт была гвоздем программы.
– И вереск, – пропела, играя звуком «р», мисс Дженет. – Чудесный цвет вереска на холмах. Здесь нет ничего подобного.
– На западе, – сказала Дели, – я видела целые мили фиолетово-голубых цветов, сплошное поле, без единого просвета.
– Вы говорите о бессмертнике, этом сорняке? Он растет на холмах около Аделаиды, но нисколько не похож на вереск. Нисколько.
– И прохладное лето… – вздохнула мисс Алисия. – Если бы не бриз, который дует с озера, думаю, я бы не вынесла австралийской жары. Но когда я представляю июнь в Шотландии…
– Последнее лето постоянно шли дожди. Это отчасти и подтолкнуло меня вернуться домой, – сказала мисс Баретт своим грудным голосом.
– Домой? – смутилась мисс Рибурн. – Вы хотите сказать в… гм, гм… Австралию?
– Да, конечно. Здесь мой дом. Здесь я родилась.
– Ну и мы тоже, но для нас всегда будет домом родина предков. Не правда ли, Дженет?
– Всегда, Алисия, – подтвердила Дженет, нервно вытирая губы кружевным платочком.
Аластер, который возился внизу со своими книгами, пришел позже и сел между Мэг и мисс Баретт. Дели с волнением следила за Мэг, но не заметила никакой враждебности с ее стороны; казалось, Аластер ей даже нравится; а между ним и мисс Баретт, очевидно, завязалась одна из тех теплых и необременительных дружб, которые возникают иногда между людьми разных полов, но схожих умов. Мисс Баретт с ее низким голосом, аккуратно зашнурованными ботинками, в блузке с шелковым галстуком с годами становилась все более мужеподобной; в Аластере же с его изящными, ухоженными руками, утонченными привычками и любовью к броским халатам из яркого шелка или бархата сквозило что-то женское, но отнюдь не женоподобное.
– Я вижу, дочь Дели вас не разочаровала, – сказал он мисс Баретт, беря печенье и переводя взгляд на Мэг. – Что я вам говорил? Хотя на самом деле они не похожи. – При этом небрежном упоминании имени Дели подвижные брови мисс Рибурн поднялись к волосам.
– Разочарована? Я восхищена ею, – сказала мисс Баретт, ласково глядя на Мэг. – Это чудесно – увидеть ее в том же возрасте, в каком была тогда Дели, и с такими же глазами, я чувствую себя так, словно время остановилось, и я в конце концов не так уж и стара.
Но Мэг не откликнулась, и Дели снова, как много лет назад, сказала: «Вы совсем не старая». Конечно, для Мэг мисс Баретт была древностью, осколком другого века. Но Джеми и Джессамин увлеклись ею и считали, что она моложе их собственной матери. Жизнь, посвященная детям, сохранила ее ум подвижным и взгляды молодыми.
Мисс Баретт любила еще плавание, и в последующие недели они все спускались на довольно грязный пляж и плавали в теплой воде: мисс Баретт, Дели, которая не плавала годы, Мэг, Джеми и Джессамин, которая еще только училась плавать. Она шумно барахталась в воде, кричала и притворялась, что тонет.
По вечерам Аластер развлекал их в обсерватории или же они садились вокруг покрытого розовой скатертью стола и играли в карты с детьми, пока не приходило время отправлять их в постель.
Мисс Баретт интересовали аборигены, появляющиеся иногда в окрестностях города. Видя их, она вспоминала каноэ из древесной коры на реке повыше Эчуки и лагерь туземцев, откуда они приходили обычно, чтобы подработать на ферме Джемиесона. Мисс Баретт узнала, что в миссии Поинт Маклей жили четыре сотни аборигенов, из которых только около сорока были чистокровными.
Они организовали настоящую, по всем правилам, экспедицию за озеро на трехмачтовой шхуне с мотором «Ада и Клара». Руководили всем мисс Баретт и Дели, предоставив Мэг заботиться о двух юных Рибурнах.
Они вышли ранним утром и направились прямо в сторону Восточной проплешины, как называли это место рыбаки за то, что с той стороны никогда не появлялось ни единого дождевого облачка.
Они проплыли десять миль по озеру и высадились у Поинт Маклей; Дели вместе с мисс Баретт, походка которой, – размашистая, энергичная, – нисколько не изменилась со временем, зашагали по улицам миссии.
Около хижин стояли девочки, держа на бедрах маленьких детей – братьев или сестер, не обращая никакого внимания на мух, которые облепили их черные глазки. Почти все девочки были одеты в простые ситцевые платья одинаковых расцветок – розовые и красные, желтые и оранжевые, и Дели вспомнила лубров с фермы Джемиесона: Минну и Бэллу в их невообразимых «рождественских» нарядах.
Здесь была лишь начальная школа, а девочкам постарше ничего не оставалось, как целыми днями стоять или сидеть на солнцепеке. В миссии работы для них не было, в маленьких хижинах, где они обретались вместе со своими родителями, занятий тоже не находилось. Они ждали замужества или ребенка без замужества, – у кого какая судьба; в их глазах были темная безнадежность, понимание того, что они пришли в мир, в котором нет для них места.
Иногда они ходили ловить рыбу или катались по озеру, но большей частью сидели на корточках около хижин, копались в пыли, играли в бабки или приглядывали за детьми своих толстых ленивых матерей.
– Как тебя зовут? – ласково спросила мисс Баретт довольно миловидную девочку с темными вьющимися волосами, которые она дала себе труд расчесать. Дели подружилась с маленьким братом девочки, которого та держала на коленях, у ребенка были огромные выразительные карие глаза.
– Илейна, – застенчиво ответила она, глядя себе под ноги.
– Только Илейна? А как зовут твоего отца?
– Илейна Парутья.
Ее имя было типично для людей смешанной крови: первое имя английское, с отзвуками артуровской легенды,[36] второе племенное, принадлежащее лишенным собственности старикам-аборигенам и не имеющее теперь никакого значения.
– Илейна, тебе не хотелось бы учиться, вместо того чтобы целыми днями возиться с братом?
– Учиться? – рассеянно переспросила девочка. И, оживившись, добавила: – Я бы хотела всю жизнь учиться в школе. Мне там нравилось. Школа была хоро-ош, – протянула она.
– «Школа была хоро-ош», – с горечью повторила мисс Баретт, когда они отошли достаточно далеко. – Это отражает уровень образования, которое она там получила. Но даже и такая школа для нее несравнима с домом, где можно только сидеть в пыли в ожидании какого-либо случая. О, какой стыд! Я вернулась домой, полная любви ко всему австралийскому, и нашла вот эти пятна позора.
– Их принято не замечать, – сказала Дели. – Хотя эта миссия всего лишь на другой стороне озера, в шестидесяти милях от города, где живет большинство белых, в том числе и члены парламента. Для них эти люди только цифры в ежегодных отчетах, представляемых в парламент: столько-то полукровок, столько-то рождений, столько-то смертей. И с удовлетворением отмечается, что уровень рождаемости выше уровня смертности; проблема, как принято считать, со временем разрешится сама собой.
