На кровати, превращенной в тахту Вот троица странная наша: – Я, жертва своих же затей, На лебедь похожая Маша И Оля, лисица степей. Как странно двуспальной кровати, Что к ней, лишь зажгутся огни, Идут не для сна иль объятий, А так, для одной болтовни, И только о розовых счастьях: «Ах, профиль у Маши так строг… А Оля… в перстнях и запястьях, Она – экзотический бог…» Как будто затейные пряжи Прядем мы… сегодня, вчера… Пока, разгоняя миражи, Не крикнут: «Чай подан, пора!» Лиловый цветок Вечерние тихи заклятья, Печаль голубой темноты. Я вижу не лица, а платья, А, может быть, только цветы. Так радует серо-зеленый, Живой и стремительный весь, И, может быть, к счастью, влюбленный В кого-то чужого… не здесь. Но душно мне!.. Я зачарован, Ковер подо мной, словно сеть. Хочу быть спокойным – взволнован. Смотрю…– а хочу не смотреть. Смолкает веселое слово, И ярче пылание щек… – То мучит, то нежит лиловый, Томящий и странный цветок. Куранты любви Вы сегодня впервые пропели Золотые «Куранты любви». Вы крестились в «любовной купели», Вы стремились «на зов свирели», Не скрывая волненья в крови. Я учил вас, как автор поет их, Но, уча, был так странно-несмел. О, поэзия – не в ритмах, не в нотах, Только в вас. Вы царица в гротах, Где Амура звенит самострел. Медиумические явления Приехал Коля. Тотчас слухи, Во всех вселившие испуг: По дому ночью ходят духи И слышен непонятный стук. Лишь днем не чувствуешь их дури. Когда ж погаснет в окнах свет, Они лежат на лиги-куре Или сражаются в крокет. Испуг ползет, глаза туманя. Мы все за чаем – что за вид! Молчит и вздрагивает Аня, Сергей взволнован и сердит. Но всех милей, всех грациозней Все ж Оля в робости своей, Встречая дьявольские козни Улыбкой, утра розовей. В Вашей спальне Вы сегодня не вышли из спальни, И до вечера был я один, Сердце билось печальней, и дальний Падал дождь на узоры куртин. Ни стрельбы из японского лука, Ни гаданья по книгам стихов, Ни блокнотов! Тяжелая скука Захватила и смяла без слов. Только вечером двери открылись, Там сошлись развлекавшие вас: Вышивали, читали, сердились, Говорили и пели зараз. Я хотел тишины и печали, Я мечтал вас согреть тишиной, Но в душе моей чаши азалий Вдруг закрылись, и сами собой Вы взглянули… И стула бесстрастней, Встретил я ваш приветливый взгляд, Помня мудрое правило басни, Что, чужой, не созрел виноград. О признаниях
Никому мечты не поверяйте, Ах, ее не скажешь, не сгубя! Что вы знаете, то знайте Для себя. Даже, если он вас спросит, Тот, кем ваша мысль согрета, Скажет, жизнь его зависит От ответа. Промолчите! Пусть отравит Он мечтанье навсегда, Он зато вас не оставит Никогда. Страница из Олиного дневника Он в четверг мне сделал предложенье, В пятницу ответила я «да». «Навсегда?» – спросил он. «Навсегда». И, конечно, отказала в воскресенье. Но мои глаза вдруг стали больше, Тоньше руки и румяней щеки, Как у девушек веселой, старой Польши, Любящих обманы и намеки. Борьба Борьба одна: и там, где по холмам Под рев звериный плещут водопады, И здесь, где взор девичий,– но, как там, Обезоруженному нет пощады. Что из того, что волею тоски Ты поборол нагих степей удушье. Все ломит стрелы, тупит все клинки, Как солнце золотое, равнодушье. Оно – морской утес: кто сердцем тих, Прильнет и выйдет, радостный, на сушу, Но тот, кто знает сладость бурь своих, Погиб… и бог его забудет душу. |
