– Мать очень переживает. Я прошу вас не распространяться об этом, – в его живых глазах застыла боль.

В смятении Дели прошла на кухню и молча стиснула руку несчастной.

Она взглянула на Дели спокойными сухими глазами – к чему ей это молчаливое сочувствие? Голову она держала высоко, рот был плотно сжат, но когда Дели отпустила ее руки, она заметила, как дрожат они. Лишь плотно прижав ладони к столу, женщине удалось унять дрожь.

За прошедшую неделю жена фермера начала привыкать к мысли, что это – правда, что Джим, ее первенец, ее любимец, носящий имя ее отца, никогда не вернется домой.

Седоватые волосы миссис Мелвилл были аккуратно уложены, свежее и румяное лицо свидетельствовало о физическом здоровье, сохранившемся, несмотря на тяжелую утрату. Но ее карие глаза, обычно чистые и яркие, теперь были затуманены, будто маленькие озера, затененные набежавшим облаком.

– Итак, вы приехали забрать Гордона, – сказала миссис Мелвилл с присущей ей живостью. – Я была бы не прочь оставить его у себя вместо моего мальчика. Мне будет его недоставать. Такой тихий паренек и такой заботливый… По крайней мере, я вам желаю не лишиться его, как лишилась я моего Джима. Пусть не будет больше войн…

– Извините, миссис Мелвилл… Я только сейчас узнала…

– Не надо извиняться, милая. Он погиб за то, чтобы избавить мир от Германии, во всяком случае на ближайшее время. Мерзкие Гансы! Я бы их всех перестреляла или бы, по меньшей мере, кастрировала бы их мужчин, чтобы они не могли размножаться!

– Я понимаю ваши чувства. Это так несправедливо – в самом конце войны… Но нам с немцами жить. Планета у нас одна, все мы – люди, а немцы получили хороший урок. Они никогда больше не начнут…

– Как можно положиться на это? Гарри говорит, что они – фанатики, особенно офицеры. Нет, надо их сдерживать!

– Тетушка! – послышался детский голосок, и в кухню впорхнула Мэг с корзиной яиц на согнутой руке. Увидев мать, она круто остановилась и стеснительно подошла поздороваться с ней. Поцеловав Дели, она сразу же повернулась к миссис Мелвилл. – Тетушка Мелви, курочка-бентамка[24] устроила себе гнездо на тыквенной грядке. Я нашла в нем уже четыре яичка.

– Хорошо, дорогая. Ты разве не знала, что твоя мама здесь? Ты не слышала, как пристало судно?

– Нет, никогда! Я была в курятнике, а петухи затеяли такую драку…

– Правильно говорить: «Нет, не слышала», а не «Нет, никогда», – сказала Дели и тут же спохватилась: может, не стоило поправлять дочь с первых же ее слов. Ей было трудно удержаться от замечаний по неправильным оборотам в речи детей. Позднее она перестанет обращать на них внимание.

– Нет, не слышала! – послушно повторила Мэг. – Я очень удивилась, мэм.

Удивилась. Но, видать, не обрадовалась, подумала Дели, испытывая легкое чувство досады, сродни ревности. Миссис Мелвилл сама доброта, но разве она в состоянии заменить ребенку родную мать?

– Поставь корзину на стол, Мэг, и пойди причешись, – приказала фермерша спокойным, ровным голосом. – А то мама подумает, что ты похожа на пугало.

– Вовсе нет! Она прелесть. Какие волосы, настоящий шелк! – Дели погладила их рукой; спустя короткое время Мэг отстранилась от матери.

– Мне бант завязать? – спросила она и посмотрела на миссис Мелвилл.

– Да, розовый! И помой руки – поможешь мне намазать масло на лепешки.

Мэг вприпрыжку убежала.

– Она испекла их сама, – сказала миссис Мелвилл. – Гордон уехал за водой. Скоро он должен вернуться, и мы устроим чаепитие. – Она поставила на огонь большой чайник, для которого была приспособлена особая конфорка в центре плиты. Кухня выглядела прекрасно оборудованной, удобной, с различными шкафами и полками, встроенными умелыми руками додельного хозяина. На окнах висели муслиновые занавески, в углу стояла белоснежная фарфоровая раковина, хотя умывались все над помятым жестяным тазом.

В кухню вошел Гарри, и Дели поздоровалась с ним за руку, любуясь этим загорелым коренастым молодым человеком, который до фронта был долговязым, нескладным подростком. Его худое обветренное лицо украшал крупный мужской нос, из-под закатанных рукавов виднелись загорелые мускулистые руки. Это был настоящий австралиец. На его левой руке не хватало двух пальцев.

В глубине души Гарри считал, что мать предпочла бы видеть вернувшимся домой старшего сына. Иногда он и сам жалел, что вернулся: ему было не просто привыкать к деревенской тишине после жизни в Каире, Париже, Лондоне. Он видел их лишь мельком, и теперь его тянуло познакомиться с ними поближе.

Миссис Мелвилл налила сыну чаю. Он сел за кухонный стол и погрузился в воспоминания, задумчиво прихлебывая из чашки.

– Бренни будет смотреть на него, как на героя, – сказала Дели.

– Именно так смотрит на него Мэг, мне кажется, – отозвалась миссис Мелвилл. – Эта девочка готова для Гарри на все.

– Бренни сейчас придет, он помогает кочегару грузить дрова. Мальчик очень вынослив, и полон жизни, прямо сгусток энергии. Я надеюсь, он у вас быстро освоится. Уж он-то не будет стесняться, будьте покойны, – Дели закусила губу, жалея о вылетевших ненароком словах «полон жизни», но миссис Мелвилл не придала им значения. – Я прошу только об одном: не позволяйте ему съезжать вниз по водонасосной трубе. Он очень любит рискованные игры и, конечно, захочет попробовать, но пусть он, пока не подрастет, лучше ходит кругом, по ступенькам.

– Хорошо, я предупрежу мужа. Мне очень не нравится, что он практикует это, но ему ведь не прикажешь. Ох, уж эти мужчины! Им я обязана своими седыми волосами. Иногда я думаю: лучше бы у меня были дочери! Мэг не доставляет мне никаких тревог, сплошное утешение. Просто не представляю себе, как я буду с ней расставаться.

– Думаю, что и мне придется в свое время расстаться с дочерью, когда она захочет выйти замуж, – заметила Дели. Ей не совсем нравился тот тон, каким миссис Мелвилл говорила о детях, словно они были ее собственные. Возможно, стоит забрать Мэг отсюда уже на будущий год. Она может заниматься с Алексом, раз Бренни перейдет на ферму.

Дели хотела бы обсудить этот вопрос с мужем, но он, по-видимому, не слишком интересовался детьми, хотя и выказывал удовольствие, когда Мэг приходила повидаться с ним. Веселая и живая девочка не смущалась при виде его беспомощности, в отличие от впечатлительного Гордона, который весь съеживался при виде болезни и страданий. Возможно, она станет медсестрой, подумала Дели, забегая вперед и стараясь, по обыкновению, предугадать будущее.

Она не станет на пути дочери, если та захочет работать, считая, что каждая девушка должна быть в известной мере независимой. Теперь профессии медсестры и учительницы уже не являются единственными женскими профессиями. Годы войны, дефицит рабочей силы показали, что девушки способны не только к канцелярской работе, причем исполняют ее лучше, чем их ровесники – юноши. И это только начало. Подлинное равенство наступит тогда, когда равный труд будет оплачиваться одинаково. В Аделаиде уже есть женщины-врачи. Может быть, и Мэг… Как было бы чудесно, если бы она нашла свое место в мире мужчин, переступила бы за границу женского мирка, основанного на естестве. Дели пыталась совершить этот поступок всю свою сознательную жизнь. И Мэг тоже должна получить свой «сертификат» и доказать, что она может стать вровень с мужчинами в избранной профессии. А если дочь захочет создать семью, это не поздно будет сделать и после того, как она получит образование.