Она не противилась боли, уступила ей, и боль вмиг ослабела. «Хорошо, кроха! Толкай! Борись! Еще немножко, и ты увидишь свет!» – шептала она, неосознанно вторя песням древних лубра, которыми те подбадривали нарождающихся младенцев: «Вперед! Твоя тетушка уже ждет тебя. Вперед! Посмотри, какой сегодня чудесный день…».

Сестра на секунду поднесла ребенка к ее глазам. Дели увидела мокрые черные волосы, глаза-щелочки. «Как китайская кукла-голыш», – подумала Дели, засыпая.

Весь следующий день она ждала, что ей принесут кормить девочку. Но день склонился к закату, а она так и не увидела своей малышки.

И вдруг ее осенила страшная догадка. С девочкой что-то не в порядке. Ночью ей показали только личико…

– Где мой ребенок? – спросила она, когда дежурная сестра подошла к ней во время вечернего обхода. – Почему мне его не приносят?

– Завтра принесут, – спокойным ровным голосом ответила та. – У вас ведь все равно молока еще нет. Дадим ей сегодня отдохнуть, появление на свет для малыша – дело довольно утомительное.

– А что? – Дели подозрительно посмотрела на сестру. – Ведь роды прошли нормально. Даже легко, разве не так?

– Безусловно. Должна вам сказать, милая, вы идеальная роженица. – Голос сестры потеплел. – Всем бы так справляться с родами.

– У меня опыт большой.

У Дели отлегло от сердца. Здесь она уже своя. Давно ли ушла отсюда вместе с Мэг? И вот еще малышка! Вскоре ей предстоит многое увидеть и узнать о девочке. А пока пусть спокойно поспит. В ней еще живет надежда…

На следующее утро, когда Дели, наконец, принесли ребенка, он бодрствовал. Тупо глядел на мать крошечными, со странным разрезом, глазами, и Дели, держа сверток в руках, с замиранием сердца разглядывала дочь. Девочка не проявила никакого интереса к материнской груди, и Дели только с помощью сестры удалось заставить ее немного пососать.

Сестра вышла, и Дели принялась внимательно рассматривать ребенка. Нос пуговкой, бесформенный рот, неестественно маленькие, низко расположенные, почти полностью прижатые к черепу уши. Да и сам череп абсолютно неправильной формы. Сплюснутый, а не вытянутый, как у всех.

Трясущимися пальцами она развернула одеяльце и положила голенького ребенка на подушку. Ручки и ножки были в порядке, может, только немного коротковаты. Но форма головы и глаза, которых почти не было видно из-за толстого сборчатого слоя кожи, напомнили ей странного, отталкивающего вида мальчика в усадьбе, заросшей низкорослыми эвкалиптами. Она вновь увидела крошечные, хитрые глазки, услышала голос, резкий, совсем не похожий на человеческий.

«Доктор говорит, такое может случиться с кем угодно», – сказала тогда миссис Слоуп.

Но когда вернулась сестра и положила ребенка в стоящую рядом детскую кроватку, Дели ни словом не обмолвилась о своем открытии.

Некоторое время спустя, в палату вошел доктор. Глядя на его круглое румяное лицо, на котором лукаво улыбались глаза, Дели приободрилась. Еще со времени болезни Мэг между ними сложились добрые дружеские отношения.

– Как ребенок, доктор, все в порядке? – быстро спросила Дели, приподнимаясь на кровати, едва доктор закончил ее осматривать.

– Разумеется, – добродушно отозвался тот и отвернувшись от Дели, стал вынимать из кроватки туго спеленутый сверток. – Они все в первые два дня кажутся странными, ты и сама прекрасно знаешь.

– Да, конечно. Но голова… Она такой необычной формы…

– Гм-м. Роды – штука нелегкая. Возможно, голова и приплюснулась немного. Так часто бывает. Через несколько дней все будет в порядке.

– Но ведь она легко родилась, и потом, она такая маленькая, всего семь фунтов.

– Не забивайте голову чепухой, моя дорогая. Кормящим матерям волноваться противопоказано. Вы же не хотите, чтобы ваш ребенок нервничал из-за своей матери?

Он поднес ребенка к окну, и, стоя спиной к Дели, принялся исследовать его череп, внимательно осматривая и прощупывая все жилки. Дели, не отрывая глаз, следила за ним. Доктор поднял крошечный кулачок и, разжав пальчики, осмотрел ладошку, вытянул ребенку ножки, расправил крохотные пальчики. Ребенок зевнул, и взглянул на небо.

Закончив осмотр, он повернулся, собираясь положить ребенка в кроватку и, хотя он стоял против света, Дели почудилось, что на его лице отразилась печаль. Но она тотчас исчезла, – доктор натянул привычную маску веселого, добродушного человека.

– Ну, вот, надеюсь, знаете поговорку: «Накорми его от пуза и дай поспать». Молока хватает? Думаю, с кормлением проблем не будет, вы в отличном состоянии. Через десять дней пойдете домой.

Губы Дели беззвучно шевельнулись. «Она нормальная? – вертелось у нее на языке. – Или будет расти умственно отсталой?» Но слова застряли в горле, и Дели ничего не спросила.

Доктор приветливо помахал ей от двери и вышел.

Дели легла, натянув на голову простыню. Ужас и отчаяние парализовали ее. Она знала, знала наверняка, словно доктор только что открыл ей правду.

Внезапно, словно очнувшись, она скинула простыню и, не поднимаясь, протянула руки к детской кроватке, с усилием вытащила ребенка.

Вновь развернула одеяльце и внимательно посмотрела на крохотного человечка. Ножки вполне нормальные, но большие пальцы несколько отстоят от остальных, короткие пальцы рук не назовешь артистическими, ногти почти квадратной формы, большой палец загнут внутрь. Но больше всего ее волновала голова: короткий, словно скошенный, череп, уродливые уши. Пока она еще ребенок, с этим можно смириться, но ведь это будущая девушка, женщина…

Дели приложила девочку к груди и, когда та начала сосать, отвернулась лицом к стене.

Старшая сестра упорно не хотела согласиться с тем, что у ребенка Дели есть отклонения от нормы, хотя видела, что дочка не приносит матери радости. В то время как другие женщины буквально заласкивали своих детей, осыпая их несчетными поцелуями, так, что порой не давали младенцам уснуть и их приходилось урезонивать, эта вынимала девочку из кроватки только на время кормления и пока та ела, отворачивала лицо к стене или смотрела в окно.

Во второй раз с доктором Дели увиделась лишь перед самой выпиской (почти все дни, что Дели провела в больнице, он был в отлучке – ездил по срочному вызову в далекое северное селение). Вместе с доктором в палату вошла старшая сестра. Лицо ее было серьезно.

– Я очень сожалею, миссис Эдвардс, но мы должны поставить вас в известность. Дело в том, что ваш ребенок нуждается в специальном лечении.

– Я знаю, сестра. Если разрешите, я хотела бы поговорить с доктором наедине.

Сестра обиженно поджала губы и, не говоря ни слова, удалилась, высоко подняв голову, которую венчала ослепительно белая шапочка.

Доктор нахмурился и беспомощно развел руками.

– Думаю, вы понимаете, что я хочу вам сказать.

– Да, – обреченно кивнула Дели. – Моя дочь слабоумная. И на всю жизнь останется такой. Она всегда будет уродиной, и чем старше, тем хуже. Я только хочу знать, почему. Мой первый ребенок родился мертвым, но он был удивительно красив, чудесно сложен. А этой… этой позволено жить. Почему?

Доктор пожал плечами.

– Кто знает почему? Никакой закономерности тут нет. Мы даже клинических причин не знаем. На первый взгляд, и причин-то никаких нет, считается, что это может быть вызвано осложнениями беременности – нарушением функций щитовидной железы матери, эмоциональным стрессом, туберкулезом, но точно мы и сами не знаем. Известно только, что чем старше мать, тем больше вероятность такого случая. Вам сколько – тридцать четыре?

– Почти тридцать пять. Но я знаю похожий случай. На реке живет женщина с таким ребенком. Она его родила совсем еще девочкой.

– У вашей девочки, похоже, кретинизм. Явная патология в железах. Но проявится это не раньше, чем через полгода. Иногда это вылечивается. Но здесь – типичный случай. Обезьяньи складки на лице, крючковатый палец, неправильная форма черепа и ног – боюсь, медицина тут бессильна.

– Бессильна! – повторила Дели и тут же мысленно возразила: «Не может быть, чтобы ничего нельзя сделать».